Ксавье Монтепен - Сыщик-убийца
«Может быть, она уже считает меня сомнительной личностью, арестованной за дурной поступок», — думал он.
Кроме того, он беспокоился о материальном положении Анжелы и Берты. Он знал, что со смертью Абеля истощились их средства; им угрожала нищета; и в ту минуту, как он явился к ним с помощью, роковая судьба вдруг сделала его бессильным.
Рене предавался самым мрачным мыслям, когда на двор вошел человек, физиономия которого привлекла его внимание.
«Черт возьми! Где я его видел?» — спрашивал он себя. Незнакомец удивился и прямо пошел к нему.
— Я, кажется, не ошибаюсь? Я виделся с вами в «Серебряной бочке», на улице Акаций, недели полторы назад. Мы с вами чокнулись.
Это был Жан Жеди, срок наказания которого закончился.
— Да, это я, — ответил Рене, — я также узнал вас.
— В таком случае, давайте руку. Я очень рад встрече.
— Я точно так же, хотя, между нами будет сказано, предпочел бы встретиться с вами в другом месте.
— Что делать, надо смотреть на вещи спокойнее.
— Я с вами согласен, но здесь вы едва ли можете встретить особу, которая должна составить вам состояние.
— Я встречу ее позднее… Это вопрос времени и терпения.
— Значит, вы не теряете надежды?
— Нет, напротив, с той минуты, как я вас увидел, я почти убедился, что наследство не ускользнет от меня.
— В таком случае, поздравляю вас.
Подумав немного, Жан Жеди продолжал:
— Если бы вы были ловким и сговорчивым, может быть, мы бы с вами сошлись. Скажите, за что вас арестовали?
— Я сам не знаю!
— Полноте шутить!
— Нет, даю вам слово…
— То есть у вас столько грешков на совести, что вы не знаете, за который попались?
Рене понял, что Жан Жеди так же, как и другие, принимает его за мошенника, и решил не противоречить, чтобы иметь право на уважение своего собеседника.
— Да, это правда, — сказал он. — Меня еще не водили к следователю, и я ровно ничего не понимаю.
— В таком случае, желаю вам быть счастливее меня. Представьте, что у меня было настоящее, серьезное алиби, но оно мне не помогло, и меня будут судить, хотя я белее снега, за воровство, в котором обвиняет меня один негодяй.
— А, вас обвиняют в воровстве, — сказал Рене с отвращением, которого Жан Жеди не заметил.
— Да, в воровстве часов. Меня считают сообщником, но мое алиби подтверждается, и меня оправдают.
— От всей души желаю вам этого.
— Благодарю. Кстати, нашли вы женщину, которую искали?
— Да, я нашел ее, но в ту минуту, как я нашел ее, меня арестовали.
— Ах, какое несчастье!
— Я едва успел передать ей, что надо, но она не может действовать без меня, а между тем для нее это очень важно…
— Ба! — перебил Жан Жеди. — Вы увидите ее, когда вас выпустят!
— Кто знает, — прошептал глухим голосом Рене, — может быть, она умрет от горя. Я должен был передать ей одну вещь, которая сделает ее счастливой.
— Большая сумма? — спросил Жан Жеди.
— Нет, письмо… письмо, спрятанное у меня. От него зависит честь ее имени.
— А! Какая-нибудь семейная тайна! И вы говорите, что письмо спрятано у вас?
— Да, в столе.
— А вы не боитесь, что полиция, делая обыск, найдет его?
— Нет, так как полиция не знает моего адреса.
— Вы в этом уверены?
— Вполне.
— В таком случае, отлично! Вы затрудняетесь передать этой даме письмо?
— Да, конечно.
— Мой милый, это доказывает, что ты очень прост. Как!… На этом дворе, где каждый день кто-нибудь выходит на свободу, ты не смог поручить отнести письмо?
Жан Жеди без церемонии говорил «ты» своему товарищу по заключению. Рене нисколько не сердился. Он не испытывал к Жану Жеди такого отвращения, как к остальным.
— Мне приходила такая мысль, но я боялся…
— Почему?
— У меня есть дома важные бумаги, а кто знает, может быть, человек, которому будет поручено мое письмо, прочтет его и возымеет намерение произвести самому обыск в моей квартире.
— Да, конечно, это может случиться, если не уметь выбрать, а для этого нужно чутье, ты же, несмотря на возраст, кажешься мне новичком.
— Я не говорю противного, — прошептал Рене.
— Отлично, ты, по крайней мере, скромен. Одно другого стоит. А теперь скажи мне, хочешь ли уведомить свою даму, где находится бумага?
— Конечно, хочу и с удовольствием дам золотой тому, кто добросовестно исполнит поручение!
— Золотой, конечно, не испортит, но даже и без денег я берусь найти нужного человека.
— Здесь?
— Конечно! Директор тюрьмы не позволит мне искать посыльного на улице Клэ.
— И вы убеждены, что найдете человека, который скоро выйдет?
— Это очень нетрудно. Один молодец, которого посадили на неделю за продажу театральных билетов, знает всех наших и отличается глупостью, которая зовется честностью. Он должен выйти завтра или послезавтра. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?
— Да, конечно, — поспешно ответил Рене.
— Хорошо, сейчас же!…
Жан Жеди хотел уже идти, но появился сторож и хриплым голосом закричал: «Обедать!»
Жан Жеди остановился.
— Я поговорю с ним после обеда, — сказал он. — Вот уже неделя, как я провел на хлебе и воде и умираю с голоду.
— Не ходите, — остановил его Рене, — мне принесут обед, и я угощу вас и, для подкрепления, куплю для вас стакан хорошего вина.
Глаза Жана Жеди засверкали.
— Вы меня серьезно приглашаете? — спросил он, почувствовав неожиданное почтение и перестав говорить «ты» своему собеседнику.
— Да, я вас приглашаю.
— Принимаю с удовольствием, так как у меня нет ни гроша.
В эту минуту сторож закричал:
— Рене Мулен!
Механик подошел и взял корзину, осмотренную в конторе.
Они сели на скамейку.
Узнав от Тефера об отказе Рене назвать свой адрес, герцог упрекал себя, что не позволил агенту проследить за ним до его квартиры и там уже арестовать. «Без сомнения, — думал герцог, — он когда-нибудь заговорит, но предупредят ли меня вовремя, чтобы я успел раньше полиции и нашел это проклятое письмо?»
Герцог дал приказание Теферу наблюдать за жилищем мадам Леруа. Агент знал, что вдова живет на улице Нотр-Дам, и добросовестно исполнил приказ богатого патрона, но без всякого результата: кроме Этьена Лорио, к Анжеле никто не приходил.
Тефер дорого бы дал, чтобы ускорить допрос Рене Му-лена. Наконец, в одну субботу он узнал, что в следующий понедельник Рене будет допрошен следователем. Он сейчас же отправился на улицу Святого Доминика.
Казалось, что Тефер только слепо исполнял приказания герцога, но, в сущности, он угадывал, что речь идет о вещи большой важности. Зная прошлое герцога Жоржа, он предполагал, что арест Рене связан с этим.
Когда Тефер явился к герцогу, тот был дома.
— Ну что, Тефер? — спросил он, когда они остались вдвоем. — Что нового?
— Рене Мулен будет допрошен первый раз в понедельник.
— Наконец-то, — прошептал де Латур-Водье. — Я боюсь только одного… — прибавил он.
— Чего это, герцог?
— Что Рене мог тайно отправить письмо этой женщине.
— Успокойтесь, я наблюдал за домом и убежден, что до сих пор никто не был у мадам Монетье.
— Монетье? — повторил герцог.
— Да, вдова известна под этим именем. У нее бывает только молодой доктор, который лечил ее сына и теперь лечит ее.
— Она больна?
— Умирает! Соседи уверяют, что ей осталось жить очень недолго.
— Если бы они были правы! — вскричал герцог. — Неужели ни мать, ни дочь не пытались видеться с арестованным?
— Я уверен, что они даже не знают, где он, и не просили о свидании, так как я сейчас же узнал бы о подобной просьбе и, не теряя ни минуты, предупредил бы вас.
— Хорошо, Тефер, вы очень умны и преданны, и я вам весьма благодарен.
Полицейский исподлобья взглянул на него.
— Я стараюсь, как умею, — сказал он. — Чувствую, что вы подвергаетесь опасности… опасности серьезной… и эта мысль постоянно поддерживает меня и вдохновляет.
— Это вполне справедливо. Опасность очень серьезна… и мне, может быть, придется дорого заплатить за шалость… У меня есть опасные враги, готовые злоупотребить тем доверием, которое я к ним питал.
— Не беспокойтесь, герцог, мы расстроим их планы.
— Произвели ли вы те розыски, которые я вам поручил? — спросил сенатор с видимым волнением.
— Относительно Клодии Варни?
— Да.
— Конечно!
— Узнали что-нибудь?
— Я убедился, что в Париже в настоящее время нет ни одной женщины, носящей имя Клодии Варни.
— Я подозревал, что она руководит всем, что делается против меня, — прошептал Жорж. — Вы не знаете, не живет ли она в Англии?
— По наведенным мною справкам, оказалось, что восемнадцать лет назад она поселилась в Лондоне, но с этого времени ее следы теряются.
— Но, в таком случае, — с гневом вскричал сенатор, — что это за письмо, о котором говорил Рене Мулен? Откуда оно, кто его написал?
