Ирина Глебова - Качели судьбы
– Народ здесь простецкий, – ответил ей с улыбкой Вадик. – Работяги. Им и надо-то всего – глаза залить да поматериться всласть.
Лариса обвела взглядом ближние столики. Кто-то стучал кулаком, доказывая своё, кто-то травил анекдоты, взрываясь смехом, кто-то подливал девушке в бокал из принесённой, видимо, из ресторана бутылки вина… Знакомы ей были почти все, если не лично, то хоть краем. Вон парень из её школы, двумя классами старше учился. А вон – она кивнула в ответ, – сосед по дому, из её подъезда. Там компания парней и девушек – все, кажется, из инструментального цеха. Ещё один знакомый прохромал к стойке. Татьяна, подруга, писала о нём очерк: несколько лет назад он был ранен китайцами на острове Даманском, награждён орденом Красной Звезды… Свой народ, поселковый. Простецкий, как выразился её спутник. А он продолжал:
– Ты же и сама бывала в «Ветерке». Чувствуешь разницу? Люди там солидные, интеллигентные.
– Насчёт интеллигентности сомнительно. Сплошной мясо-молочный комплекс!
– Что? – не понял Вадим. – Как ты сказала?
– А это моя личная находка, так сказать – образное определение. Для мясников, парикмахерш, торговых воротил и прочих дельцов.
Вадик уловил в её голосе жёсткость, прикрыл ладонью её лежащую на столе руку, стал игриво перебирать пальцы:
– Ларочка, зачем же так зло! Люди, которых ты называешь «прочими дельцами», просто деловые, инициативные люди. Я бы даже сказал – особые таланты. На Западе такие и политику, и экономику делают. А у нас… Дали бы им развернуться, открыть своё дело – всем польза была бы.
– Ну да! Сейчас они сидят дрожат на своём награбленном. А ты им: пожалуйста, можете легально вкладывать деньги и наращивать капитал!
– И пусть! – воскликнул Вадик. – Пусть у них будут большие доходы. Но ведь и государству какая прибыль! А значит и нам с тобой.
– Ещё бы! Значит, рабочим с моего завода, которые у станков стоят, и в кузнице, и в литейке, – им зарплата, гроши. А этим – прибыль?
– Ну вот, ты опять сердишься! – Вадик снова взял её руку. – Ты, Ларочка, раб утопической идеи социальной справедливости.
Но Ларисе уже не хотелось спорить. Она вздохнула, остывая, легко потянула руку из его влажных пальцев…
Вадим проводил её к дому. Прощаясь, стал заглядывать в глаза, удерживать. У Ларисы не было желания оставаться. Да и рука Вадика слишком настойчиво сжимала её локоть. Она быстренько простилась у подъезда, ушла домой.
Ночью, лёжа в постели, думала: «Неужели всё в прошлом, если уже Вадик считает вправе липнуть!..» И заснула, сама себе не веря.
А буквально через неделю, в первые дни сентября, вновь появился граф, разом оборвав все сомнения. Возник, как чёртик из табакерки, шагнул навстречу в институтском скверике, больно сжал руками её плечи, ненормальными глазами глянул прямо в сердце. И Лариса в тот же миг поняла, что нет для неё никого на свете, кроме него. И в тот же миг прижалась к нему, словно никогда не говорила переполненного горечью: «Никогда, никогда больше!»
Глава 18
Сарматов долго молчал, а майор не торопил своего посетителя. Наверное, пока существовало нечто, известное о Климовой ему одному, не рвалась их духовная связь. Даже сейчас, когда женщины уже не было в живых. Он расскажет сейчас и, возможно, исчезнет последняя, астральная нить…
Тёмные глаза Сарматова затуманила пелена… воспоминаний? Сомнений? Но вот он вернулся на землю, в кабинет следователя, и, подавшись навстречу Кандаурову, сказал:
– Я знаю человека, который ненавидел Ларису.
– Ненавидел? За что?
– Вот уж этого не могу сказать. Да и сама Лариса не верила, говорила: «Он, конечно, парень неприятный, но ненавидеть-то ему меня за что?»
– Так это было давно?
– Да, давно… В нашу молодость.
Может быть, голос у Сарматова был такой… особенный, интонации тревожащие. Но только показалось Кандаурову, что повеяло холодным ветром из глубокой бездны. Какой? Почему? Он не знал. Да и холод этот почуял не кожею, а чувствами. Ведь и сам он предполагал, что мотив убийства Климовой может уходить корнями в прошлое.
– Кто этот человек?
Сарматов покачал головой.
– Давайте я расскажу всё по порядку. Так будет понятнее.
Родители Ларисы, когда только поженились, жили на квартире. Снимали они комнату в коммуналке, в большом доме в центре города. Лишь после отец получил жильё от завода – сначала одну комнату, но уже свою собственную, а когда Лариса оканчивала школу – двухкомнатную квартиру. Но это было после, а родилась Лариса там, в той съёмной коммуналке, росла там лет до пяти. И очень полюбила – и она, и её родители, – своих соседей, одиноких стариков-супругов. Лариса рассказывала графу свои детское воспоминания: они часто забирали её из садика, водили гулять в сквер, старались купить что-то вкусненькое, читали книжки, на Новый год для неё наряжали ёлку. Вообщем, как настоящие бабушка и дедушка. Но особенно Лариса запомнила походы с Давидом Сигизмундовичем в оперный театр. Театр был почти рядом с домом, старик всю жизнь играл там в оркестре на валторне. Чёрный футляр с его инструментом маленькая Лариса прозвала «башмаком». Лариса поддерживала футляр ручками снизу, помогая нести его в театр. Там, за кулисами, она видела пьющую кофе Спящую Красавицу, играющего в карты Щелкунчика, а доктору Айболиту даже сказала, что курить вредно, он сам это должен знать… Но потом, когда она сидела в зале, слушала чудесную музыку, видела волшебные озёра с лебедями или дворец Спящей Красавицы, она, конечно, забывала, что там, на сцене, переодетые артисты…
Старики-соседи были одиноки. Их единственный сын, студент-третьекурсник, поехал летом с бригадой подзаработать на Север, там случилась какая-то история, он был осуждён и уже в тюрьме погиб. Эта трагедия произошла до появления в квартире Тополёвых, они о ней знали из рассказов соседей. Жили со стариками, как говорится, душа в душу: ни ссор, ни недоразумений. Во всём друг другу уступали и помогали. А мама Ларисы, тогда ещё молодая и неопытная хозяйка, так многому научилась у Прасковьи Васильевны: и готовить, и печь, и консервировать… И хотя давно Тополёвы уехали жить в другой район города, «своих стариков» никогда не забывали.
Лариса часто навещала их. Когда – по поручению мамы, когда – просто сама. Несколько раз бывал там с ней и граф. Нет, в квартиру он не поднимался, оставался ждать во дворе. Почему? И Лариса не звала, и сам он не хотел. Зачем ставить её и себя в двусмысленное, неудобное положение? Объяснять, кто он ей, женатый мужчина… Или врать…
Так было и в тот воскресный день. Да, Сарматов запомнил: воскресенье, весна, по-летнему тепло, они с Ларисой хотели провести этот день вместе, в городском парке, на аттракционах, в кино, в кафе… Какую очередную сказку он сочинил для жены – об этом он вспоминать не хочет. Встретились они с Ларисой в центре города, на станции метро. Но прежде, сказала она, ей нужно зайти к «нашим старикам», передать от матери какой-то свёрток. Они вошли во двор дома, она сказала: «Могу немного задержаться, если посадят чай пить – неудобно так сразу убегать. Но я постараюсь по быстрому. Не скучай!» Валерий отошёл к детской качели, закуривая и глядя ей вслед.
Лариса уже пробежала полпути, когда почти столкнулась с одним парнем, кивнула ему, здороваясь. Тот ответил и даже сделал было движение задержать её. Но девушка уже промчалась мимо, да и тот, похоже, передумал. Честно говоря, граф заметил этого парня ещё раньше – он вышел из того подъезда, куда направлялась Лариса. И, конечно, тут же забыл о нём. Но теперь стал смотреть.
А парень повёл себя странно. Он сначала пошёл быстро, словно побежал, потом резко замедлил шаги, но походка его стала скованной, напряжённой, как будто кто-то глядел ему во след и он знал это. Однако, – графу, стоящему в стороне, было это отлично видно, – никто за ним не наблюдал. Уже почти войдя в арку на выходе со двора, этот странный парень совсем остановился и вдруг резко обернулся. Он смотрел в спину Ларисе, которая уже входила в подъезд. Глаза у него были, как у затравленного зверя. Может быть, крысы?
– Знаете, – рассказывал Сарматов, – мне приходилось слышать, что загнанная в угол крыса преодолевает страх и становится агрессивна. Страх и ненависть, вот что было во взгляде того парня и во всём выражении его лица. До этого случая мне только лишь в книгах приходилось читать о том, как бывают красноречивы взгляды. А тут сам увидел. И о крысах вспомнил.
– Что было дальше?
– Ларисы уже не было видно, а он стоял и смотрел на подъезд. Я уже совсем решил, что будет её дожидаться, как вдруг он быстро ушёл. На меня, конечно, внимания не обратил. Когда Лариса вернулась, я ей всё рассказал. Но она только посмеялась. Сказала: «Вечно твои ревнивые фантазии! Просто парень с нашей литстудии. Пошли, не будем портить себе день…»
Граф, наверное, забыл бы об этом случае, если бы не было второго такого же, через полгода, осенью. Накануне Лариса предложила:
