Аркадий Васильев - В час дня, Ваше превосходительство
После Февральской революции Спиридонова стала лидером и самым популярным оратором левых эсеров. Не имея ничего общего с марксизмом, она с ненавистью и пренебрежением относилась к большевикам, считая их неспособными стоять во главе государства, но из тактических соображений, чтобы не потерять влияния среди крестьян, скрывала это. Возглавляемые Спиридоновой левые эсеры в сентябре 1917 года поддержали большевиков при выборах в Петроградскую городскую думу, а затем и в Октябрьскую революцию. Это дало возможность Спиридоновой потребовать, чтобы в Советское правительство вошли ее коллеги по партии: Колегаев — в качестве наркома земледелия, Штейнберг — наркома юстиции, Прошьян — наркома почт и телеграфа, Карелин — наркома имуществ.
Шли недели, месяцы, а большевики и не думали уходить с политической сцены, они, наоборот, укреплялись. Надежда на то, что левые эсеры станут самой влиятельной партией России, не оправдывалась.
Для привлечения внимания к своей партии левые эсеры 15 марта 1918 года «хлопнули дверью» — вышли из Совета Народных Комиссаров, но выход из правительства ожидаемого эффекта не дал. Во ВЦИК, Наркомземе, ВЧК ив местных органах власти левые эсеры предусмотрительно остались и перешли пока что к подпольной, замаскированной борьбе с Советской властью. На очередное совещание члены Центрального комитета партии левых эсеров собрались в помещении крестьянской секции ВЦИК.
— Докладывайте, Блюмкин, — приказала Спиридонова. — Только самое главное, у нас мало времени.
— Я считаю, что нам крайне повезло, — весело начал Блюмкин. — Мной арестован военнопленный офицер австро-венгерской армии лейтенант Роберт Мирбах. По непроверенным сведениям, он племянник посла, во всяком случае — однофамилец.
— За что арестован?
— В связи с самоубийством одной дамы, некоей Ланстрем. Дело не в этой особе, а в лейтенанте Мирбахе. Откровенно говоря, его можно было бы не брать, но мы рассчитали, что это тот живец, на которого мы будем ловить господина посла.
Блюмкин подал Спиридоновой листок, исписанный мелким почерком:
— Вот проект мандата, который раскроет нам двери посольства.
Спиридонова вслух прочла:
— «Всероссийская Чрезвычайная Комиссия уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с господином германским послом в Российской республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу.
Председатель ВЧК Ф. Дзержинский
Секретарь И. Ксенофонтов».
Спиридонова бросила бумажку на стол:
— Чепуха! Эту наглую глупость Дзержинский ни за что не подпишет! И, кроме того, не забывайте: Дзержинский что-то подозревает. Андреева выгнал с работы.
Александрович с укоризной сказал:
— Не надо, дорогая Мария Александровна, швыряться словами и такими бумажками. Вы знаете подпись Дзержинского?
— Знаю.
Александрович положил перед Спиридоновой листок, на котором было не меньше пятнадцати подписей Дзержинского.
— Похожи?
— Очень. Кто?
— Я, — не без гордости сказал Александрович. — Несколько дней практики. А вот полюбуйтесь — подпись Ксенофонтова. Бланк, когда потребуется, дам я. Впрочем, и напечатаю сам. И печать прихлопну — она у меня постоянно.
— Неплохо, — похвалил Камков.
— Дальше? — уже заинтересованно спросила Спиридонова.
— Дальше все просто, — с усмешкой ответил Блюмкин. — Я и Андреев появляемся в посольстве. Я — как сотрудник ВЧК, Андреев — как представитель Революционного трибунала.
Спиридонова настороженно посмотрела на Андреева, резко сказала:
— Надеюсь, Андреев будет трезвый? Дальше!
— Мы добиваемся приема у Мирбаха.
— Надо раздобыть план посольства.
— Добыли. Можете посмотреть. Вот эта небольшая комнатка — первая приемная, секретарская. Из нее ход во вторую, большую приемную, где, по всей вероятности, нас и примет Мирбах. Из этой второй двери выйдет Мирбах. Приемная на первом этаже. После операции мы выскакиваем в окна.
Спиридонова нервно заходила по комнате.
— Только бы удалось! Это будет такая наша победа! Давайте проведем репетицию. Какая там мебель, узнали?
— Узнали. Посередине небольшой овальный мраморный стол. Вот тут, у дверей в секретарскую, еще столик, маленький. Стулья.
— Отлично. Начинаем репетицию. Камков, вы — посол. Выходите из двери и садитесь. Естественно, что Мирбах сядет тут. Зачем ему кружить вокруг стола? Предположим, тут сядет переводчик, чуть позади графа, но так, чтобы слышать и видеть тебя, Яша. Тут кто-нибудь из немцев…
— Лишних не будет. Мы попросим конфиденциальной беседы.
— Хорошо, но кто-то все-таки будет?
— У посла есть переводчик, но иногда перевод делает советник доктор Рицлер. Возможно, выйдет он. Надо, чтобы он… Заодно и его. И обязательно будет присутствовать адъютант посла лейтенант Мюллер. Мирбах без него — никуда.
Спиридонова долго молча смотрела на план, что-то соображала.
— Оружие?
— Бомба и на всякий случай револьверы.
— Как пронесете бомбу?
— В портфеле, вместе с бумагами, она довольно плоская.
Спиридонова переспросила:
— Эта дверь в секретарскую? Откуда в комнату может вбежать охрана?
— Только через эту дверь, — объяснил Александрович.
— Куда она открывается?
— В большую приемную.
— Тогда пусть Андреев сядет возле столика, который стоит у двери. Когда Блюмкин метнет бомбу, ты закроешь дверь столиком. Это даст вам лишние две-три минуты. Бомбу бросите после разговора, когда Мирбах подойдет к своей двери. Все ясно? Давайте репетировать. Вы допущены в большую приемную. Входит Мирбах… Камков, входите! Не так быстро, Мирбах ходит медленно. Яша, вы идете к графу навстречу. Идите… Не торопитесь! Невежливо подходить к столу раньше посла. Он может вас заподозрить… Андреев, вы садитесь около столика. Портфель у вас? Не забудьте отдать его Блюмкину… Лучше, если у каждого будет свой… Так. Хорошо. Сели… Блюмкин, начинайте разговор!
— Господин посол! Мы уполномочены сообщить вам…
Блюмкин вошел в роль. У него даже дрожал голос.
— Спокойнее, Яша! Как можно спокойнее!
Камков удивленно спросил:
— Извините, что вмешиваюсь! Но я не понимаю, Мария Александровна, зачем все это? По-моему, как только Мирбах войдет, сразу ему под ноги наш подарок.
— Вы, как всегда, торопитесь, Камков. Как только Яша начнет доставать бомбу из портфеля, его немедленно убьет Мюллер. Он не дурак, сразу поймет — на кой черт понадобился в приемной посла этот ящик. Давайте лучше помолчите. Яша, продолжайте.
— Мы уполномочены сообщить вам, что ВЧК арестован ваш родственник лейтенант Роберт Мирбах… А что дальше? Я, право, не знаю.
Спиридонова недовольно заметила:
— А говорите, подготовились! Если граф заявит, что положение родственника его интересует, тогда вы говорите: «Разрешите, господин посол, познакомить вас с документами!» И расстегиваете портфель.
— А если Мирбах скажет, что этот лейтенант его не интересует? — спросил Камков.
— Вы на редкость проницательны! — съязвила Спиридонова. — Я именно такое предположение и хотела высказать. Тогда, Яша, вы говорите: «Все же, господин посол, я на всякий случай оставлю вам копии всех документов». А вы, Андреев, встаете и загораживаете дверь. Где вы оставите автомобиль?.. Здесь?.. Отлично. Кто шофер?
— Кольт. Свой.
— Не струсит?
— Не должен. Он же ничего не знает.
— А когда громыхнет?
— Думаю, не струсит.
— Впрочем, это ваше дело. Важно убить Мирбаха.
— Не беспокойтесь, убьем.
— Желательно, чтобы вы остались живы.
— Постараемся.
— И еще желательно, чтобы вы не попали в руки ВЧК или немцев.
— У нас тоже нет такого желания. Мы уговорились: если кто-нибудь из нас будет ранен и не сможет уйти, другой добьет. В крайнем случае — самоубийство.
— Вы понимаете, на что вы идете? Андреев, понимаете?
— Отлично понимаю, Мария Александровна. Спиридонова встала. Глаза загорелись, вскинула руку — того и гляди, перекрестит террористов.
— Россия не забудет вашего подвига. Партия социалистов-революционеров, русский народ вечно будут вспоминать вас. На Красной площади, там, где Минин и Пожарский, возвысятся памятники Егору Сазонову, Ивану Каляеву и вам, если вы погибнете. Но вы не погибнете. Я верю в вашу счастливую звезду.
— Мы бы хотели знать день, Мария Александровна. Хорошо бы поскорее. У нас, как у всех порядочных людей, нервы…
— Скажу в свое время. И день и час. А теперь давайте еще раз прорепетируем. Камков, встаньте на свое место. Вы — Мирбах. Идите. Медленнее!..
Июль
Стоила невероятная духота. Термометр у Исторического музея в тени показывал тридцать четыре градуса.
