Наталья Александрова - Венец Чингисхана
Тимуджен вспомнил, что уже слышал эти слова.
Он вспомнил старика, которого встретил в степи, на пути к кочевью хунгаритов. Вспомнил разговор у ночного костра и доносящийся из степи волчий вой.
Собственно, он никогда и не забывал ту ночную встречу. Ему напоминал о ней головной обруч из тусклого серебристого металла, обруч, украшенный красным камнем, с которым он никогда не расставался, который он прежде носил в своем походном мешке, в своей седельной сумке, обруч, который теперь возил за ним преданный воин-кереит, христианин по имени Джалия.
Главное, что он сохранил в память о той встрече помимо серебристого венца – уважение к вечным законам степи.
И старый найман Удженчи словно прочитал его мысли, как открытую книгу, написанную мудреными китайскими письменами, читать которые найманы большие мастера.
– Приветствую тебя, Тимуджен, хранитель священных степных законов! Ты объединил под своей рукой все бесчисленные народы степей, ты дал им закон и процветание, покончил с грабежами и междоусобицами. И в благодарность за это племена и народы принесли тебе свою покорность, и сегодня всеобщий курултай, собрание старейшин и багатуров, дарует тебе почетное имя Чингисхан. Прими же от меня это имя и надень эту шапку как знак твоей власти!
С этими словами, еще раз почтительно поклонившись, мудрый старик протянул Тимуджену шапку из драгоценного черного соболя, сшитую руками самых искусных найманских мастериц и украшенную дорогими каменьями, привезенными из загадочной южной земли под названием Хиндустан.
Тимуджен приветливо поклонился старому найману, принял из его рук шапку и осторожно надел на свою голову.
И тут же радостный крик исторгся из тысяч глоток, наполнив степь гулом далекого эха, поднявшись к низкому войлочному небу. И тут же перестали падать крупные хлопья снега, и в разрыв облаков выглянуло скупое зимнее солнце, словно глаз любопытного бога, который захотел увидеть, что происходит в степи.
Хлопья снега перестали падать, внутри стеклянного шара как будто засветилось неяркое январское солнце. Я вздрогнула, удивленно приоткрыв глаза – что это было? На какое-то мгновение мне показалось, что я перенеслась в далекую зимнюю степь, заполненную тысячами монгольских воинов.
– Да, деточка, – проговорила старая гадалка, внимательно вглядываясь в стеклянный шар. – Жизнью управляют удивительные, вечные силы. Мы не можем противостоять им – но иногда можем прочитать их волю. По звездам, по картам, по кофейной гуще – какая разница? Все эти способы помогают только знающему человеку, позволяют ему заглянуть одним глазком в книгу судьбы, прочитать в ней одно-два слова, одну-две строчки. И сейчас я вижу, что звезды сложились единственным способом, так что на свет выйдет из небытия, из безвестности древний артефакт, великое сокровище исчезнувшего народа.
– Ну а я-то при чем?
– Ты? – Гадалка посмотрела на меня поверх стеклянного шара, ее большие яркие глаза засветились таинственным, загадочным блеском. – Дело в том, деточка…
Вдруг она замолчала, к чему-то прислушиваясь, потом поднялась из-за стола, неожиданно легкой для своего возраста и комплекции походкой подошла к двери, приложила к ней ухо.
– Тр-ревога! – прохрипел попугай и забегал по клетке, хлопая крыльями. – Полундр-ра! Кар-раул!
– Да ладно тебе, Ришелье! – гадалка махнула рукой на трусливую птицу. – Не стоит преувеличивать опасность!
В коридоре тем временем раздались приближающиеся шаги.
Медленные, уверенные шаги решительного, знающего себе цену человека. Точно такие же шаги я совсем недавно слышала в химчистке.
Я вздрогнула, вскочила… но старая гадалка повернулась ко мне, сделала рукой успокаивающий жест и прошептала:
– Сиди спокойно! Главное – помалкивай и не шевелись!
Дверь комнаты скрипнула и начала открываться. Гадалка метнулась обратно к своему столу, по дороге схватила брошенные мной на пол занавески Августы Васильевны и набросила их на меня.
Я хотела что-то сказать, что-то спросить – но хозяйка прижала палец к губам и села за стол, глядя на дверь.
Дверь открылась, и в комнату вошел человек.
Я сидела в кресле прямо посреди помещения, на самом виду. Старые занавески накрывали меня с ног до головы, в них оставался небольшой просвет, через который я могла видеть происходящее.
Сейчас я хорошо видела вошедшего.
Это был тот самый человек с длинными, черными, как смоль, волосами, в круглых черных очках, какие носят слепые. Тот самый человек, с которым я уже несколько раз сталкивалась за последние дни. Он прошел мимо меня, не видя, как мимо пустого места. Впрочем, так и положено слепому. Остановился перед столом и, опершись на него руками, нависнув над хозяйкой кабинета, проговорил:
– Где она, Летиция?
Гадалка подняла на него взгляд и недоуменно ответила:
– Не знаю, Алоиз, о ком ты говоришь. И вообще – ты пришел без приглашения, я тебя не ждала…
– Прекрасно знаешь! Я видел, как она вошла в твою лавчонку…
– Но ты же видишь, что ее здесь нет!
Слепой снял круглые очки, оглядел комнату удлиненными блекло-зелеными глазами, похожими на два полупрозрачных камня. Взгляд этих незрячих глаз коснулся меня, я почувствовала это мимолетное прикосновение, как будто по моему лицу прополз слизень, оставив за собой влажный холодный след.
Алоиз снова повернулся к гадалке и злобно прошипел:
– Снова твои фокусы, Летиция!
– Ну что ты, Алоиз! – Она улыбнулась одними губами. – Какие фокусы! Ты же видишь, что здесь никого нет, кроме нас с тобой… ну, и Ришелье! Правда, Ришелье?
– Пр-равда! Пр-равда! – проорал попугай.
Алоиз навис над гадалкой и процедил:
– Лучше не зли меня, Летиция! Ты знаешь, что я обладаю большой силой…
– Силой? – переспросила та. – На всякую силу, Алоиз, найдется сила побольше!
– Вот как? – Слепой взмахнул рукой, словно хотел ударить по столу, но не ударил. Зато из его сжатого кулака вылетел сноп искр, озарив комнату резким пронзительным светом. Искры ударили в стол, и неприятно запахло паленым.
– Кто-то говорил о фокусах? – Гадалка хлопнула в ладоши, и от этого хлопка в воздухе возник светящийся переливающийся шар размером с теннисный мяч. Этот шар втянул в себя остатки Алоизовых искр, заметно увеличился, поплыл, качаясь, к Алоизу и замер перед самым его лицом, непрерывно меняя цвет от тускло-красного к оранжевому, затем ослепительно-желтому.
– Только-то? – Алоиз попятился, вытянул вперед руку с очками, и шар с негромким треском втянулся в его ладонь.
Слепой полез в карман, достал платок и встряхнул его над полом.
Из платка высыпались табачные крошки и еще в полете превратились в сотни мелких насекомых. Эти насекомые темными струйками поползли к столу гадалки, вскарабкались на него и расползлись по столешнице, по дороге увеличиваясь в размерах и превращаясь в крупных скорпионов с угрожающе поднятыми ядовитыми хвостами.
– Честное слово, Алоиз, это неспортивно и невежливо! – Летиция поморщилась. – Ты знаешь, как я забочусь о чистоте, а ты мусоришь в моем кабинете!
Она дунула на поверхность стола, и скорпионы снова превратились в табачные крошки, которые гадалка метелочкой из перьев замела в серебряный совок.
– Это все, на что ты способен? – На этот раз Летиция откровенно усмехнулась.
Алоиз коротко выругался, снова полез в карман и вытащил оттуда сырную корку. Бросил ее на пол, и корка рассыпалась на десятки кусочков, каждый из которых превратился в крысу. Крысы побежали к столу гадалки, но одна из них свернула с пути, подбежала к моему креслу и уставилась на меня, шевеля усами, поводя из стороны в сторону голым хвостом и злобно сверкая маленькими красными глазками.
Крыс я с детства не перевариваю. В этом я не одинока – покажите мне человека, особенно женщину, которая иначе бы к ним относилась. Вот и сейчас, увидев крысу возле своей ноги, я вздрогнула и убрала ноги в кресло. При этом край занавески немного сполз, открыв мое колено. Я осторожно поправила ее.
Алоиз повернулся и внимательно уставился в мою сторону.
Я вспомнила слова гадалки – помалкивать и не шевелиться – и замерла, затаив дыхание.
Алоиз встряхнул головой и пробормотал:
– Показалось…
Крыса, которая сидела возле кресла, тоже отвернулась с явным сожалением и вслед за остальными побежала к столу гадалки.
Летиция взмахнула рукой, и тут же глиняная статуэтка кошки, стоявшая на книжной полке, ожила, увеличилась в несколько раз и превратилась в огромного угольно-черного кота с горящими глазами. Кот громко мяукнул, перепрыгнул с полки на письменный стол и принялся размахивать передними лапами, как снегоуборочная машина. Каждым взмахом лапы он захватывал очередную крысу, и эта крыса снова превращалась в крошку сыра.
