Ольга Тарасевич - Карты великого мага
Мобильного телефона при мне нет. Естественно! Скорее всего, я выронила его, когда меня заталкивали в «микрик».
Впрочем, даже если бы мне каким-то чудом удалось сохранить мобилу, вряд ли мои похитители оказались настолько непредусмотрительными, что оставили бы мне телефон. Так что ни позвонить с просьбой о помощи, ни маякнуть мобильником о своем местонахождении (Леня через знакомых оперов в два счета бы такую инфу получил) у меня не получится.
Впрочем, надо попытаться успокоиться и рассуждать логически.
Меня не убили – это уже хорошо.
Девчонка, сбившая Дениса, меня видела. Вряд ли она подумает, что я испарилась. Скорее всего, заподозрит неладное; может, увидит мой сотовый и позвонит Лене.
Денис, похоже, был без сознания, когда меня похитили. Но вдруг случилось чудо – и он что-то увидел. Тогда, конечно, он тоже позаботится, чтобы мне помогли.
Да нет, все не так уж и плохо.
Конечно, за пределами этого вонючего сарая моя жизнь была бы намного лучше.
Но я уверена: меня скоро вытащат отсюда, и…
Услышав звук отодвигаемого засова, я бросилась к матрасу, растянулась на нем и сделала вид, что все еще нахожусь без сознания.
Судя по звукам, дверь распахнулась, и двое мужчин (из-под ресниц я разглядела две пары ног, в светлых мокасинах и темных сланцах; размеры обуви были внушительно не дамскими) вошли в сарай.
– Ну и вонища! – пискнул тонкий мужской голос.
– А как тут наша крошка? – поинтересовался кто-то басом. – Телочка что надо, и… Слушай, Петь, а кого это мы прихватили?
– Как «кого»? Соску Васину. Сейчас мы Васяне скажем: хочешь свою девку назад – отдавай нам землю, которую тебе под стройку мэрия выделила. А не хочешь – мы сами девкой попользуемся. Колюнь, а ты бы че выбрал – девку или пару лимонов гринов?
– Петь, да заткнись ты. А почему она рыжая?
– Кто рыжая?
– Да дед Пихто! Ну не я же?! Соска эта какого хрена рыжая?
– А я что, знаю? Может, мода у них такая. А че, мне лично нравится. Главное, чтобы она Васе больше бабок нравилась. А какой она масти – один хрен.
– Ни фига не один хрен. Васина соска белобрысая.
– А может, она того? Порыжела?
– Да она у него всегда белобрысая была, с чего ей рыжеть.
– Так ведь эта баба возле правильной тачки стояла.
– Ну, может, подружка она соскина…
– А за подружку Вася землю не отдаст…
Я уже почти готова расхохотаться. Я уже практически испытываю облегчение от того, что лично ко мне эти Петя и Коля не имеют никаких претензий. Мне кажется, что недоразумение вот-вот разъяснится, меня отпустят, и я побегу узнавать, в какую больницу отвезли Дениса.
– Да ладно, один хрен. Васину соску завтра прихватим. А эту – ну не отпускать же. В нашем деле сгодится!
– Да ты че, сгодится? Чистенькая такая, красивенькая.
– Ты как маленький. На наркоту подсадим, потрахаем, обноски напялим, пару «фонарей» навесим – и пойдет работать, от бомжих и нищих не отличить будет.
– И то правда. Битие определяет сознание, как говорится.
– Ты трахать ее будешь?
– Не сейчас. Они ж без наркоты злые, кусаются, вопят. Я ласковых телочек люблю. Давай ширнем уже ее. Чего время терять?..
Глава 11
Какое-то время мне еще кажется, что всего, происходящего со мной, происходить просто не может.
Это не мои руки скованы наручниками (дала по роже амбалу, пытавшемуся меня изнасиловать), это не в мои вены регулярно вводится наркотическая дрянь, это не я жадно жую заплесневелый хлеб и пью мутноватую воду с привкусом бензина.
На смену удивлению приходят обида и чуть ли не ненависть.
Почему Леня позволяет, чтобы надо мной так издевались? Муж объелся груш! Где же это его обещание быть со мной вместе не только в радости, но и в горе? Что-то не видно никого, я одна, одна!
Почему Денис, экстрасенс недоделанный, вообще допустил, чтобы мы оказались в этой заднице? Картинки он, видите ли, неправильно понял. Соображать надо грамотно с первой попытки. Второй, как оказывается, может и не быть!
Почему вся эта долбаная правоохранительная система бездействует и не торопится прийти на помощь мне – части этой системы и честному налогоплательщику?! Какого рожна они там делают, эти опера и следаки? Впрочем, о чем это я – и так ясно, что они ни хрена не делают! А Денис еще молодец – вынудил охранника камеру на въезде отрубить. Если на домах, возле которых меня похитили, нет систем видеонаблюдения – то как этот долбаный микроавтобус искать?
Потом негативные эмоции исчезают.
Наркота, оказывается, переносит в прекрасный, яркий мир…
Первые инъекции вырубали меня полностью. Я словно бы влетала в мягкое, ватное облако – и вылетала из него вроде бы не особо изменившимся человеком, с прежними установками, критериями и ценностями. Выключили-включили, пить очень хочется, а есть не хочется совсем. Примерно так я могу охарактеризовать начальный этап внедрения наркоты в организм.
Потом начинаю осознавать: в этом наркотическом облаке невероятно спокойно. Оно состоит из такой прекрасной, светлой, теплой любви, что я со своими проблемами растворяюсь в нем целиком и полностью. Меня просто уже нет. То, что было моей болью, стало частью светлых волн любви.
А еще приходит такое чувство… что словно бы я умею летать. Я вижу прекрасные картины – то зеленые луга, то оранжевый закат, то заснеженные горные вершины, – и я проношусь над ними, завороженная и дивными видами, и скоростью, свободой своего полета.
Возвращаться из этой похожей на сказку страны не хочется.
Вонючая реальность сарая отвратительна, периодически насилующий меня бритоголовый хмырь еще хуже.
Начинаю с нетерпением ждать новой инъекции. Надежд на освобождение уже не остается – есть лишь мечты о передозе, который унесет меня в странный наркотический калейдоскоп навсегда.
Новая серия галлюцинаций связана с космосом.
Не знаю, сколько времени я, восхитительно невесомая и свободная, летаю среди звезд, планет, неизведанных галактик, серебристых лунных пейзажей и кровавых отблесков поверхности Марса.
Мне все равно, что это за картинки, – бред моего сознания на базе школьного курса астрономии или какая-то существующая реальность.
Я свободна и счастлива.
А потом вдруг я вижу ЕГО…
ОН – это черная воронка-смерч, кишмя кишащая змеями и пауками.
ОН – это испепеляющий огонь низкого вожделения, жажды богатства, воспаленной гордыни.
ОН – это самая беспросветная, страшная тьма. Темная и ледяная. Это настолько далеко от Бога, что только одно ясно: это-то и есть самое жуткое, только этого и нужно бояться…
…– Где мама Саши Петрова? Это же невозможно! Я не могу справиться с этим проклятым ребенком! Вы только посмотрите, что он выкинул! Откуда столько жестокости?!
На дорожке возле детской площадки в рядок лежат три голубя со свернутыми шеями. Весенний ветерок легонько касается их перьев. Из одной птички на серый асфальт вытекает ярко-красное пятно крови.
Сашенька смотрит на свою композицию с нескрываемой гордостью.
Вроде бы голубь – птица доверчивая и охотно подходит за угощением. Но как только он подумал о том, что, подманив голубка, хорошо бы свернуть ему шею, – птицы стали хитрее. Как будто бы прочитали его мысли – хватали куски булки и отлетали в сторону. Поймать голубя оказалось довольно сложным делом. А вот теплая птичья шейка с нежными перышками скручивалась очень легко. Птица жалобно пищала, потом дрожала в конвульсиях (лапки при этом дергались, а из попы выползали какашки), и вот уже все кончено – глаза закрываются пленкой, крылья отвисают, теплое тельце потихоньку начинает остывать.
«Дура она, эта Ирина Ивановна, – думает Саша, пока его мама что-то с виноватым видом объясняет воспитательнице. – Сама, наверное, ни одного голубя поймать бы не смогла. А на меня ругается. Орет, чего я в машинки, как другие дети, не играю. Я не как другие. Вообще, вокруг меня одни дураки почему-то. Даже обидно, ни одного нормального человека рядом!»
Он всегда почему-то не сомневался: шеи у голубей сворачиваются, лапки сороконожек замечательно отрываются, и нет лучшего развлечения, чем облить кошку бензином, поджечь да выпустить.
И Саша точно знал, что он выше и умнее всех людей, которые его окружают.
Эта информация всегда находилась в его сознании. Даже когда он был настолько мал, что не мог это сформулировать словами.
– Шурик опять в детском саду набезобразничал, – жаловалась мама отцу практически каждый вечер. – Я уже боюсь за ним приходить. Ни дня не проходит, чтобы он что-нибудь не выкинул.
На лице отца появляется озабоченное выражение:
– Откуда в нем все это? Хитрость, изворотливость, жестокость? Ведь вроде бы мы с тобой совсем другие. И мы его этому не учили. Страшно даже подумать, что с ним в школе будет, когда он подрастет. А уж переходный возраст – вообще караул!
– А самое ужасное, – мама пожимала плечами, – что на него сердиться невозможно. Даже в детском саду воспитательница эта, Ира, на меня орет, а не на Сашку. Он же у нас такой ангелочек со светлыми кудряшками. Глазищи эти свои голубые выкатит, ресницами похлопает – и ему все сходит с рук, что бы он ни вытворил!
