Екатерина Черкасова - Магия возмездия
- Сергей и Ольга, - обратилась она к понятым, - пожалуйста, подойдите сюда.
- Что-нибудь интересненькое? - живо откликнулся Снегирев.
- Да, Владимир Леонидович, относительно длительности нашей работы
вы очень сильно ошиблись, - сказала она, указывая на
внутренности шкафа.
- Вот это да! - восхищенно пропищала Ольга, а Сергей даже
присвистнул.
Действительно, удивиться было чему: внутри шкафа на вешалках висело несколько вещей, сдвинутых в сторону, а большую часть пустого пространства занимал импровизированный кабинет. Тумбочка, по-видимому, служила письменным столом, на ней стояла настольная лампа, а перед тумбочкой маленький мягкий пуфик. Симка включила лампу - вспыхнул приглушенный свет. На тумбочке были разбросаны смятые листы бумаги, огрызки карандашей и какие-то монетки. Вся стена напротив была увешана тибетскими колокольчиками, которые, как принято считать, отгоняют злых духов.
- Хороший мальчик, - пробормотала Симка, одну за другой разворачивая скомканные листы.
"Одержать победу! Он не может меня больше оскорблять. Убить его, чтобы одержать победу" - гласила первая же попавшаяся ей в руки записка. Дальше тексты становились все более странными, иногда в них ничего невозможно было разобрать, но на одном из последних листов четким почерком, с сильным нажимом карандаша были написаны стихи:
@STIH = В океане любви - волны страсти вскипают,<R>
Я забудусь во тьме - где мечты оживают.<R>
Жизнь расколотым сном - твое тело там жарко,<R>
Ни меча, ни огня - для тебя мне не жалко.
@STIH = Отпусти, не гневи - не давай ему силы,<R>
Страшен в плотской любви - дикий зверь из могилы.<R>
Не могу поделить - без тебя я страдаю,<R>
И следы его лап - вместе с кожей срываю.
@STIH = Хороша ты, МОЯ, я - соленое лето,<R>
Не вода, не земля - ты ведь знаешь, кто это?
- Я, конечно, не доктор, - прошептал Симке на ухо Снегирев,
но, судя по стишкам, по мальчику Кащенко плачет.
- Стихи - это еще цветочки, - огрызнулась Симка,
аккуратно откладывая листок в сторону.
- Да ладно, не сердись. - Володька примирительно улыбнулся.
Вылезай отсюда, там за спинкой кровати тоже кое-что интересненькое есть. Пойдем, заодно сразу опишем.
Симка двинулась за Снегиревым.
За спинкой кровати расположился магазин порнографической литературы. Аккуратной стопкой лежали открытки, журналы, большие и маленькие фотографии. Некоторые были совсем новые, а на некоторых, измятых и истрепанных, отчетливо виднелись следы, оставленные мокрыми пальцами. Симку охватило не полагающееся следователю прокуратуры ощущение брезгливости и нежелание трогать что-либо здесь руками.
Быстро все описав, она поспешно ретировалась к своему шкафу, чтобы продолжить работу. Кроме странных записок, она обнаружила в тумбочке две пары перчаток, нож с длинным тонким лезвием и целую коллекцию женского нижнего белья.
Почти пять часов понадобилась следователям, чтобы провести обыск.
Уже собираясь уходить, Симка решила опять заглянуть за тот самый злополучный платяной шкаф, где ее ожидало еще одно маленькое потрясение, так сказать, на закуску. На большом листе фотобумаги, на который она раньше не обратила внимания, тушью был нарисовал Храм Христа Спасителя, над куполами которого в воздухе висели огромные черные миндалевидные глаза. Даже одного беглого взгляда Симке хватило, чтобы узнать
эти глаза. Это были глаза Эвелины. Рисунок был чудовищно обезображен следами от ножа, иголок и даже ножниц, казалось, что единственное, что с ним не делали, так это не метали отравленные дротики, все остальные признаки глумления были налицо.
- Славно он ее отделал, - прокомментировал рисунок Снегирев. Одаренный юноша, Храм очень натурально изображен, только вот глазки слегка подпортились, но в целом неплохо. Смотри, здесь еще что-то есть.
Снегирев перевернул рисунок другой стороной. Грустными прозрачными глазами на Симку печально смотрела Алена. Она была снята обнаженной. Скорее всего снимок был сделан, когда девушка выходила из ванной.
Ее тело, усеянное маленькими капельками воды, блестело на глянцевой фотобумаге. На снимке была нарисована схематичная мишень, центром которой служила маленькая родинка под грудью. Оказалось, что все надрезы, уколы и вмятины предназначались именно этой мишени. Теперь было ясно видно, что совпадение с глазами Эвелины на рисунке с обратной стороны совершенно случайное. Было немного странно и даже жутковато, что на изображении Храма не было ни одного даже самого маленького повреждения.
- Похоже, девочка ему не нравилась, - сказал Снегирев,
глядя, как Сима задумчиво рассматривает рисунок. - Что скажешь?
- Можно отпускать понятых, - произнесла она, - пусть
только распишутся в протоколе.
Сев в приехавший за ними "уазик", Симка привычно поздоровалась
с Семенычем - заслуженным бравым водителем, и, несмотря на протесты Снегирева, сразу же сунула в рот "Яву" и жадно затянулась.
- Володь, ты забрось все на работу, а я попозже подъеду, - как будто очнулась она, когда до прокуратуры оставалось не больше пяти минут.
- Чего это тебе вдруг приспичило? - всерьез разозлился Володька. Куда ты опять намылилась?
Поскольку Семеныч был человеком "своим в доску", Снегирев не стеснялся в выражениях.
- В Бутырку, - скривилась Симка.
- А что у тебя там, свидание? - съехидничал Володька, которому совершенно не хотелось одному возиться с бумагами.
- Ладно, не злись, я потом все сама сделаю, а сейчас не могу.
Чувствую, что мне пора побеседовать с этим доморощенным художником
и поэтом, - натянуто улыбнулась Сима.
- Тогда все о'кей, жду тебя с нетерпением за чашкой горячего
кофе, - сразу подобрел Снегирев и, наклонившись к Симкиному
уху, прошептал: - Если будешь его бить, все время помни, что
у мальчика самое сильное и больное место - голова, а самое слабое гениталии!
Он довольно захохотал.
"О, Снегирев, Снегирев, - подумала Симка, - у тебя,
конечно, все наверняка наоборот!" Но вслух выражать свои мысли
не рискнула...
Семеныч, как и обещал, оказался на высоте. Почти за полчаса они долетели до "Новослободской".
Входя внутрь старой московской тюрьмы, в которой еще сидел Дзержинский, Сима инстинктивно поежилась от промозглой сырости, царившей здесь. Проходя по освещенным коридорам, она замечала, что со времени ее последнего визита сюда ничего не изменилось, впрочем, как и за последние десятилетия. Страшные, обшарпанные стены, выкрашенные грязно-зеленой краской, затхлый запах, крошащиеся потолки, словно сумасшедшим абстракционистом, расписанные причудливым узором плесневого грибка.
Наконец она вошла в маленькую комнату для допросов. Щурясь от сигаретного дыма, она смотрела в большое, многие годы не мытое окно, и свет с улицы казался ей привлекательным и манящим.
Прикинув, сколько у нее осталось сигарет, Сима решила пока больше не курить, однако сидеть в пропитанном потом, мочой и запахом давно не мытых тел помещении без сигареты было невозможно. На ее счастье, ждать пришлось недолго, и она с облегчением услышала звук открывающейся двери.
В первую минуту она не узнала Станислава. Сгорбившийся, с еле передвигающимися ногами, грязными спутанными волосами, разбитой в кровь опухшей губой, он медленно опустился на тяжелый, привинченный к полу стул. Загнанным взглядом посмотрел на лежащую на краю стола пачку сигарет и отвернулся.
- Спасибо, можете идти, - обратилась Сима к конвоиру и, оставшись с подозреваемым наедине, сухо продолжила: - Ну, Станислав Николаевич, вижу, вы не в лучшей форме, так что давайте постараемся покончить с этой неприятной ситуацией как можно скорее.
- Что вам от меня нужно? - произнес Станислав
глухим голосом.
- Мне нужно допросить вас, - сказала Сима, демонстративно закуривая. - Доказательств вашей вины по трем убийствам и одному покушению на убийство у нас предостаточно.
Сима посмотрела на худощавую фигуру, скорчившуюся в какой-то неестественно скорбной позе, на грустные, затравленные глаза за круглыми стеклами очков, и темная волна отвращения захлестнула ее. Она вспомнила истерзанное мертвое тело Анны, кровавое месиво, оставшееся от лица погибшей Инкиной подруги и постаралась поскорее прогнать эти образы из памяти, чтобы не дать волю эмоциям.
- Спрашивайте, что вам нужно.
- Я хочу знать, по какой причине вы совершили все эти убийства.
- Вы любите кого-нибудь? - вдруг поинтересовался Станислав и недобро улыбнулся.
Перемена в его настроении и эта ледяная улыбка, больше похожая на гримасу, были настолько неожиданны и устрашающи, что Сима мгновенно подобралась, внезапно поняв, насколько этот изломанный, тонкий юноша может быть опасен.
Не ожидая ответа на свой вопрос, он стал рассказывать:
- Я слишком силен и слишком слаб для этой жизни. Я не такой,
