Бернхард Шлинк - Обман Зельба
Я догнал их.
— Давайте я вам помогу.
— Мне помощь не нужна, кхе…
— Тебе-то, может, и не нужна, дедушка, а я не откажусь, — сказала Эвхен.
Нам понадобилось почти два часа, чтобы добраться до дороги. Хенляйн чертыхался, кашлял и рассказывал. О своих акциях в шестидесятые и семидесятые годы, когда он пытался заставить власти серьезно заняться этими проблемами.
— Боевые отравляющие вещества, которые тут держат американцы, — это еще полбеды. А вот старое дерьмо…
В 1935 году он попал в концентрационный лагерь и в 1945-м вместе с другими участвовал в работах по переброске и перепрятыванию ядовитых газов Вермахта.
— Под Лоссой, Зондерсхаузеном и Дингельштэдтом… Я потом писал об этом и ездил туда, распространял там свои листовки, но они меня оттуда выпроводили. Тоже мне коммунисты! Ну вот… А потом здесь, под Фирнхаймом. Тут, оказывается, еще хранилась эта зараза с Первой мировой — «желтый крест», «зеленый крест», «горчичный газ»… А мы потом закопали здесь еще зарин и табун.
После освобождения из лагеря Хенляйн еще какое-то время колесил по стране, в 1953 году он приехал в Мангейм и работал на Би-би-си, а в 1955-м женился и построил в Фирнхайме дом. В том, что его прибило именно сюда, он увидел перст Божий, насколько коммунисты вообще признают какие бы то ни было «персты». Он проникся сознанием возложенной на него важной миссии — бороться за то, чтобы эта бомба замедленного действия в Лампертхаймском лесу была обезврежена.
— Может, конечно, она уже больше не тикает. Может, американцы в сорок пятом году уже выкопали все это и увезли отсюда. Но мне что-то не верится, а вам?
Я пригласил Хенляйна и Эвхен на обед в «Розенгартен», а потом отвез его в дом престарелых. Вся его комната была заставлена канцелярскими папками. Он собирал материал с 1955 года. В одной из них я прочитал о том, как производят, хранят и используют боевые отравляющие вещества, как они действуют и как от них защищаться, где они производились и хранились в Германии, и о том, что до сих пор не установлено, где они были зарыты после Первой и Второй мировых войн. Хенляйн вырезал каждую заметку из местных и региональных газет, в которой содержался хотя бы слабый намек на ядовитые газы в лесу Лампертхайм или в районе Фирнхаймской пустоши. Он собирал все сообщения о местных и региональных проектах, для которых эта тикающая бомба была особенно опасна. В нереализованных, как и в реализованных проектах отразилось развитие ФРГ. Лесные охотничьи угодья, жилые комплексы в лесопарке, парк развлечений и отдыха, перерабатывающие предприятия, испытательный трек, заповедник, площадка для игры в гольф — недостатка в грандиозных проектах будущего освоения территории после ухода американцев не было.
— А вы не знаете, составлялись ли в сорок пятом году какие-нибудь карты размещения хранилищ?
— Думаю, что составлялись, и у них тогда наверняка имелись и карты, где была зарыта эта гадость после Первой мировой. Но я не нашел даже следов этих карт. Представьте себе, что все это еще в земле и американцы в один прекрасный день освобождают территорию, — да эти карты стоили бы миллионы!
13
Оправдать самообман
Возможный мотив убийства? Жилой комплекс в лесопарке, в Фирнхаймской пустоши или в Лампертхаймском лесу — как сам по себе, так и его возможное влияние на остальной рынок недвижимости — вполне мог заинтересовать какого-нибудь строительного магната вроде старика Вендта. Даже я с моим более чем скромным опытом игры на бирже и явным отсутствием коммерческой жилки понимал, что такие карты сулили их владельцу баснословные прибыли. Будучи обнародованными в нужный момент, они могли перечеркнуть или форсировать множество планов, взвинтить или обрушить цены на земельные участки.
Я прошел от дома престарелых к кольцевой улице, где стоял мой «кадет», купил блок «Свит Афтон», галстук с маленькими белыми облачками на темно-синем фоне и огромную порцию мороженого. Усевшись на скамейку в сквере за водонапорной башней, я ел мороженое, слушал шелест фонтанов и в очередной раз думал о том, что не прочь жить в одной из ротонд, венчающих два угловых дома со стороны Аугустен-анлаге. Старик Вендт, наверное, быстро бы организовал мне это. Господин Вендт, мне известно, что вам для ваших темных махинаций понадобились старые карты и что вы использовали для этого своего сына. Из-за них он и был убит. Вы сами его не убивали, но вы способствовали убийству. Так и быть, я забуду всю эту историю, если вы организуете мне одну из этих ротонд.
Люди не убивают просто из-за денег. Они вообще убивают только по какой-то определенной причине: когда у них нет другого способа оправдать тот или иной самообман. Убийство из ревности — когда любимый человек умер, его никто у тебя уже не отнимет, ни соперник, ни он сам. Заказное убийство — профессиональный киллер ничего не может, ничего не имеет и ничего собой не представляет и хочет своим профессионализмом доказать обратное. Тираны убивают из стремления к величию, их самих убивают, когда кто-то хочет сделать этот мир лучше, чем он есть. Существует и коллективное убийство ради коллективного самообмана — в истории этого века полно подобных примеров. Разумеется, существует и убийство из алчности, но цель его не в том, чтобы награбить, накопить деньги, — оно тоже должно оправдать ложные мечты о величии и значимости. Старик Вендт давно уже видел себя в мечтах не владыкой империи недвижимости, а отцом, примирившимся со своим сыном. Нет, старик Вендт не имеет никакого отношения к смерти своего сына!
Раз уж мы заговорили об этом, Герхард Зельб, — как насчет твоего собственного самообмана? Что ты скажешь по поводу Кортена?
Но мне в этот момент было не до диалога с Герхардом Зельбом. На моем автоответчике были записаны сообщение Пешкалека о том, что у него есть одна идея, и просьба Филиппа позвонить ему. Несколько раз звонивший молча вешал трубку. Потом я услышал далекий гул голосов, жужжание и синтетическое пиканье какого-то международного или междугороднего кода, и понял, что это Лео, еще до того, как услышал ее голос.
— Герд? Герд, это Лео. — Она сделала длинную паузу. — Хельмут не убивал Рольфа. Просто чтобы ты знал. — Опять длинная пауза. — Я сейчас очень далеко. Надеюсь, у тебя все в порядке. — Она положила трубку.
Так Лемке и расскажет ей, если это он убил Вендта!
Филипп, когда я позвонил ему, принялся выговаривать мне:
— Почему до тебя никогда не дозвониться?.. Ты уже, наверное, там всех баб в округе перетрахал? Майские ночи, нету мочи, хочется очень?
— Не болтай ерунду. Я был у Бригиты, потом…
— Можешь не оправдываться. Я тебя понимаю. И завидую. Мои-то дни сочтены, передаю эстафету тебе.
— Что случилось?
Что могло остановить Филиппа, кроме СПИДа?
— В пятницу наша свадьба. Будешь свидетелем?
Я не хочу сказать, что Филипп, которому через несколько лет стукнет шестьдесят, слишком стар для женитьбы. Я не хочу сказать, что он еще недозрел, потому что не пропускает ни одной юбки. Я просто не могу его себе представить женатым.
— Ты что, шутишь?
— Не хами! Без пяти десять у ратуши. Ровно в десять начало. Потом праздничный обед в «Анталия тюрк». Приходи с Бригитой, и чтобы никуда не торопился! — Он явно был в цейтноте. — Я бы с удовольствием с тобой еще разок разгулялся перед свадьбой, но ты даже не представляешь себе, сколько на меня всего свалилось в последние дни, хотя Фюрцхен специально взяла отпуск. Но ничего, мы с тобой потом как-нибудь оттянемся — она, я надеюсь, не будет против.
Мои представления о турецкой семье, в которой жена молча повинуется мужу, похоже, устарели. Или Фюрузан сознательно выбрала себе нетурецкого мужа? Может, Филипп совершает ошибку и мне следует настроить его на борьбу за права мужчин в браке? Это мне-то!..
У Пешкалека была не просто идея. У него было предложение, которое он хотел обсудить со мной. Мы договорились встретиться с ним в сауне, в бассейне «Хершельбад».
Он тоже любил погорячее и без всякой ароматерапии. Он тоже курил в промежутках. Мой ритм — три захода подряд в финской сауне, потом, после долгого перерыва, два захода в турецкой парной — оказался его ритмом. В большом бассейне мы устроили морское сражение по правилам адмирала Пушкина. Пешкалек со своим животом, лысиной и пышными усами, в которых сверкали капли, был похож на добродушного морского льва. Вздремнув на кушетках под белыми простынями, проснувшись и сладко потянувшись, мы почувствовали себя почти друзьями.
— Пешкалек, что за представление вы мне в прошлый раз устроили? Делали вид, как будто вы только во время нашего совместного обеда, совершенно спонтанно решили наведаться в «Фирнхаймер тагеблатт» и что вам только во время разговора с Вальтерсом пришло в голову, что боевые отравляющие вещества могут все еще находиться на складе! Вы ведь уже знали всю эту историю с ядовитыми газами, складом и тем более Штрассенхаймом?
