Чарльз Шеффилд - Неподражаемый доктор Дарвин
Пока Олдертон рассказывал, Дарвин бережно исследовал его раны и общее состояние. Грудь и руки больного избороздили глубокие рваные раны, даже по щеке под левым глазом тянулась багровая полоса. Сравнивая владельца поместья с Гераклом, Ледьярд не преувеличивал, хотя Дарвину и пришло в голову, что молодой врач позаимствовал образ не из той мифологии. Голубые глаза, светлые волосы, сильные мускулистые руки и широкая грудь делали Олдертона похожим скорее на северного бога Тора, с легкостью обрушивающего на врага тяжеленный боевой топор.
— Вам повезло, — промолвил Дарвин. — Телосложение просто потрясающее. Любому другому с такими ранами не хватило бы сил даже говорить. Полагаю, вы всегда отличались необыкновенной физической крепостью? В детстве ничем не болели?
— Ничем, о чем стоило бы говорить, — небрежно отозвался Олдертон. — Сызмальства развлекался классическими ярмарочными трюками — выпрямлял подковы, гнул шестидюймовые гвозди. А сейчас чувствую себя слабее осенней мухи. — Он кивнул Поулу, который с любопытством глядел на какую-то книжицу. — Полковник, будьте любезны открыть ее и передать доктору Дарвину вложенный пергамент. Я нашел его в ежедневнике дяди Чарльза — точь-в-точь как вы сейчас видите.
Дарвин взял сложенный пополам пожелтелый листок примерно пяти дюймов в ширину. Надпись была сделана неразборчивым витиеватым почерком, чернила выцвели, побурели, приобрели ржавый оттенок. Доктор повернулся к свету, чтобы лучше видеть.
— Вслух, если можно, — попросил Филип Олдертон. — А потом я вам все объясню.
Поулу померещились в голосе больного снисходительные нотки. Полковник бросил быстрый взгляд на Дарвина; тот словно бы ничего не заметил. Хмуря лоб, доктор разбирал надпись.
— Коль с востока ветр могучий в небесах разгонит тучи, — прочел он. — И над мельницей, бледна, встанет полная луна, то из темного колодца лютый Зверь на волю рвется.
Он замолк.
— Продолжайте, — промолвил Олдертон.
— Разум стонет, вторя вою. Боже, сжалься надо мною!
— Листок был заложен в дневнике дяди Чарльза, на странице, где описывались события, происходившие за два дня до его гибели, — сообщил Олдертон. — А последняя запись изъявляла намерение «разрешить тайну каменоломни», как только позволят погодные условия. Ночь дядиной смерти была ясной и ветреной, причем светила полная луна.
Дарвин все приглядывался к пожелтелому листку.
— Записка очень старая, ей за сотню лет. Взгляните на текстуру листка и стиль почерка. А давно ли здесь стоит мельница?
— С незапамятных времен. Это одна из старейших мельниц в Восточной Англии. Олдертоны мололи зерно еще для Плантагенетов. А теперь, если хотите, загляните в дневник моего дяди. Он описывает там происхождение записи, которую вы держите в руках. Дядя Чарльз нашел ее в шкатулке одного из наших предков, Джеральда Олдертона. В 1655 году сэр Джеральд покинул поместье и посвятил свою жизнь религии. Когда же он скончался, его пожитки вернули сюда. Впрочем, их было не так много — лишь шкатулка да Библия.
— Тогда получается, что чудовище обитает в каменоломне по меньшей мере сто тридцать лет, — поразился Поул. — Ни одно живое существо столько не живет. Я не прав, Эразм?
Дарвин не ответил. Отойдя к окну, он глядел на равнину, что убегала на север к дальним соляным пустошам. Розовато-лиловые заросли цветущей лаванды простирались от берега до длинной полосы песка, что из года в год нарастала, оттесняя Ламбет от моря. Доктор вновь опустил взор на листок.
— Однако Джеральд Олдертон уцелел после встречи с чудовищем, — промолвил он, игнорируя вопрос Поула. — И вы тоже. Какова ваша интерпретация послания?
— Первая часть вполне очевидна. — Широкие плечи Олдертона шевельнулись на подушке. — Когда близится полнолуние, дует сильный ветер и нет туч, в каменоломне появляется Зверь. Это-то я понял и с первого прочтения. Но вот прочее даже после всего, пережитого мной там, по-прежнему остается загадкой. Прошлой ночью все условия были выполнены. Я предложил Бартону гинею, чтобы он пошел со мной на мельницу и поработал ночью. Увидев, что погода подходящая, я решил заодно сходить и в каменоломню и посулил Бартону еще гинею, чтобы он спустился со мной. Сперва он отказывался, но жадность все-таки пересилила.
— Бедняга заплатил за нее своей жизнью, — негромко произнес Дарвин.
Филип Олдертон пожал плечами.
— Ему честно платили за работу, и у меня не было никаких оснований думать, что спуск в каменоломню грозит какой-то реальной опасностью. Легенды — это еще не твердые факты. Неудачно вышло, что он погиб, однако совесть моя чиста.
— Да. — Дарвин перехватил взгляд Поула и чуть заметно покачал головой. — Для Тома Бартона вышло и впрямь неудачно. Но вы все же настаиваете, что, невзирая на деревенские суеверия, искренне считали, будто никакой опасности нет?
— Ну да, спорить не стану, я полагал, что в каменоломне есть что-то такое. Легенды о Ламбете Бессмертном слишком уж крепки, одними народными россказнями их не объяснишь. Ничего более определенного утверждать не могу. Думаю, и вы как человек рациональный придерживаетесь того же мнения.
— Пожалуй, предпочту повременить с суждением, пока не осмотрю тела Тома Бартона и тех двух собак, — тихонько произнес доктор.
Филип Олдертон в первый раз проявил хоть какой-то признак эмоций.
— Жаль собак, большая потеря. Отличные были гончие, да и денег стоили немалых.
— Чего я не понимаю, — продолжил Дарвин, — так это собственной вашей позиции. Вы были в каменоломне, подверглись нападению Зверя и, надо полагать, сражались с ним. Однако не сказали об этом ни слова. Вы видели Зверя? Какого он размера, на что похож, как нападал? Неужели вы ничего не помните?
— Ничего. Помню, как мы с Бартоном, спустившись в каменоломню, стали оглядываться по сторонам. Я еще сказал ему, что не вижу ничего необычного. Луна как раз поднялась достаточно высоко, стены карьера были отлично видны, с востока вырисовывались очертания мельницы. На ночь ветряк не зафиксировали, и под сильным восточным ветром лопасти вращались на весьма приличной скорости. Я снова подумал, сколько же денег мы теряем из-за того, что мельница по ночам простаивает. А дальше ничего не помню — пока не очнулся здесь, в постели. Я не видел Зверя и понятия не имею, когда и как он появился в каменоломне.
— Сомневаюсь, что после давешних событий вам удастся наладить ночную работу на мельнице, — промолвил Дарвин. — Думаю, вам сейчас лучше всего отдохнуть. А я хочу осмотреть тела. Потом, полагаю, настанет черед прогуляться на мельницу.
Олдертон откинулся на подушки.
— Меня бесит, что я вынужден валяться здесь в бездействии. Жаль, не могу пойти с вами.
Доктор взял с изножия кровати свою широкополую шляпу.
— Еще рано. Через несколько дней вы встанете на ноги, но не торопите события. Хватит с вас и одного столкновения с Бессмертным Ламбетом. Предоставьте нам с полковником Поулом нанести ему визит.
— Послушайте, Эразм, — заявил Поул, как только друзья вышли из комнаты и Олдертон уже не мог их услышать, — вы знаете, я встречаю опасность не хуже любого прочего. Но все это мне очень не нравится. Что вы надеетесь увидеть в каменоломне, да еще посреди бела дня?
Казалось, мысли Дарвина блуждали далеко отсюда.
— Посреди бела дня? — рассеянно переспросил он. — Разве я говорил, что мы пойдем туда днем? Нет же, разумеется. Мы отправимся туда ночью, когда взойдет луна, — и будем уповать, ветер и ясное небо тоже не подкачают. Бессмертный Ламбет, судя по всему, зверь придирчивый.
— А еще пирамиды. — Джейкоб Поул отставил бокал. — В целом мире ничего подобного не сыщешь. Полчища рабов, многие поколения неустанных трудов… Там хоронили фараонов, со всем их золотом и драгоценностями. — Он покачал головой и с нескрываемым сожалением добавил: — Конечно, все уже давным-давно разворовали.
— Но просто видеть их, изучать!.. — Элис Милнер внимала словам полковника, точно новому Святому Писанию. — Полжизни бы отдала, лишь бы побывать во всех тех местах, о которых вы сегодня рассказывали.
— Что ж, а я и отдал полжизни, и это, скажу вам, еще не так много. Иные бедняги пожертвовали куда большим. Знаете, во многих пирамидах устраивали такую специальную ловушку, чтобы отвадить воров. Камень перед входом во внутренний чертог. Отодвинешь — весь тоннель обрушивается. Я видел раздавленные скелеты, пролежавшие там около двух тысяч лет.
— Это стоило бы любого риска! — Синие глаза Элис сверкали от восторга. — Вот, как я хочу провести жизнь, а не сидеть, точно чучело мартышки, гранд-дамой какого-нибудь грошового поместья в окружении крестьян, которые за шиллинг родную мать продадут. Леди Монтегю странствовала по Востоку, так почему мне нельзя?
— Мэри Монтегю была потрясающей женщиной, — отозвался Дарвин, кладя себе огромный кусок крыжовенного пирога. — Но даже она не могла бы путешествовать без мужа.
