Евгений Габуния - Ангел пустыни
- Воронков на работе характеризуется исключительно положительно: трудолюбив, исполнителен, требователен, замечаний не имеет, одни благодарности. Инициативен. В интересующих нас районах в последнее время в командировках не был, я по книге приказов проверила.
- Это еще ни о чем не говорит, - вставил Кучеренко. - У него же своя машина. В выходной мог смотаться, впрочем, и в рабочий день тоже, найдет отговорку на службе, сообразительный.
- Вот именно, - продолжала Андронова. - Среди коллекционеров антикварного искусства пользуется репутацией знатока, особенно изделий из серебра и фарфора. И в музее тоже. К нему даже специалисты за консультацией обращаются. В музее свой человек. Но вот что любопытно: раньше регулярно продавал музею антикварные вещи, а в последнее время ничего не приносит, однако недавно купил машину. Откуда деньги? Спекулирует. Из показаний Сухаревской следует, что Воронков, воспользовавшись ее неосведомленностью, купил у нее скульптуру и вазу и продал во много раз дороже, в Москве.
- Положим, не он лично продавал, а его дружок Карякин. И еще не известно, сколько ему Карякин денег отдал. Не сомневаюсь, что надул. Тоже прохиндей порядочный, - повторил Ковчук полюбившееся ему словцо. - А картины, которые Карякин в комиссионный сдал, у этого знатока откуда, выяснили? Помнится, не шла у вас эта разработка.
- Выяснила, Никанор Диомидович, и не только с картинами. - Андронова улыбнулась одной из своих самых обаятельных улыбок. - У одного старика-пенсионера. Очень нужны были деньги старику, тут наш фигурант и подвернулся.
- И подзалетел, - с ехидцей вставил Чобу. - Левитан-то оказался поддельным. Карякин его в Третьяковскую галерею на атрибуцию носил.
- Пусть сами разбираются. Вор у вора дубинку украл. Ваза, картины это все эпизоды, конечно, весьма выразительные. Не будем умалять "заслуг" нашего фигуранта, - Ковчук усмехнулся. - Он на большее тянет. По 17-й* вполне может пройти, хотя сам и не лазил по церквам. Предпочитал, чтобы другие таскали каштаны из огня. Кстати, Лидия Сергеевна, сколько всего он натаскал?
_______________
* Статья 17 предусматривает уголовную ответственность за
соучастие в преступлении.
- Вы хотите сказать - они, Никанор Диомидович, - поправила начальника Андронова. - Трудно точно подсчитать. Сами церковники затрудняются ответить. Справлялась я в епархиальном управлении, показывала вещи, изъятые у Карякина. Даже главный эконом не мог оценить. Говорит, вещи старинные, серебряные, намного дороже тех, что получают сейчас из Московской епархии. У них там мастерская или фабрика имеется. Придерживайтесь, говорит, цен, которые называют священники.
- Что значит - придерживайтесь? - проворчал полковник. - Мы должны точно знать. Священники ведь и завысить могут. Умышленно или по неведению.
- Я тоже об этом подумала, Никанор Диомидович, - Андронова снова раскрыла свою сумочку. - Вот акт экспертизы торгово-промышленной палаты.
"Дарохранительница шестиэтажная с пятью крестами высотой 49 сантиметров, - прочитал Ковчук, - серебряная, 84-й пробы, вес 935 граммов, с четырех сторон изображены житейские рельефы, стоимость - 1935 рублей. Дарохранительница четырехэтажная с изображением воскресшего спасителя, серебряная, 84-й пробы, вес 327 граммов, стоимость 727 рублей. Крест напрестольный серебряный - 400 рублей, крест на стойке серебряный - 530 рублей..."
Перечень был довольно длинным. Ознакомившись с ним, Ковчук задумчиво сказал:
- Порядочно... Однако в списке об иконах ничего не сказано. Сколько же они всего заграбастали?
- Трудно сказать, по крайней мере сейчас, - заметил Кучеренко, - они ведь только серебряную утварь отбирали, а остальное в колодцы выбрасывали, мерзавцы, когда с "дела" возвращались. Сейчас вспоминают, где эти самые колодцы находятся.
- А в церквах, как известно, описей имущества нет, к сожалению, продолжила Андронова, - священники и старосты сами точно не знают, сколько и чего украдено. Может, теперь, наконец-то, перепишут, как положено по закону. А иконы, Никанор Диомидович, на экспертизу в палате не взяли. Нет, говорят, специалистов. Они и при оценке утвари в основном на вес ориентировались. А там редкой красоты старинные вещи есть, глаз не оторвешь.
- Вот именно, - оживился Степан Чобу. - Мне в МУРе ребята говорили, что икона "Иоанн Ботезаторул", "Ангел пустыни" еще ее называют, не меньше тридцати тысяч долларов стоит. Я даже не поверил, думал разыгрывают. Оказалось, все точно, у них там какой-то знаменитый эксперт есть, женщина, она определила.
Ему никто не ответил. Все сидели молча, наблюдая, как начальник сосредоточенно перелистывает папку с делом. Переложив последний лист, полковник оторвал голову от стола. Его обычно добродушные голубые глаза смотрели жестко. Начальник управления принял решение.
- Будем брать, пора. И сразу ко мне. - Он обвел глазами подчиненных. - Других предложений или возражений как будто нет? Так и запишем, - улыбнулся Ковчук, и снова его взгляд приобрел обычное выражение.
Очная ставка
Воронкова привезли сразу после обыска в его квартире. С выражением крайнего негодования на холеном лице он нервно, энергично шагнул в дверь и направился было к маленькому столику, приставленному к массивному столу хозяина кабинета, но Ковчук указал на стул, одиноко стоящий посреди комнаты:
- Сюда, пожалуйста.
Воронков правильно истолковал этот жест. На побледневшем лице выступили красные пятна.
- Может быть вы, наконец, объясните, что все это значит? - он говорил тихо, как бы сдерживая переполнявшее его благородное негодование. Сначала вот эти люди. - Воронков кивнул в сторону сидящих возле окна Кучеренко, Чобу и Андроновой, - врываются в мой дом с обыском, а теперь вот вы, извините, не имею чести знать ваше имя и отчество, обращаетесь со мной как с преступником. По какому праву?
- Вы спрашиваете, по какому праву? - переспросил полковник, с интересом разглядывая Воронкова. - По праву закона, перед которым эти люди, как вы изволили назвать сотрудников уголовного розыска, несут ответственность... так же, как и я, начальник управления. А теперь разрешите напомнить, что вопросы здесь задаем мы, и чем скорее вы на них ответите, тем лучше.
Полковник говорил сдержанным, рассудительным голосом, только чуть прищуренные глаза выдавали, что это стоит ему немалых трудов. Он весь подобрался и даже, как показалось Кучеренко, помолодел. Во всяком случае, Петру Ивановичу не доводилось видеть его таким прежде. На Воронкова слова полковника не произвели впечатления. Глядя куда-то поверх лица Ковчука, он со скрытой угрозой сказал:
- Теперь я понимаю... Вы покрываете произвол своих подчиненных. Это возмутительно. Я буду жаловаться... Я требую, чтобы меня приняло вышестоящее руководство. Я это так не оставлю...
Глаза полковника сузились еще сильнее.
- Жаловаться - ваше право, гражданин... - Он сделал намеренную паузу, прежде чем назвать фамилию Воронкова. - К сожалению, сегодня у министра неприемный день, придется отвечать на наши вопросы. Не желаете - дело ваше. Мы люди не гордые, можем и подождать. - Он нажал кнопку звонка, и в кабинет тотчас вошел немолодой старшина. - Уведите задержанного, приказал Ковчук.
Воронков смерил старшину презрительным взглядом, встал, одернул пиджак, поправил галстук. Возле самых дверей он остановился:
- А что вас, собственно, интересует?
- Многое, гражданин Воронков. - Полковник пододвинул поближе толстую коричневую папку. В глазах Воронкова промелькнула тревога. "Дорого бы дал ты, - подумалось Ковчуку, - чтобы заглянуть в содержимое этой папки". - Да что же вы стоите, присаживайтесь, - продолжал он как ни в чем не бывало, знаком отпустил старшину и повернулся к старшему лейтенанту: - Товарищ Чобу, ведите протокол.
При упоминании о протоколе Воронков оторвал наконец глаза от папки и удивленно спросил:
- Какой протокол? Это что, допрос?
- Вы не ошиблись, гражданин Воронков, - подтвердил полковник, именно допрос подозреваемого Воронкова Олега Георгиевича, тысяча девятьсот...
Воронков не дал ему продолжить:
- Это я, значит, подозреваемый?.. - Он деланно рассмеялся.
- Да, пока подозреваемый.
- Что значит - пока?
- Видите ли, у нас так: сначала - подозреваемый, потом - обвиняемый, наконец - виновный. Конечно, не каждый подозреваемый становится обвиняемым, а тем более виновным.
- И в чем же вы меня подозреваете? - Воронков деланно рассмеялся. Это просто невероятно.
- Об этом поговорим немного позже, а пока расскажите о себе.
- А что рассказывать? - Воронков передернул плечами. - Вы, небось, и сами справки навели. Моя жизнь на виду, дом открыт, меня многие в городе знают, мое общественное положение известно. Что вас, собственно, интересует? - повторил он свой вопрос.
- Допустим, ваше занятие коллекционированием старинных вещей.
- Вот оно что! - воскликнул Воронков. - Кажется, я начинаю понимать. Меня оклеветали завистники, недруги, эти тупицы, бездари, которые абсолютно не смыслят в искусстве, а лезут туда же. А я всю сознательную жизнь занимаюсь собирательством. Это моя страсть и, без ложной скромности, могу сказать, что кое в чем разбираюсь.
