Алина Егорова - Колдовской оберег
– Как только я получила эту телеграмму, сразу приехала – как же мне не приехать к родной дочери! За тридевять земель, к черту на рога, а приехала. Как я могла не приехать?! Ехала сюда с пересадкой в Москве. Напрямую до вас рейсов нет. Забились в самый угол страны, и добирайся до вас как хочешь! В Москву каждый день по несколько самолетов туда-сюда мотается, а к вам ни одного. Если бы вы знали, чего мне стоило сюда приехать! Но вы все равно не поймете, поэтому говорить не буду. До Москвы восемь часов летела, еще и вылет задержали, так что все девять вышло; потом в Москве еще два часа в аэропорту промудохалась. И к вам, считай, час лету. Вот и получается, целый день в пути. И всё на нервах, всё без сна. Я же ехала сюда, как на похороны! Знаю я это критическое состояние – у меня троюродная тетка Нелли в нем была, царствие ей небесное! Про тетку я вам уже рассказывала, так что не буду повторяться. Пришла я в больницу, которую с трудом нашла, между прочим, усталая как собака, шутка ли – день в пути и вся на нервах! И что же вы думаете? Мне предъявляют не мою дочь! Нет, вы представляете?! Не мою дочь! Лежит она без сознания, бледная-бледная, почти как мертвая. Я, само собой разумеется, вздохнула с облегчением. Но это же надо так напугать! Я ведь мысленно уже ее похоронила! Если бы вы только знали, каково это, матери похоронить собственную дочь, пусть даже мысленно! Но вы все равно не знаете – у вас детей нет. А врач этот – не врач он вовсе, я вам скажу, а одно название, чурбан неотесанный! Циник бездушный! Так вот, этот чурбан неотесанный, что меня сопровождал, стоит и изгаляется. Вы уверены, спрашивает, что это не ваша дочь? Я чуть его не прибила за такое заявление. Если бы не мое взволнованное состояние, я бы ему устроила, хаму этому трамвайному. Уверена, говорю. Еще бы я была не уверена. Я все-таки мать, и глаза у меня есть. Не она это, говорю, и точка! – Анастасия Михайловна снова некрасиво высморкалась.
– От сердца у меня отлегло. Но где тогда моя дочь, спрашивается? Где?!
– Вы у меня спрашиваете? А вы ей звонили? У вас есть номер телефона дочери?
– Не держите меня за слабоумную! Звонила, конечно. Всегда одно и то же: «Абонент недоступен».
– А что говорят у нее на работе и дома? Она одна живет?
– Одна. Юлька недавно… – Недорез замолчала, что-то прикидывая в уме, – считай, два месяца назад в Питер работать приехала. – У нашей родственницы должна была остановиться. А то где еще? Говорила, что ей на работе жилье предоставляют, только не верю я в эти сказки. Это в наше время жилье еще давали, и то не сразу, а тут, чтобы только приехала, и сразу на тебе, пожалуйста, отдельную квартиру – так не бывает. Ни домой, ни на работу к своей дочке я не ходила, не успела еще. Устала, как собака. У вас такой огромный город, замудохаешься, пока куда-нибудь доберешься.
– То есть у вас пропала дочь, и вы решили обратиться в полицию, чтобы ее найти? – мягко подвела Валя разговор к завершению. Она уже про себя ругалась на Небесова: напустил тумана, сказал, что разговор с матерью Недорез будет интересен. В чем тут он углядел интерес, хотелось бы знать?!
– Наконец-то сообразили! Ну, конечно же! Это ваша работа, вам за нее деньги платят!
– Сожалею, но вы обратились не по адресу. Мы занимаемся расследованием тяжких преступлений, а не поиском людей. Да и вообще, может, ваша дочь никуда не пропадала.
– Да как это не пропадала, если пропала?! И как это у меня не тяжкое преступление, если оно тяжкое?! Вот смотрите: я пока к вам доехала, чуть не померла от беспокойства – это раз, дочь моя пропала – это два, в ее квартире кавардак, словно воры прошлись – это три.
– В какой квартире? – насторожилась Валя.
– В Юлькиной, что в Южно-Сахалинске. Мы с Колей – это мой второй муж, Юле отдельную квартиру справили. Хорошая квартира, в зеленом районе, в новом доме, мы в ней сами ремонт сделали… Когда я эту проклятую телеграмму получила, я к ней на квартиру заехала, медицинскую карту взять на всякий случай. Ну, мало ли там, думала, понадобится. Зашла – у меня ключи были – и на пороге прямо-таки остолбенела. Юлька никогда аккуратностью не отличалась, вечно свои вещи разбрасывала, грязную посуду в раковине накапливала до самого крана, но чтобы вот так… Весь пол был усеян вещами, все из ящиков выволочено, шкафы распахнуты, постель в кровати перевернута – не квартира, а тропа Мамая.
– Вы в местное отделение полиции об этом инциденте сообщили?
– Вы смеетесь?! У меня дочь при смерти, мне к ней ехать надо, а я буду по полициям бегать! Нет, конечно же. Не стала я никуда заявлять, в сумку вещи побросала – и в аэропорт, чтобы к дочери успеть.
– Понятно. Все-таки поисками пропавших людей прокуратура не занимается.
– Издеваетесь? Да зачем я столько ехала в самый зад страны?! Чтобы меня вот так вот с порога за дверь выставили?! – вскипела дама. – А Сашку Леванцеву тогда кто ухайдакал?! Почему она в больнице оказалась, а вызвали телеграммой меня, а не Таньку, мать ее?!
– Вы знакомы с Леванцевой? Она в больнице?! – глаза Валентины округлились. Она пока еще не совсем поняла, что происходит.
– Знакомы. А что тут удивительного? Сашка Леванцева – моя родственница, дальняя. Сашка тоже из Южного, она в Питере без году неделя, а туда же – петербурженка! Это так теперь про нее Танька говорит, мать ее. Когда Сашка в Южном жила, мы с ней иногда встречались, но чаще с ее матерью в Пятиречье. Танька мне Сашкин адрес и дала, когда моя Юлька в Питер собралась. Я думала, пусть, если что, Сашка поможет ей хоть первое время, все же мы Леванцевым не чужие.
Так-то девочки никогда не дружили, Саша лет на девять старше моей Юльки. В артистки пойти хотела, но кто же ее туда возьмет с ее-то внешностью – ни кожи, ни рожи! Вот Юля моя да – совсем другое дело. Потом в наш сахалинский институт на вечернее поступила. На экономиста выучилась, на хорошую работу устроилась. Это мне ее мать рассказала, когда мы с ней однажды в Южном в магазине «Островок» встретились. Похвасталась. Нашла чем хвастаться – будто это ее заслуга! Танька за дочерью особо не смотрела, когда та росла, все больше в телевизор таращилась да в лото с соседками дулась. Сашка сама в люди выбилась, без кружков-репетиторов. Да и какие кружки в деревне? Сашка Леванцева раньше в деревне Лютня жила, это потом в Южный перебралась. Вы даже не представляете, как Леванцевы жили в Лютне! Я заходила к ним однажды, когда навещала свою троюродную тетку в Пятиречье, Лютня там рядом. Зашла к ним и остолбенела: такой убогой обстановки, я вам скажу, никогда не видела! Покосившийся деревянный дом, в огороде бурьян, в доме продавленный пол, потолок того и гляди рухнет, прожженный ковер на стене без обоев, поцарапанная мебель, постели неубранные, если можно назвать комья смятых тряпок постелями, посуда в основном металлическая. Чаю мне предложили. Присаживайся, говорят, Михайловна, за стол. А на столе – свинарник! Спасибо, говорю, мне пора уже, а сама боком так, чтобы обо что-нибудь не вымазаться, и во двор. Больше в тот дом я ни ногой! Мы с Леванцевыми в Пятиречье у моей троюродной тетки, пока та была жива, встречались. Танька так и не поняла, почему я к ней в гости ходить не хотела. Леванцевы жили в своей берлоге, как в лесу, и не замечали грязи вокруг. Ну да бог им судья, мне только было жалко Сашку. Девчонка была вынуждена расти в таких жутких условиях. И ведь выбилась в люди! Как говорится, из грязи в князи, хотя до князей Сашке ой как далеко!
Бывает же такое: ничему ребенка не учишь, он сам все делает. Способностями бог Сашку не одарил, а она тянулась изо всех сил к знаниям. Сашка усердием все взяла. Тут я ничего не могу сказать – молодец. Одно слово – молодец! Не то что моя. У меня дочка умненькой уродилась, и занимались с нею – на кружки-танцы водили, да все без толку – с ленцой она, с ленцой! Ничего не интересовало мою дочь. Юльке лишь бы только гулять да в монитор таращиться. Школу кое-как закончила, а дальше учиться не захотела. А ведь могла! Незачем, сказала. Два года проваландалась, а потом мы ее на станцию к дядьке Боре в архив устроили. Работа несложная, знай себе бумажки перебирай да чаи гоняй. Так ведь нет, скучно ей стало. Бросила. Говорит, хочу что-то поинтереснее, чтобы душа радовалась. А где же работу интереснее взять? На станцию и то с трудом устроили. Но не хочет она работать, и все тут. Знает, что с голоду помереть не дадим, не чужая ведь. Так и жила, ничего не делая. И вдруг пришла и заявила, что в Питер поедет. Говорит, мне работу предложили по специальности. По какой такой специальности, спрашиваю? А она: я буду менеджером. Проработала на станции месяц учетчицей – и уже менеджер! В Питере и жилье предоставляют, служебную квартиру, говорит, и зарплату хорошую пообещали, столько в нашем Южном одни начальники получают. Поеду, говорит, а то что мне в этой дыре ловить?
Ну, думаю, раз решила, пусть едет, хоть мне спокойнее было бы, если бы она осталась. Но ведь взрослая уже, силой возле себя не удержишь. Может, и правда, у нее там жизнь сложится. Хоть замуж выйдет – чем черт не шутит. Она у меня красавица – волосы огонь, как клены осенью, глаза большие, лучистые, кожа тмяная, сама фигуристая – мужикам на радость, бабам на зависть.
