Марина Серова - Цена случайной ночи
— Но его это не убедило? — продолжила я.
— Да, не очень, — согласился Гладилин. — Он, конечно, встал на дыбы, принялся ее защищать. Знаете, мне даже понравилась такая его твердость. Я еще подумал, что он в деда пошел, в отца моего, в этом смысле. Он у меня военным был, в Анголе служил. Если что решил — то всегда стоял на своем. И Данила вот так же, мне показалось. Но я-то понимал, что мне необходимо довести дело до конца, и продолжал гнуть свою линию. Я действительно купил ему путевку в Сочи, и он уже должен был отправиться на юг, но тут погибла Тамара. Естественно, он никуда не поехал, остался, чтобы поддерживать Ксению, путевку пришлось продать… Я смотрел на них и боялся, что сойду с ума. Просто терялся, что мне делать. Сами посудите — видеть их вместе, зная правду, каково это?
— Да, должно быть, нелегко, — сказала я. — Ну а может быть, и в самом деле придется все рассказать?
— Вы считаете, что так будет лучше? — поднял он на меня глаза. — А что станет с ними? Я, конечно, в первую очередь думаю о Даниле… Может быть, это плохо, но, повторяю, мне трудно признать Ксению в душе своей дочерью. Я волей-неволей отдаю предпочтение Даниле. Поймите, я не привык к тому, что она моя, я не хочу, чтобы так было, во мне все восстает изнутри.
Я видела: Гладилин страдает и не знает, как ему выбраться из ситуации, в которую он попал. А он, уже поделившись со мной истиной, теперь словно спрашивал совета:
— Как, как можно им об этом рассказывать, как можно так переворачивать сознание? Мне заранее жаль их обоих! Как бы я ни относился к Ксении, но я понимаю, что она девушка, что она слабее Данилы, что она недавно потеряла мать… Что с ней станет, если она узнает еще и об этом? Она может и меня возненавидеть, хотя я и не виноват ни в чем! Вы бы как поступили?
— Не знаю, — честно ответила я. — Просто не представляю.
— Вот и я не представляю, — вздохнул Владимир Сергеевич. — Единственное, что могу сказать, — такой ситуации не пожелаю никому.
— Вы бы посоветовались с психологом, — сказала я. — С хорошим профессионалом. Может быть, такие случаи уже бывали в практике?
— Да не очень-то я верю этим психологам, — поморщившись, признался Гладилин. — Только я вас прошу, Татьяна… Не знаю, как я поступлю, но вы, ради бога, никому ничего не говорите. Даже в интересах следствия, хорошо?
— Я пока никому и не собираюсь ничего рассказывать, — ответила я. — Но что касается интересов следствия, то вот их давайте сейчас и коснемся.
— Давайте, — мотнул головой Гладилин. — Только как? Я уже рассказал абсолютно все, что только мог. В душе, похоже, совсем ничего скрытого не осталось.
— Этот разговор проходил между вами и Тамарой наедине — так?
— Так, — кивнул Владимир Сергеевич.
— И она не упоминала, что об этом знает кто-то еще?
— Нет, — покачал он головой.
— А сами вы ни с кем не делились?
— Да что вы! — Гладилин аж подпрыгнул на стуле. — Да я боялся до смерти, что она не выдержит и все расскажет.
Спохватившись, он вдруг пристально посмотрел на меня.
— Вы, может быть, думаете, что это я ее и… устранил по этой причине? — спросил он. — Чтобы никто ничего не узнал?
— Вы уж не сердитесь, но такой вариант вполне возможен, — усмехнулась я.
— Да, наверное, но я вас уверяю, что это не так, — запротестовал он. — Может быть, с какой-то стороны мне и было бы выгодно, но я этого не совершал. У меня и пистолета-то никакого нет. И потом, убить Тамару… Как бы ни изменилось мое отношение к ней после этого, я все равно не пошел бы на подобный шаг. Вы, может быть, ухватились за мою фразу насчет того, что я ее возненавидел? Не стану скрывать, в последнее время перед ее смертью я ощущал именно это. К тому же она упрямилась, настаивала на своем, хотела объявить все детям и разрубить, таким образом, их отношения. В общем, совершить революцию, переворот в сознании. Но ведь это жестоко…
Владимир Сергеевич покачал головой в знак осуждения позиции Тамары.
— Она звонила несколько раз, напоминала, требовала, чтобы мы это сделали вместе. И посудите сами, как еще я мог к ней после всего этого относиться? Мне нужно было время, чтобы постараться хоть как-то ее простить. Хотя, наверное, простить до конца у меня бы все равно не получилось. И прежние дружеские отношения между нами стали уже невозможны. В порыве гнева мне казалось, что я готов был убить ее, но это ведь все несерьезно, это просто эмоции! Это совсем не значит, что я готов был совершить реальное убийство. Я перед вами не оправдываюсь, мне бояться нечего — улик против меня нет и быть не может, это ясно. Я просто хочу, чтобы вы меня исключили из списка подозреваемых по одной причине: я боюсь, что благодаря вниманию к моей персоне вся эта история может всплыть наружу. А я этого совсем не хочу.
— Что ж, раз уж вы заговорили об уликах, давайте продолжим эту тему, — согласилась я. — Давайте попробуем действительно исключить вас из списка подозреваемых. Для этого мне нужно убедиться в вашей невиновности.
— Что, хотите начать с проверки моего алиби? — усмехнулся он.
— А почему бы и нет? Алиби — вещь надежная, хотя, правда, и не всегда. Но давайте все-таки попробуем. Итак, где вы находились и что делали в день убийства Тамары? Вы, наверное, помните этот день?
— Я бы не помнил, не будь он днем ее смерти, — сказал Гладилин. — Обычный, в общем-то, день… Я провел его на работе. Но вас это, наверное, интересует мало, поскольку Тамару убили вечером. Так вот, вечером мы с женой были дома. Мать моя находилась на своей любимой даче, Данила ушел к приятелям, а к нам зашла коллега жены. Вернее, они пришли вместе с Людмилой. Они сидели в кухне, обсуждали какие-то ситуации на работе, потом перешли к обычным разговорам «за жизнь», потом к ним присоединился я, мы немного выпили, а примерно к часу ночи мы с женой вышли ее проводить. Посадили в машину, немного прогулялись и вернулись домой. Вскоре пришел и Данила. Как впоследствии выяснилось, он был не у приятелей, а у Ксении, — раздраженно заметил Гладилин. — Вот и все. Телефон этой женщины — ее зовут Виктория Юрьевна — я могу вам сообщить, она все подтвердит. Если, конечно, вы не думаете, что мы ее подговорили, — с легким сарказмом закончил Гладилин. — Да! — вдруг вспомнил он еще. — Когда мы выходили все втроем из подъезда, навстречу шел сосед, он гулял с собакой. Правда, он может и не помнить, какого именно числа это было, но слов Виктории Юрьевны, мне кажется, достаточно для моего алиби.
— Пожалуй, — сказала я. — А когда вы узнали о смерти Тамары Аркадьевны?
— Вскоре после возвращения домой. Нам позвонила Ксения. Она сначала поговорила с Данилой, а он уже сообщил нам. Мы собрались и поехали к ней, утешили как могли и забрали ночевать к себе.
— Понятно. И у вас нет предположений, кто мог ее убить?
— Абсолютно никаких, — развел руками Гладилин. — Всякий раз, когда мы с вами беседовали на эту тему, я был откровенен, говоря, что не представляю, кто мог это сделать. В этом я нисколько не кривил душой. По-прежнему думаю, что это не имеет отношения к этой истории… дочки-матери.
— Но все, что было опасного и подозрительного на ее работе, я проверила, я же вам уже говорила, — напомнила я. — Мне осталось предполагать только личные мотивы. А из них самым очевидным является как раз ваша история. Ещу раз подчеркну — там, где есть тайны, есть и преступления.
— Но хранителями этой тайны были только мы с Тамарой, — сказал Гладилин. — Я ее не убивал, больше никто об этом не знал…
— Вы уверены?
— Уверен. И даже если бы не был уверен, то зачем постороннему человеку влезать в эти дела и убивать ее? Можно было бы еще хоть как-то предположить, если бы Дмитрий был жив, что это он, узнав правду, обезумел от горя или ненависти и убил жену. Но, во-первых, его нет в живых, а во-вторых, он был не таким человеком. Он был добрым и даже наивным, и мне не хочется тревожить сейчас его память, — решительно закончил Владимир Сергеевич.
— И никто не мог совершить это за него? — предположила я.
— А кто? — с недоумением посмотрел на меня Гладилин. — Его родители? Не смешите меня! Да они и не знают ничего.
Да, мысль о том, что за Дмитрия Мартынова могли «отомстить» его родители, казалась просто абсурдной. Естественно, это не они убили Тамару. Но кто, если не Гладилин? Так или иначе, а он больше никак не мог пролить свет на обстоятельства ее гибели, и поэтому я стала прощаться с Владимиром Сергеевичем.
Когда я подходила к двери, Гладилин вдруг остановил меня и тихо спросил:
— Я не понимаю только одного… Я подумал об этом лишь сейчас. А вы-то сами откуда узнали об этой истории, если о ней знали только мы с Тамарой? Вам кто сказал?
В глазах Владимира Сергеевича вдруг появилась тревога, и я поспешила успокоить его:
— Мне никто ничего не говорил, я дошла до этого путем логических размышлений. Во-первых, очень подозрительным казался ваш протест против отношений между Ксенией и Данилой. А ваши доводы выглядели надуманно и неубедительно. Меня давно волновал вопрос — почему вы так противитесь? Потом еще тот факт, что Ксения носила девичью фамилию своей матери, но это не самое главное. А самое главное — некое антропологическое сходство между вами и Ксенией…
