Анна и Сергей Литвиновы - Семейное проклятие
Схватила телефонную трубку, протянула Насте. Приказала:
– Звони. Немедленно. Ну?!
И по ее суровому лицу девочка поняла – спорить бесполезно.
Да и что уже скрываться – теперь, когда они почти победили?!
* * *Тело ее мужа нашли.
«Как хорошо!» – была первая Лесина мысль.
Наконец-то все закончилось. Не будет больше бесконечной неопределенности. Отпустят постоянное напряжение и страх. Перестанет сниться кошмарный сон. В нем ей навстречу выступает муж. Человек с ледяными руками и пустым взглядом. Он ничего не делает, просто медленно идет по направлению к ней. Но Леся кричала так, что даже сын, спящий в детской за толстенной кирпичной стеной, просыпался и начинал плакать.
И сейчас Леся смотрела на полицейского, явившегося в ее дом, почти с радостью. Наконец-то! Нет, то была не расплата. Но – шанс сбросить с души непосильный, все жилы измотавший груз!
Уже рот раскрыла, выпрямила спинку, очаровательно улыбнулась («В убийстве надо признаваться красиво!»).
Да только не зря Николай хвастается, что у него в роду все охотники. У самого – тоже чутье звериное. Метнулся к ней, будто пантера. Обнял – это больше походило на захват дичи. Ногти (когти?) правой руки изо всей силы вонзил в тыльную сторону руки. Больно ужасно, Леся всхлипнула. А полицейский – вместо того, чтоб на помощь броситься! – ничего не понял. Взглянул сочувственно, забормотал:
– Мои соболезнования.
Николай же – тоном чуть ли не требовательным – вопросил:
– А с чего вы взяли, что тело именно Игоря Бородулина? Труп – за столько лет! – полностью разлагается.
Леся теперь рыдала в голос.
– Выпей, – Коля грубо, будто червяка на крючок насаживал, впихнул ей в рот рюмку.
Ром. Неразбавленный. Леся закашлялась, бросилась в ванную. Но дверь за собой закрыла неплотно, потому прекрасно слышала леденящие кровь объяснения полицейского:
– Труп действительно скелетированный, опознавать визуально там нечего. Однако в нашем распоряжении имелась стоматологическая карта Игоря Бородулина. Также у покойного был установлен кардиостимулятор, и его серийный номер прекрасно сохранился.
«Леська! Головой отвечаешь! Все карманы проверь, чтоб ни бумажка, ни монетка не завалялась! И чтоб на шее никакого крестика, колечка, всякой прочей дребедени!»
Но Игорь с того света все равно достал их…
Леся свернулась клубочком на холодном полу ванной комнаты.
Слова полицейского долбили в голову, будто ее саму убивали:
– Причина смерти предположительно установлена… Вдавленный перелом на затылочной кости справа… Вызван однократным воздействием тупого твердого предмета с удлиненной поверхностью без выраженного ребра…
Она ничего не смогла с собой поделать, когда Игорь начал так кричать, так оскорблять ее. Назвал ребенка в ее чреве ублюдком, ее саму – тварью. Плюнул ей в лицо. Леся просто не ведала, что творит. И не помнила, как схватила тяжелую посеребренную вазу и обрушила на голову Игорю.
Она хотела тогда же – сразу – звонить в милицию. Кричала Николаю:
– Я беременная, у меня состояние аффекта! Мне много не дадут!
Но Коля отхлестал ее по щекам.
– Дура! А пять, даже три года в тюряге – думаешь, мало?! Да ты оттуда полной развалиной вернешься! Больной, морщинистой, без зубов!
И Леся, как под гипнозом, повиновалась. Ползала с мокрой тряпкой, замывала кровь. Обшаривала у Игоря карманы. И даже помогала Николаю волочь тело мужа вниз и грузить в багажник машины.
– Соседи б только, суки, в окно не глянули, – кряхтел Колька.
Но ночь была черной, дождливой, и ни единого окна кругом не светилось.
С собой в страшный, полночный лес Николай ее не взял. Велел пока разжечь камин и к черту туда побросать все содержимое мужниного чемодана.
– Только с умом работай, что не горит, в огонь не кидай. Я потом вывезу.
Вернулся на рассвете, уставший, грязный. Жахнул сразу стакан водки. Улыбнулся расслабленно, потрепал ее по щеке:
– Не боись, Леська. Никто меня не видел. И место нашел хорошее, муженьку твоему там покойно будет.
Слезы сами собой полились по щекам. Коля хмыкнул:
– Ты б лучше раньше ревела. Вместо того чтоб мужику – ни за что – голову проламывать. А теперь уже поздно. Надо следы окончательно замести. Я, пока по дорогам колесил, местечко для могилки искал, много чего напридумывал. Но ум хорошо, а два лучше. Собери свой куриный мозг в кулачок, давай вместе покумекаем: что мы с тобой упустили?
– Коля! Я не могу сейчас думать! – истерически выкрикнула она.
Но троюродный брат безжалостно усмехнулся:
– Ну, раз не можешь, тогда в милицию звони. Пой им песни: как в состоянии аффекта кровь замывала и труп в багажник засовывала. Ребенок твой тогда точно в тюряге родится!
И Леся – как всегда, когда приказывал Коля, – взяла себя в руки. Одобрила идею брата: что тот по паспорту Игоря возьмет себе билет до Бреста. И украсила их план собственным бриллиантиком: пусть муж-предатель ей электронное письмо отправит откуда-нибудь из Франции. Мол, покидаю тебя, прощай, и не ищи меня.
Шито белыми нитками. Чуть прижми – по крайней мере ее – расколется. Однако никто не спрашивал Лесю:
– Почему муж внезапно поменял билет и приехал на три дня раньше?
Никто не искал такси, на котором Игорь из Шереметьево явился домой. Не задался вопросом, почему супруг, прежде путешествующий только на самолетах, обязательно бизнес-классом, вдруг отправился в Брест – да еще в обычном купейном вагоне. Не пытался выяснить, каким образом и где Игорь перешел границу, как оказался во Франции – откуда якобы прислал письмо. И дом их инфракрасными лучами – в которых видна кровь! – не просвечивали. И соседей не расспрашивали.
Только Игорев адвокат, который каждый месяц приезжал, привозил деньги, поглядывал на нее – не то чтобы с подозрением, но с сомнением, это уж точно. А едва Леся поинтересовалась, когда она сможет распоряжаться всем мужниным капиталом, и вовсе процедил насмешливо:
– Кто ж вам позволит-то?
– Но я ведь Игорю жена, – смутилась Леся, – нашего с ним сына воспитываю…
Адвокат ухмыльнулся:
– Господин Бородулин на этот счет распоряжений мне не оставил. И пока он не признан умершим, никаких прав на его состояние у вас нет. Пособие, что я вам плачу, – исключительно моя добрая воля.
Подмигнул, добавил:
– Понятно, конечно, что денежки унаследовать хочется. Но только я Игорю служу – и охранять его деньги буду до последнего. Нет трупа – нет денег.
Взглянул совсем уж пронизывающе, добавил:
– А будет труп, еще докажи сначала, что это не ты его своими белыми рученьками на тот свет отправила!
– Вы что себе позволяете? – задохнулась Леся.
А адвокат оглушительно захохотал:
– Что, испугалась?
Коля, впрочем, ее уговаривал:
– Не обращай внимания. Обычные понты. В ментуре еще и не так прессуют.
На братика вообще погляди – будто той страшной ночи и не было. Щеки румяные, настроение отличное, и ее все подбадривает:
– Леська, что киснешь? Тоскуешь, что миллионершей пока не стала? Да ладно, расслабься. Оно тебе надо? У тебя ж все для жизни есть: дом, машина, ребенок. Я, – щипал ее за щечку, – мужик хороший…
Но еще у нее были кошмары. И постоянное желание забыться, выпасть из реальности. Любым способом и любой ценой.
И сейчас, сидя на холодном кафеле ванной, Леся зажала уши руками, зажмурила глаза, собралась в комочек.
Полицейский заглянул, лицо удивленно вытянулось.
Но Николай не растерялся, объяснил:
– Переживает. Очень уж она своего мужа любила.
* * *Ночь на второе сентября Алла, Виктория Арнольдовна и Николай Алексеевич провели без сна.
К пяти утра с помощью начальника полиции удалось выяснить: две девочки, одна подросток, вторая малышка, сели без билетов в областном центре на пассажирский поезд до Москвы.
«Но снять их с поезда сможем, только если вы заявление подадите», – вздохнул начальник городской полиции.
Обсудить, нужно ли это делать, не успели.
Виктория Арнольдовна вдруг побледнела, схватилась за сердце и молча рухнула на пол.
– Может быть инфаркт! – бросился к ней Николай Алексеевич. – Аля, срочно вызывай «Скорую»!
И понеслось: врачи, капельница, неутешительный приговор:
– Шансов мало.
Однако в больницу пожилую даму не забрали:
– Ей нужен домашний покой, хороший уход. И не нервировать категорически!
«Ох, Настя, Настя, – горько думала Алла Сергеевна. – Что же ты натворила?!»
Алла хлопотала вокруг разом ставшей беспомощной старухи и изо всех сил старалась не давать волю гневу. Но поступок старшей дочери ранил ее в самое сердце. Как девочка – почти ребенок – смогла все спланировать настолько подло и хитро! Уговорить на свою авантюру послушную Зоиньку. И ведь понимала прекрасно, насколько мама с бабушкой волнуются, но не дрогнуло сердце. Ни звонка, ни эсэмэски.
