Светлана Алешина - Неотразимое чудовище (сборник)
По мере приближения к дому Ларикова настроение падало все ниже, ниже, и, если уж говорить откровенно, мне совсем не хотелось вылезать из автобуса, когда он остановился.
Я вышла на свежий воздух и тут же подумала, что в отличие от меня Игорь Воронцов не сможет вот так же наслаждаться свободой. И вообще так получается, что он по неведомым причинам от меня зависит.
— Зависеть-то он зависит, да только пока у меня ничего путного не выходит!
«Но сегодня только второй день, — напомнил мне голос разума. — И ты не знаешь, что он тебе готовит».
— Да, скорее всего ничего хорошего, — отмахнулась я, входя в подъезд и поднимаясь по лестнице. — Скорее всего сегодня меня ждет неслабая куча обломов. Как и вчера…
Голос разума предпочел осторожно промолчать, понимая, что небезопасно в этой ситуации что-то вякать.
Когда я открыла дверь, то облегченно вздохнула — первый облом не заставил себя ждать!
Это был Ванцов, который уже проник к нам и сидел, развалясь в кресле…
* * *Итак, Ванцов сидел, развалясь в кресле, и курил. Лариков внимательно смотрел на него — по их виду я тут же поняла, что они вели разговор долгий, нелицеприятный и касающийся моего чрезмерного любопытства.
Я справилась с желанием немедленно испариться в пространстве и мужественно шагнула навстречу жизненным трудностям.
— Привет, — бросила я, стаскивая куртку. — Надо же, какие люди к нам заходят без охраны!
— Привет, Сашенька, — приторно-ласковым голосом, явно не предвещающим никаких послаблений, сказал Ванцов. — Я по делу.
— Надо думать, — кивнула я. — Только не надо на меня орать и махать руками. Я все поняла, осознала и ухожу в строго очерченное подполье.
— Да о чем ты?
Он вытаращился на меня с таким недоумением, что на секунду я поверила, что он действительно не собирается ругать меня за «самодеятельность».
— О Воронцове, — тихо напомнила я ему.
— О боже! — закатил он глаза. — Сашка, ты вконец обалдела со своим «Даймоном Хиллом»! Андрей, ты можешь ей объяснить, что, когда человек ничего не предпринимает для оправдания, даже я ничем не могу ему помочь?
— Ага, значит, и у тебя вина Воронцова вызывает сомнения? — обрадовалась я.
— Саша, мы опять будем говорить впустую, — отмахнулся Ванцов. — Я ничего не могу поделать с человеком, который молчит! Что мне, бить его, что ли? Он молчит, как партизан, и на лице его не отражается никаких эмоций. Я даже психолога вызывал — никакого результата! Она посмотрела и сказала — не аутизм! Он прекрасно отдает себе отчет в поступках, у него прекрасная реакция, просто он не желает говорить, понимаешь? И я пришел к тебе как раз просить об одной услуге, а вместо этого ты мне тут устраиваешь совершенно непонятный скандал!
Он замолчал. По его учащенному дыханию и покрасневшим щекам я без особого труда заключила, что Ванцов разозлился не на шутку.
— Не обижайся, — попросила я.
— Да забыл уже, — отмахнулся он.
— А что за дело?
— Ты говорила, что в тот момент, когда вы с Воронцовым встретились, у тебя возникло ощущение, что вы близки к контакту?
— Нет. Я просто сказала, что он… как бы это сказать? Он мне понятен.
— Я хотел бы, чтобы ты попробовала с ним поговорить. Мне кажется, у тебя это получится. Он должен заговорить.
— Заговорить он может, — кивнула я. — Но он все равно будет настаивать на собственной вине.
— Почему?
— Не знаю, — пожала я плечами. — Может быть, его просто загнали в угол. Я могу рассказать тебе, как я вчера искала клиента. Для этого я пошла к его самым близким людям. К родителям. Ты общался с ними?
— Да, — кивнул он.
— Тогда я ничего нового не скажу. Они уверены в его вине. Более того, они хотят, чтобы он оставался в тюрьме. Мне они показались совершенно нормальными людьми.
— А дети? Ты с детьми разговаривала?
— Мне не позволено было этого сделать. Их увели. Не могу сказать, что впечатление от нашей встречи было замечательным, мне показалось, что я отсидела в погребе и потом очень обрадовалась, выйдя на свет.
— А от кого конкретно исходило это ощущение?
— Не могу определить.
— У меня было точно такое же ощущение.
— Поэтому я вряд ли смогу пробить стену молчания Игоря, Лешка! По крайней мере, пока мне не удастся найти клиента, потому что, надеюсь, этот клиент окажется человеком, верящим в Игоря. И любящим его. А уж потом… После этого останется только найти подлинного виновника. И разобраться со всей этой жуткой историей. Но мне нужна твоя помощь.
— Просто так ничего не дается, — пошутил Лешка.
— Я поняла. Я обещаю тебе поговорить с Воронцовым, но после того, как появятся первые результаты. Не сейчас.
— Почему не сейчас?
— Потому что… Хорошо, я постараюсь тебе объяснить еще проще. Пока он не хочет, чтобы ему помогали. Ему надо понять, что есть на свете кто-то, кто его любит. Тогда — и только тогда он поможет мне вытащить его. Он будет говорить. А пока ему все равно, что с ним происходит и что еще произойдет. И он не скажет ни слова.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я сужу по себе. Я поставила себя мысленно в аналогичную ситуацию и поняла — я вела бы себя так же. Поэтому дай мне немного времени, ладно? И расскажи, что там произошло.
— Да рассказывать нечего, — сказал Ванцов. — С виду все против него. Бригада приехала по вызову, все в крови, а он сидит над трупом жены и смотрит на нее с такой нежностью, что плакать хочется. Топор этот чертов прямо у него в руках. Соседка, которая нас вызвала, громко верещит, как сломанное радио. Голос у нее противный, на нервы действует. А еще больше на нервы действует его молчание. «Почему ты это сделал?» — орет соседка. А он только глаза на нее поднял, еле заметно усмехнулся и ничего не сказал. Отпечатки пальцев везде его. Что можно было еще подумать?
— Что он пришел домой и открыл дверь, — начала говорить я. — И увидел кровь. Много крови. А на полу лежит его жена с раскроенным черепом… Он подходит к ней и еще не до конца, но уже начинает понимать, что произошла беда. Ему все равно, что вы там делаете рядом с ним, потому что сейчас перед его глазами, как в кино, пробегает вся жизнь. Он видит, как она бежит ему навстречу, еще совсем юная, он видит их любовь. Все недомолвки исчезают — остается только Беда. И он отдается ей, потому что для него это выход — иногда, чтобы перенести одну Беду, человеку требуется другая. Поэтому он и молчит. Взять на себя вину он не может. Не имеет права. А молчать может.
— Но разве ему не хочется найти виновного? Ведь Воронцов-то знает, что преступление совершил не он, если мы придерживаемся версии его непричастности!
— А он не может считать себя непричастным. Потому что…
Я задумалась, поймет ли это Ванцов?
Любимых убивают все, но не кричат о том.
Издевкой, лестью, злом, добром,
бесстыдством и стыдом.
Трус — поцелуем похитрей,
смельчак — простым ножом…
— прочитала я тихо.
— Саша, давай без Вийона на этот раз, — взмолился из своего угла доселе молчащий Лариков.
— Это не Вийон, — покачала я головой. — Это Оскар Уайльд.
— Да один черт, при чем тут он-то?
— При том, что подсознательно Воронцов считает себя убийцей, — развела я руками. — И справиться с этим вы не сможете, пока сами не поймете эти строчки. Знаете, чего вам не хватает, ребята? Лирики в душе.
— Так твоей на двадцать пять человек хватит, — рассмеялся Лариков.
— Постой, — попросил Лешка. — Но если так, выходит, что он ее мог убить? Так? Если следовать логике этого твоего стихотворения?
— Мог, — кивнула я. — «Простым ножом». Да, мог. Но все-таки он этого не делал. Во всяком случае, мне так кажется.
Или — тебе этого просто очень хочется, Александра?
* * *Да, мне этого хочется.
Я же признаюсь в этом. Я не хочу верить в черное, — может быть, потому что моя жизнь связана исключительно с мрачными явлениями. Может быть, именно поэтому я хочу видеть светлое даже там, где, на первый взгляд, этого нет!
Это просто мой инстинкт самосохранения. Способ сохранить свою душу, поскольку, несмотря на то что большинство почитает душу ненужным придатком, вроде аппендикса, я придерживаюсь другого мнения. Мне она нужна.
Чем дольше я занимаюсь моей работой, тем я становлюсь ближе «к небесам». Тем больше мне хочется видеть в людях хорошее и светлое.
Ну да. Мне хочется найти оправдание.
Но ведь это нормально, правда?
— Но пока я ничего не могу сделать, ничего не могу доказать. Потому что любой, к кому я приду, поинтересуется, почему я вообще этим занимаюсь, какое мое дело, — и этот человек окажется прав. Более того, я буду бессильной и беспомощной…
— Ну, хочешь, я сам тебя найму, — предложил Ванцов.
