Елена Арсеньева - Письмо королевы
Словом, первым актом Алёна осталась более чем довольна, и в антракте решила усугубить удовольствие в буфете. По пути вспомнила, что вахтерша Ольга Сергеевна вчера советовала посмотреть выставку каких-то фотографий. Ну, посмотрит после спектакля.
Буфет Оперного был столь же несуразен внешне, как и вообще весь театр, которому, по мнению Алёны, очень сильно не хватало пышности и помпезности. Она была твердо убеждена, что театров не пышных и не помпезных быть не может как таковых, именно поэтому не могла смотреть на стеклобетонную Opera Bastille в Париже. Ну, Оперный был родной, другого все равно нет… ах, был бы такой, как Драматический, напоминающий роскошный торт… однако на нет и суда нет. Зато именно пирожные-корзиночки с кремом были в буфете Оперного до невозможности хороши!
Наверное, это шло из детства. Театр – корзиночка в антракте – стакан ситро или крем-соды… Теперь она заменяла ситро или крем-соду бокальчиком мартини бьянко, которое к корзиночкам подходило неимоверно. И возвращалась в зал с чуточку кружащейся головой, которая при первых же звуках увертюры ко второму акту начинала кружиться еще сильней, и все земное, мучительное, печальное улетало прочь. Оставались только красота музыки и красота движения. Почти как в танго!
Феерические сильфиды, воистину призрачные создания! Мирта зловеще-обворожительна. Бедный Ганс, вот они его затанцевали, загубили, как ни молил он Мирту… Граф Альберт ничего, очень трогательно танцует с тенью Жизели… ах, красота, Жизель ну просто… Голова кружится, кружится… Музыка уносит, уносит… Или это она в сочетании с мартини так действует? Да какая разница, действует – и ладно!
И вот с рассветом исчезают тени виллис, исчезает и Жизель, Альберт сам не знает, то ли радоваться, что остался жив, то ли тосковать по Жизели. Нет, ну молодец Петр Фоссе, зря вахтерша его честила!
Алёна хлопала, не жалея ладошек, занавес закрывался и открывался снова, и еще раз, и еще… «Интересно, Фоссе меня видит? Наверное, теперь решил, что я и впрямь неистовая поклонница его таланта. Вчера автограф взяла, сегодня на спектакль пришла…»
Наконец занавес окончательно задернули. Алёна вышла из зала, спустилась по лестнице – да так и ахнула при виде толпы, обступившей гардеробную. Четыре немолодые тетеньки просто с ног сбивались, бегая туда-сюда. Нет, для такой работы кто-нибудь порезвей нужен.
Сильно дуло по ногам. Может, кто и ходит теперь в театр в сапогах, но Алёна всегда брала с собой туфельки. Оно, конечно, комильфо, но пока достоишься в очередище и получишь сапоги и куртку, замерзнешь начисто!
Ага, самое время посмотреть выставку фотографий. Где она может быть? Наверное, на втором этаже?
Она пошла вверх по лестнице. Вслед зацокали высокие каблучки. Какая-то женщина в изящной черной норковой шубке, на которой нежно и невинно смотрелась короткая белокурая коса, видневшаяся из-под маленькой, черной же норковой шапочки, обогнала Алёну, преодолев лестницу в три гигантских шага (ее узкая юбка едва не лопалась на хорошеньком точеном задике), в фойе подскочила к какой-то табличке, висевшей на стене на крючочке, сняла ее – и пошла к другой лестнице, зацокала каблучками, спускаясь.
Ага, вот и выставка. Старые фотографии, да, в самом деле, история балета «Жизель» в нижнегорьковском оперном театре! Декорации по сравнению с теперешними очень пышные, на сцене даже тесновато. Жизели довольно пухленькие и, прямо скажем, коротконогенькие. Графы Альберты тоже так себе, старообразные какие-то. Правда, чем ближе к новейшим временам, тем актеры становились привлекательней.
Алёна помахала им на прощанье и повернула к лестнице. Путь ее лежал мимо еще одной выставки – на сей раз рисунков. Эскизы костюмов, декораций, сцены из спектаклей, какие-то картиночки… Одна привлекла внимание Алёны. Нарисована была женщина со странными черно-рыжими волосами: ну вот именно, половина головы у нее была брюнетистая, даже жгуче-брюнетистая, вторая половина – рыжая. Дама была облачена в наряд второй этак половины XVIII века, в платье с глубочайшим, ну натурально до пояса, декольте и широченным кринолином. В пышных юбках ее были многочисленные прорези, ну, вроде карманов, из которых торчали носовые платочки, какие-то клочки бумаги – видимо, любовные записочки, – розы, а также – мужские головы и ноги. Создавалось ощущение, что одни кавалеры ей под юбки лезут, другие там уже побывали, потому что все они имели на лицах выражение шкодливое и притомленное. Ох и фривольная была дама, наверное! Алёна подумала, что в таком стиле вполне можно было бы изобразить интимную жизнь Екатерины Великой. Но эта красотка вовсе не была Екатериной – просто какая-то распутница, каких на свете много… Среди ее «подъюбочников» обращали на себя внимание две физиономии. Одна являла собой чисто-русский простодушный тип, другая была весьма востра на гасконский манер. Кавалеры смотрели друг на друга с неприкрытой ненавистью. Видать, ревновали нешуточно. Алёна вспомнила Дракончега, но воспоминание не отозвалось прежней болью. Все заслоняло восхищение, которое вызывал рисунок. Вот точность, вот тонкость каждый линии! Морис, Маринин муж, коллекционировал рисунки XVIII века, и Алёна именно благодаря ему научилась ценить изящество карандашных линий.
Интересно, кто художник? Рисунок не был подписан.
Алёна огляделась. Может, имя автора значилось на табличке, которую сняла дама в шубке?
– Девушка! – раздался возмущенный голос. Алёна, не обинуясь, обернулась и увидела контролершу, поднимающуюся по лестнице. – Девушка, что ж вы всех задерживаете? Гардероб давно пуст, только одна куртка висит. Это ваша, с чернобуркой?
– С чернобуркой – моя, – обернулась Алёна. – Извините, я тут на выставку загляделась, времени и не заметила. Какие чудесные работы! А кто художник?
Контролерша не ответила. Всем своим пышным телом она подалась к пустому гвоздику и уставилась на него так пристально, словно не могла глазам поверить.
– Интересно, а кто табличку снял? – спросила она изумленно. – И зачем?
– Не знаю, – пожала плечами Алёна. – Какая-то дама в черной шубке.
– А, наверное, кто-то из Союза театральных деятелей приехал, работы перевозить собираются. У них там тоже выставка завтра открывается. Но вы все ж идите, девушка, одевайтесь. Гардеробщицы сердятся.
И правда, снизу донесся гневный вопль:
– Да где она там? Вот как запрем сейчас ее несчастную куртку на замок и уйдем! Что сегодня за народ такой несобранный, то один что-то забудет, то другой, кто-то вообще гуляет по театру!
Алёна понеслась вниз.
И правда, пусто кругом, все гардеробные тетеньки злые-презлые…
– Извините, – смиренно сказала Алёна, – я смотрела картины наверху и обо всем забыла.
– Картины она смотрела, – проворчала гардеробщица. – А мы тут жди, а нам домой надо! Мы весь день на ногах!
Весь день, главное. Спектакль всего два часа шел. Кто мешал во время действий посидеть отдохнуть? Но лучше не спорить.
– Извините, – снова вздохнула Алёна, одеваясь и чувствуя неодобрительные взгляды, которыми тетеньки провожали ее вызывающую куртку. – Спокойной ночи.
Она вышла на улицу и сразу ощутила, как резко похолодало за эти два часа. Надела капюшон. Вообще, да здравствуют капюшоны, особенно вот такие, отделанные чернобурочкой! В Нижнем Горьком всегда так: после оттепели стужа наваливается мгновенно. Эх, не удалось вволю пофорсить в курточке, завтра уже без шубы не выйдешь. Хоть бы снег пошел ночью, а то, если застынет снежная каша, поутру здесь будет настоящий каток, да еще с препятствиями.
Она повернула за угол – и затряслась на пронизывающем ветру. Скорей домой, домой, домой! По Ванеева до знакомого перекрестка… на светофоре вспыхнул зеленый, Алёна перешла улицу и только ступила на тротуар, как позади взвизгнули тормоза резко остановившейся машины и раздался голос:
– Девушка, подождите!
Она даже не обернулась. Больно надо!
– Подождите, говорят вам! – Голос стал настойчивым, раздраженным. – Милиция.
Алёна обернулась через плечо. Рядом стояла серая машина, на крыше – трехцветная длинная мигалка. Плотный мужчина в серой форме медленно выбрался с водительского места:
– Добрый вечер. Документики предъявим.
– Здравствуйте, – растерянно пробормотала Алёна, опуская руку в сумку, хотя заранее знала, что документов у нее нет. На миг подумалось, что нечто подобное с ней уже происходило не столь давно, но она отогнала эту мысль как провокационную. Дежавю, ага. – А что случилось?
– Ваш паспорт, пожалуйста.
Похоже, он не собирался снисходить до объяснений.
– Нету у меня паспорта, – с ноткой раздражения ответила Алёна. – А что? Моя внешность кажется вам кавказской национальности? Или я похожа на террористку-смертницу, агента Аль-Каиды?
– Вот вы шутите, – сказал он наставительно, – а в самом деле очень кое на кого похожи. Нам ориентировка пришла на воровку, которая очень удачно чистила крупные супермаркеты, продукты воровала, вещи, куртки… э… шубы, парфюмерию…
