Фридрих Незнанский - Когда он проснется
– Правда? – недоверчиво спросила она.
– Угу, – кивнул я, – ты ведь сможешь узнать того кобеля, которому ты руку вывихнула?
Она часто закивала:
– Я его хоть через двадцать лет узнаю, козла. Хоть ночью!
Слезы на ее глазах высохли, и она еще раз спросила:
– А ты честно меня не выдашь? Ведь в тюрьме мне капец…
– Не выдам. Честно.
Маша опять заплакала – теперь из благодарности.
– Ну ладно, закрывай свой брандспойт. А то наводнение случится. Поставь-ка лучше чайник. И рассказывай, что такое тут произошло.
Маша ловко управилась с чайником, потом достала из холодильника легкую закуску и наделала бутербродов. Я вдруг поймал себя на мысли, что Маша просто замечательно смотрится на моей холостяцкой кухне. И что мне очень даже хочется ее видеть здесь почаще. Ну, конечно, не только на кухне…
Между тем она начала свой рассказ.
– После того как ты ушел, я еще немного полежала, потом встала, умылась, приняла душ. Позавтракала, потом телик посмотрела, небольшую уборочку сделала. Подмела, там, пол вымыла, пыль вытерла. Книжку почитала. Потом решила еще немного закусить. Пошла на кухню, сделала пару бутербродов, сварила кофе. И только я, значит, приступила к еде, как слышу – в дверь звонят. Ну я, конечно, ноль внимания. Снова позвонили. Да, а перед этим, минут за десять, по телефону звонили. Я трубку не поднимала. Ну вот. Снова позвонили. Потом слышу: кто-то осторожненько так в дверь ломится. Сначала подумала, что это ты вернулся. Сижу. В прихожую выглядываю. А в замочной скважине кто-то елозит и никак не может дверь открыть. Ну я сижу тихо, как мышь. Как ты велел. Минут через несколько дверь осторожно открывается и входит неизвестный тип.
У меня душа в пятки. Ну, думаю, все. Это бандиты меня разыскали и теперь кончать пришли. Коленки у меня задрожали, спина похолодела, лоб потом покрылся. Схватила на всякий случай большой кухонный нож. Ну, думаю, просто так они меня не возьмут. Я обороняться буду.
Этот типчик, значит, в прихожую вошел и дверь за собой аккуратно так прикрыл. Один он оказался. Я немного приободрилась. Я с одним-то справлюсь, если только у него на лестнице дружки не остались. Только надо внезапно напасть.
А он пошел по коридору. Я осторожно, тихо-тихо, как мышь, из кухни вышла и в коридор выглянула. Он сначала в гостиную зашел, потом в кабинет.
И через минуту оттуда донесся тарарам. Как будто он решил всю мебель передвинуть неизвестно зачем.
Тут я не выдержала. Решила, что рвать когти надо срочно. Иначе неизвестно чем это кончится. А как бежать? Я сижу в халате одном. На улице – минус двадцать. Короче говоря, я просто как партизан пробралась в гостиную, к шкафу, вынула первые попавшиеся твои джинсы, свитер, сняла с вешалки шубу и тихонько вышла. Из-за тарарама, который он там устроил, он и не услышал ничего. Потом я в лифте на себя кое-как джинсы и свитер нацепила – и на улицу. И убежала. Гуляла по округе часа два, наверное. Потом замерзла и вернулась. Подумала, что долго он в чужой квартире безобразничать не будет. И верно. Правда, дверь оказалась закрыта, ну я здесь устроилась и заснула. И ты меня разбудил.
Маша посмотрела на меня так, что у меня по спине побежали мурашки. Она действительно была очень красивой. Даже в моих джинсах и свитере.
– Юра, а кто это был?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Действительно, если Маша не имеет к этому странному случаю никакого отношения, то кто был этот неизвестный? И зачем он устроил все это в моем кабинете?
Я сел напротив девушки:
– Маша, постарайся припомнить. Как выглядел этот человек?
Она пожала плечами:
– Человек как человек. Среднего роста. В пальто. В меховой шапке.
– А лицо его ты не запомнила?
Маша наморщила лоб:
– Не-а. В прихожей темно было. Потом, я его только в профиль, и то мельком, видела.
– Ну, профиль – это тоже немало. Постарайся припомнить: нос, рот, подбородок.
– Ну прям как в детективе. Слушай, а что, за тобой тоже следят? – участливо спросила Маша.
– Видимо. Так что, какое у него лицо? – не отставал я.
Маша задумчиво уставилась в потолок.
– Ну такое… обычное. Нос средний. Подбородок… тоже средний. А, вот! Усы у него были.
– Темные?
– Да… Хотя, я говорила, в прихожей темно было. Так что…
Короче говоря, Маша сообщила очень немного.
Я прихлебывал чай и сотый раз за сегодняшний день пытался сообразить, кому и зачем понадобилось проникать в мою квартиру с такой странной целью – перевернуть все кверху дном, вскрыть сейф и оставить карточку Украинского народного фронта. И не находил ответа…
В этот момент я почувствовал у себя на плечах ладони. Гадать, чьи это были ладони, не пришлось: кроме меня в квартире был только один человек – Маша. Она присела передо мной на корточки и, глядя снизу вверх, спросила:
– Тебе грозит опасность?
Я вздохнул:
– Не знаю. Может быть, и да. Я ничего не понимаю, что происходит.
– Все само собой получится, – уверенно произнесла Маша, – все образуется.
– Ты думаешь?
– Да. Уверена.
Она протянула руку и погладила мой лоб:
– А ты не мучай себя. «Не морщься, дружочек».
– Это слова из песенки?
– Да, – улыбнулась она.
– А как там дальше?
– Ну вспомни, – лукаво проворковала она.
А потом поднялась и нежно поцеловала меня.
– Вот что там дальше.
Я погладил ее по волосам. Потом поцеловал ее в губы. А вот что было еще дальше, вам знать не обязательно. Хотя, думаю, многие догадаются…
15
В этот день журналистов в коридорах Государственной думы почти не было. Они собираются здесь, обычно когда депутаты обсуждают какие-то скандальные вопросы. Импичмент президента, например. Или отставку генерального прокурора. В этот же день ничего подобного не предполагалось.
Да и самих депутатов в зале было немного. Едва-едва набрался кворум. А те, кто сидел на местах, без всякого интереса слушали докладчика:
– …Продолжается спад ВВП и промышленного производства… Источники инвестиций практически отсутствуют… Инфляция первого квартала на четыре и семь десятых процента выше уровня последнего квартала прошлого года… Катастрофическая ситуация в экономике может вызвать гиперинфляцию…
Докладчику самому было неинтересно. Депутаты прогуливались между рядами, разговаривали друг с другом, читали газеты. Немногочисленные женщины рассматривали ногти или причесывались. Кто-то спал. Содержание доклада было известно всем без исключения. Во-первых, все читали газеты, а во-вторых, текст был роздан еще утром.
Елена Александровна Мартемьянова сидела на своем обычном месте – третий ряд справа. Слушать докладчика ей, как и всем остальным присутствующим, было совершенно неинтересно. Она могла бы вообще не приходить сегодня в Государственную думу. Но она пришла. Потому что у нее было одно дело. Очень важное дело.
– …Полномасштабная эмиссия… Фонд заработной платы… Падение жизненного уровня… Динамика цен… – бубнил докладчик.
Внезапно сонную атмосферу зала заседаний прервал резкий голос:
– Прошу слова!
Председатель вздрогнул, – по-видимому, он тоже спал, только с открытыми глазами. Говорят, чиновники могут спать не только с открытыми глазами, но даже стоя, читая доклады и даже разговаривая по телефону. А уж соснуть, «работая над документами», вообще самое милое дело…
– Если по ведению, Вольф Владимирович, то пожалуйста, – отреагировал председатель.
– Да, да, по ведению!
Докладчик, воспользовавшись паузой, жадно отхлебнул воды из стакана.
– Я предлагаю поставить на голосование мое предложение о формировании делегации в Ирак на день рождения Саддама Хусейна!
– Это вопрос не по ведению, – устало резюмировал председатель.
– Как это – не по ведению?! Мы должны поддержать наших друзей!
– Категорически против, – возразил один из независимых депутатов, – не все присутствующие разделяют утверждение, что Саддам Хусейн является нашим другом.
– Да, да! – оживились депутаты из Аграрной партии. – Надо поехать.
– Если уж зашел разговор о Саддаме Хусейне, – подал голос хмурый коммунист, – то предлагаю сначала рассмотреть вопрос о поставках оружия в Ирак. И потребовать у правительства немедленно выйти из режима санкций.
– Давайте дослушаем доклад, – грустно произнес председатель, – а потом будем рассматривать другие вопросы.
Елена Александровна привыкла к перманентному состоянию неразберихи и унылой бестолочи, в котором большую часть времени пребывал парламент. Иногда ей хотелось встать, стукнуть кулаком по столу и заорать на весь зал: «Ребята, хватит чесать языком! Давайте наконец поработаем!» Но Мартемьянова знала, что, даже если она это сделает, большой пользы не принесет. Ее предложение будут долго обсуждать, потом поставят на голосование… И оно утонет в бесконечных словопостроениях, на которые так горазды ее коллеги. Что поделаешь, само слово «парламент» в переводе означает «место, где говорят». Поэтому она особенно не прислушивалась к тому, что происходило в зале. Она смотрела на лежащую прямо перед ней папку. Обычную темно-синюю папку, в которую могли поместиться всего лишь несколько листов бумаги. Содержание этой папки в настоящий момент волновало ее больше, чем все, что говорили, говорят и скажут в ближайшие полтора года все депутаты, вместе взятые.
