Полина Дашкова - Никто не заплачет
Однако Таня вскоре стала жалеть, что отдала ребенка в свою родную-любимую спецшколу. Штат учителей почти полностью сменился, уровень знаний катастрофически падал.
– Я понимаю, можно заплатить педагогу за то, что он хорошо учит твоего ребенка. Я понимаю, у них мизерные зарплаты, тяжелый труд. Они заслуживают большего. Но платить за пятерку в году, особенно когда ребенок и так знает предмет на пятерку, – это чушь и стыд! – говорила Таня. – Если бы я знала, что так будет, отдала бы Соню в обычную районную школу.
Но самое неприятное заключалось в том, что Соня отлично понимала, почему у нее по математике вышла четверка в году.
– Пришел мой папочка, принес какой-то туалетный набор, два куска мыла, дезодорант и крем. Конечно, за такой подарок пятерки в году не будет! Другие дарят фарфоровые сервизы, золотые украшения, просто конверты с долларами дают. Тогда можно весь год ничего не делать и получать четверки-пятерки, – спокойно говорил ребенок, – в принципе математичка за такой жалкий подарок могла и трояк влепить, но у меня в годовой контрольной ни ошибочки, ни помарочки, ей совестно стало. На самом деле она хорошая, просто в школе так все делают.
За одноклассниками приезжали «Форды» и «БМВ». У Сониных родителей вообще никакой машины не было. Ежедневные суммы карманных денег превышали месячную зарплату какого-нибудь врача или инженера. Соне могли давать не больше пяти тысяч в день, этого едва хватало на стакан сока и пирожок в школьном буфете.
Дети давали друг другу деньги в долг под проценты, включали счетчики, устраивали настоящие бандитские разборки. Общались между собой матом и на блатной «фене». Соня рассказывала, как один мальчик проиграл в карты на «американку», то есть на желание, и его заставили вынести коробку «Киндер-сюрпризов» из супермаркета. Охранники, конечно, поймали, но он позвонил папе, владельцу пары коммерческих магазинов.
Папа приехал, всем заплатил, и мальчика отпустили.
– Но как же его могли заставить? – недоумевала Вера, – Как можно заставить нормального человека воровать?
– Ты не понимаешь, – досадливо морщила нос Соня, – у того мальчика, которому этот проиграл в карты, папа – из «крыши».
– Трубочист, что ли?
– Бандит, – терпеливо объяснила Соня, – причем он из той «крыши», которая пасет папу проигравшего мальчика. Теперь поняла?
– Почти, – вздохнула Вера.
– Ну вот. Ему, кстати, и не попало совсем от родителей, когда они узнали, кто его заставил своровать в супермаркете. Слушай, а ты что, правда не знаешь, что такое «крыша»?
– Знаю, конечно. Просто я не думала, что для детей твоего возраста такие вещи тоже имеют значение, – смутилась Вера.
– Имеют, еще какое! По моей школе вообще можно законы преступного мира изучать. Все как на ладошке.
– Но у тебя есть в классе какие-нибудь друзья, подруги?
– Есть две девочки. Они нормальные, матом не ругаются.
– Это что, главный критерий? – тихо спросила Вера.
– Конечно. Мама говорит, ругаться матом – это как воздух портить, ну, пукать при всех. Она говорит, если человек ругается матом, у него вместо головы задница. А папа говорит, что тогда у каждого второго задница вместо головы, и в таком случае жить на свете очень грустно. Но вот я знаю много людей, которые совсем не ругаются. Мама, папа, тетя, бабушка, ты, твоя мама. И еще многие. В общем, не так уж грустно. Наоборот, интересно. Я в нашей школе опыта такого набираюсь, вам с мамой и не снилось. В ваше время было по-другому.
– Какого же опыта, Сонечка?
– Ну, я ведь говорила, я стану следователем. Вернее, оперативником. Буду бандитов ловить. Вот сейчас я их и изучаю.
– То есть ты считаешь, что большинство твоих одноклассников станет бандитами? Соня, а ты не преувеличиваешь?
– Буду очень рада, если окажется, что я ошибаюсь, – по-взрослому вздохнула девочка.
Внешне Соня была удивительно похожа на свою маму, такая же худенькая, черноглазая, с такими же прямыми темно-каштановыми волосами до плеч. Но она была значительно взрослее, чем ее мама в десятилетнем возрасте. Каждый день ей приходилось сталкиваться с такими психологическими и нравственными задачками, какие не снились ее маме ни в десять, ни в тридцать лет.
Слушая ее. Вера вдруг подумала, что в определенном смысле Соня знает жизнь лучше своих родителей. Таня и Никита крутились в замкнутом научном мире, их окружали разные люди, порядочные и не очень, но все они были из одного теста, все были интеллигентами до мозга костей.
Как ни странно, но жизнь Сониных родителей казалась куда проще и уютнее, чем жизнь десятилетней Сони.
– Ты знаешь, что уже второй час ночи? – спохватилась Вера, взглянув на часы. – Спать, сию же минуту! Только зубы почистить не забудь.
В комнате Надежды Павловны горел ночник. Для Сони было постелено на диване. Вера заметила, что из-под подушки торчит маленькая кукольная нога.
– Только никому не говори, что я еще в куклы играю, – пробормотала Соня, забираясь под одеяло и прижимая к себе пухлого резинового пупса в кружевном чепчике, – не забудь поцеловать меня и перекрестить.
Глава 14
Бригаду свою Сквозняк набирал не из блатных, которых презирал за страсть к пустому понтярству, водке и «дури». Он решил сбить совсем маленькую, мобильную бригаду из здорового, крепкого молодняка, чтобы были жадные, горячие, а уж выдрессировать их, сделать послушными своей железной воле он сумеет.
Первых двоих, Кашу и Гундоса, он подобрал на улице. Шел поздним вечером через темную подворотню и услышал хриплый, нахальный голос:
– Мужик, закурить не найдется?
– Не курю. И вам не советую.
– Он еще и советы дает, с-сука!
Ударить они, конечно, не успели. Тут же оба скорчились в пыли, на асфальте.
Сквозняку стало смешно. И он рассмеялся от души, глядя на глупую ночную шпану. Грабить его решили, сосунки.
– Ну что, ребятки, кушать хочется? – весело спросил он.
– Ты че, мужик, в натуре… Отпусти…
– Я и не держу. Вставай, беги.
Но встать они не могли. Оба пыхтели и скрипели зубами от боли.
– Предупреждать надо, – простонал тот, что был шире в плечах, – каратист, что ли?
– Так вот я и предупредил.
Они приехали из Подольска. Одному девятнадцать, другому двадцать один. Им действительно очень хотелось кушать. Но гамбургеры в вокзальном ларьке их не устраивали. Невкусно. Хотелось в хороший ресторан, да не только по большим праздникам, а каждый день. И тачку хотелось, чтоб новенькая, блестящая, с музыкой, с красивыми девочками на заднем сиденье, и еще много чего хотелось, причем не когда-нибудь, а сию минуту.
В тихом городе Подольске были свои крепкие группировки, однако Вадика Кашина и Рустама Габаретдинова туда почему-то не приглашали. Они подумали и решили, что самый быстрый и нехлопотный путь получить хотя бы что-то – это сесть в электричку, доехать до Москвы, послоняться, оглядеться, найти хорошие подворотни и проходняки и тихо дожать какого-нибудь одинокого припозднившегося прохожего. Конечно, у человека, который идет ночью от метро до дома, много не возьмешь. Но хотя бы что-то. А то уж очень обидно.
Первые ночные гастроли прошли неудачно. Нервная дамочка лет сорока отдала им сумку без всяких разговоров, даже кольца с пальцев сняла, лишь бы не били. В сумке оказалось триста тысяч. А два колечка они утром продали скупщику золота на площади Белорусского вокзала за сто баксов. И тут же все потратили, даже сами не поняли на что.
Однако вторым их «клиентом» оказался Сквозняк. Они уже подумали было, что им не повезло, нарвались на каратиста, который может запросто оказаться ментом или вообще спецназовцем. Обычный человек так драться не умеет. Вот возьмет сейчас и потащит их обоих в ментовку. Такой может, если захочет.
Но смешливый каратист повел их не в милицию, а в ночной ресторан.
– Квартиры надо брать, пацаны. На улице много не возьмешь, – говорил он тихо и рассудительно, – но только свидетелей оставлять нельзя. Все домушники горят на свидетелях.
– Это чего ж, мочить всех? – шепотом спросил Вадик Кашин.
– Нет, сушить. Для гербария, – усмехнулся Сквозняк.
Он выбрал этих двух потому, что они были еще не блатные, но очень жадные. Каждому он устроил экзамен. Первым прошел его Рустам, которому дали прозвище Гундос. В качестве экзаменационного билета ему досталась женщина шестидесяти лет.
– А почему пушкой нельзя? – робко спросил он Сквозняка. – Проще пушкой-то.
– Потому и нельзя, что проще, – ответил Сквозняк, – давай, не тяни.
Женщина была одна в квартире. Взяли много. Примотанная к стулу скотчем, она рассказала, где спрятаны деньги. В полированной стенке, в зеркальном баре, стояла яркая жестянка из-под французского печенья. Там, под кучей лоскутков и клубков, нашли две тысячи баксов. Было еще кое-какое золотишко.
Но куда важнее для Сквозняка оказался острый кайф, когда девятнадцатилетний Гундос полоснул ножом по горлу женщины.
