Полина Дашкова - Продажные твари
Заикаясь, путаясь, он стал рассказывать о визите очаровательной Юли Ворониной.
– Как, говоришь, газета называется? «Кайф»? А удостоверение ты ее видел?
– Нет! – в ужасе спохватился Иванов.
– Кто-нибудь из вас видел ее документы? – обратился чеченец к охраннику и телохранителю.
– Я попросил ее предъявить, – стал объяснять охранник, – но тут Иванов вышел и велел ее не задерживать. А мне что? Он велел, я пропустил.
– Значит, никаких документов эта корреспондентка никому из вас не предъявила. Как она сама-то выглядела?
– Шикарная баба, – начал охранник, – лет двадцать пять, волосы рыжие, прямые, короткие, челка до глаз. Глаза синие. Ноги, бедра, грудь – все высшего класса.
– Да! – горячо вмешался Иванов. – Именно такая! Я еще спросил, сколько ей лет, она сказала: двадцать пять.
– Завянь, гнида, – бросил чеченец брезгливо, – тебя не спрашивают.
– Подожди, Аслан, – не унимался Иванов, – она еще сказала, что живет в «Солнечном береге», с подругой.
– В «Солнечном береге»? – Глаза Ахмеджанова тускло сверкнули. – Может, она тебе еще и номер назвала?
– Нет, – сокрушенно покачал головой Иванов, – не назвала.
Чеченец закурил, выпустил дым колечками и, переводя задумчивый взгляд с охранника на телохранителя, спросил:
– Она худая или полная?
– Скорее худая, – подал голос телохранитель, который так и стоял в одних трусах, поеживаясь от ночной прохлады.
– Худая, говоришь? – Еще одно идеально круглое колечко дыма медленно поднялось к потолку и растаяло. – Ладно, проверим.
* * *– Приставал? – спросил Вадим, когда Маша рассказала подробности визита корреспондентки Юлии Ворониной.
Они стояли, обнявшись, в саду у дома доктора. Перед ними в темноте горел небольшой костерок, в котором корчились, исчезая, лиловое трикотажное платье, рыжий парик и босоножки на тонких высоченных шпильках.
– Салом истек, – кивнула Маша, – руку на коленку положил. Ладошки у него потные и холодные.
– Неврастеник, – определил доктор, – инвалид комсомольско-криминального фронта. У них у всех к сорока годам либо цирроз печени, либо неврастения. Иванов не пьет, не курит. Вероятно, печень у него в порядке. Но неврастению он себе заработал честно.
– Знаешь, – задумчиво сказала Маша, прижавшись лбом к плечу доктора, – у меня сейчас такое чувство, будто мы преступники и сжигаем труп убиенной нами красотки-корреспондентки Юли Ворониной. Такой образ получился, такая героиня! Я успела полюбить ее всей душой. Жаль, не видел меня мой преподаватель сценического мастерства.
Костер догорел. Обнявшись, они ушли в дом.
* * *С утра Ахмеджанов был мрачен и молчалив. У него даже заныл живот под швом, что в последнее время случалось с ним крайне редко. Угнетала не только мысль о больших деньгах, вложенных в предвыборную кампанию этого слизняка Иванова. Самое оскорбительное то, что он, Аслан Ахмеджанов, ошибся. Деньги что? Пыль, прах, бумажки. Хотя, конечно, жалко. Главное, он, который не имеет права на ошибку, ошибся. И об этом все узнают.
Дед говорил ему еще в детстве: «Аслан, никогда не верь трусу. Ты можешь купить труса, но рано или поздно страх побеждает жадность. И ты проиграешь». Бывший комсомолец – трус, настоящий шакал, чуть что – поджимает свой паршивый хвост. Ахмеджанов считал себя умным и хитрым. Он держал труса Иванова именно страхом, а деньгами только подкармливал. Дед говорил: «Не верь шакалу. Не верь даже себе самому, если имеешь дело с шакалом».
Деда давно нет на свете, но, даже мертвый, он опять оказался прав. Но с кем еще иметь дело, кроме шакалов? Кого еще удержишь страхом? Иногда у него появлялось странное чувство, будто весь его прошлый опыт, все его знания жизни – ерунда. Позади нет ничего, кроме крови и смерти. Со смертью он знаком, он ее видел столько раз, он ее делал сам, оружием, голыми руками, мозгом, душой, всем своим существом…
Он и сам умирал, наблюдая смерть совсем близко, в образе молоденькой черноволосой, очень красивой медсестры. Он с развороченным животом истекал кровью, а она стояла рядом, держала его за руку и говорила ласковые слова. Он удивился тогда, что смерть – вовсе не старуха с косой на плечах, а нежная юная красавица с теплыми мягкими пальцами. Конечно, это всего лишь предсмертный бред. Девушка – обычная медсестра в грозненском госпитале, но в памяти отпечаталось все именно так…
Никто не верил, что он выживет. Его не хотели вывозить из Грозного, ведь хоронить человека лучше на родине. Но все-таки вывезли. И он выжил. Этот русский доктор с насмешливыми голубыми глазами спас его, вытащил с того света. Такое не забывается.
Но благодарность – сложное чувство. От нее так устаешь, так смертельно устаешь… Этот долг не отдашь деньгами, а Ахмеджанов не любил оставаться должником. К доктору Ревенко он чувствовал одновременно уважение и раздражение. Однако сейчас Ахмеджанову не до чувств. Сейчас он хотел проверить факты, расставить все по местам, выяснить, что за рыжая девка приходила к Иванову. Особенно не понравилось ему то, что она якобы живет в санатории «Солнечный берег».
Впрочем, уже сегодня к трем часам дня он выяснил, что никакой Юлии Ворониной из Москвы в «Солнечном береге» нет и не было. И газеты под названием «Кайф» тоже нет. Иванов и его люди не могут так дружно врать, да и фантазии у них не хватило бы. Кто-то сделал серьезный ход, кто-то вступил с ним, Ахмеджановым, в игру.
Еще ночью, допросив Иванова и его людей, он решил усилить наблюдение за домом доктора. Он хотел знать каждый шаг, каждый вздох Ревенко и его девочки. Тот, кто сделал первый ход, тут же делает второй. Иначе какой смысл вступать в игру?
Наружники дежурили посменно. День кончался, а никаких сигналов не поступало.
Наконец он не выдержал и сам позвонил наружнику, который только что сменился.
– Почему молчишь?
– Так нечего сообщать! – весело ответил наружник, который в это время уплетал шашлык в ресторане на набережной. Ахмеджанов слышал в телефоне, как тот жует.
– Что они делали все это время? Давай подробно!
– Подробно? – усмехнулся в трубку наружник. – Пока я за ними наблюдал, два раза кончил. В окошко смотрел, будто эротику по видаку! Только живьем.
– Хватит, – брезгливо поморщился Ахмеджанов – встречались они с кем-нибудь? Говорили? Звонки были?
– Не-а, – наружник прижал сотовый телефон к уху плечом и вытер салфеткой шашлычный жир, – я ж говорю, только трахаются, жрут, один раз на пляж вышли, загорали, купались.
– Между собой о чем говорят?
– Да ни о чем. Он ей про детство рассказывает, про маму с папой, она ему – тоже.
– Ели дома или ходили куда-нибудь?
– Костер в саду развели, картошку пекли.
– Значит, целый день никаких звонков?
– Нет. Все тихо. Ни с кем в контакт не вступали. Ни с единой живой душой. Им никто не нужен, кроме друг друга.
– А не могли они тебя засечь?
– Да они никого вокруг в упор не видят, я ж сказал!
– Ладно, отдыхай, – Ахмеджанов захлопнул крышку телефона.
«И все-таки надо проверить, – подумал он, – проверить надо!»
* * *Они сидели на маленьком пляже за домом. Вокруг – ни души. Огромное густо-оранжевое солнце Уже коснулось краем спокойного светлого моря. В сумерках, перед темнотой, краски стали четкими и насыщенными. Дневная ослепительная жара плавила очертания предметов, а сейчас глаза отдыхали от яркого света. Можно даже на солнце смотреть спокойно, не щурясь. Оно все глубже уходило в море, по воде тянулась яркая ровная дорожка. Ближе к берегу она медленно распадалась на длинные оранжевые лоскутья.
– Неужели они и в окно спальни подсматривали? – шепотом спросила Маша.
– Не думаю, – улыбнулся Вадим, – хотя… Знаешь, я уже привык, что постоянно следят, но сегодня как-то уж особенно явно.
– Странное это ощущение, когда за тобой следят. Я все время чувствовала затылком. Как ты думаешь, это я такая чувствительная или они не особенно прятались?
– Ты просто знала, что должны следить. Поэтому чувствовала. А они работают вполне профессионально.
– А сейчас?
– Тоже. В кустах, за оградой или из окошка соседнего дома. Сейчас нас видят, но не слышат.
– Уже приятно, – вздохнула Маша, – хотя бы не слышат. Как ты думаешь, завтра будет то же самое?
– Вряд ли. У них не хватит людей, чтобы вот так следить несколько дней подряд.
Неподалеку раздались сигналы машины. Длинный гудок, потом два коротких.
– «Газик» мой прибыл, – заметил доктор.
– А почему не позвонили, не предупредили? – тревожно спросила Маша.
– Так я же телефон в доме оставил. Вот, предупреждают. Ну что он разгуделся? – поморщился доктор. – Ладно, пошли.
Они нехотя встали и направились к дому.
– Там не может быть никакой ловушки? – спросила Маша шепотом.
– Вряд ли. Он бы так не гудел, не предупреждал. К «газику», ждавшему у ворот, они подошли вместе. Маша вежливо поздоровалась с молодым черноусым шофером. Он приветливо улыбнулся в ответ и сказал доктору по-абхазски:
