Марина Серова - Месть пляшущих человечков
– Да что вы такое говорите! Ни к чему вам умирать. А цепочку открыть не сможете, так телефоном воспользуетесь, – остановила я поток причитаний. – И ничего в вашем запирающем устройстве сложного нет. Просто не спешите. Скорее всего погнулся полоз, по которому голова цепочки ходит, вот и все. Вы ее не тяните, а везите до самого упора, она и выскочит.
Мужичок проделал все так, как я учила, и через мгновение цепочка с лязгом повисла вдоль двери. Замок щелкнул, и я получила возможность пройти в квартиру. Мужичок оказался намного старше тех лет, что я нарисовала себе в воображении. Я даже не удержалась и задала не совсем корректный вопрос:
– Сколько же вам лет, дедушка?
– Девяносто семь, доча. А что, по мне не видно? – засмеялся он, видимо, привычный к такой реакции.
Внешность у мужичка была на редкость экзотичной, ничего не скажешь. Кожа на лице настолько сморщилась от старости, что напоминала… Даже и не знаю, что она напоминала. Лучшее сравнение, которое я смогла подобрать, – жатая хлопковая ткань, вошедшая в моду в восьмидесятых и до сих пор не утратившая актуальности. Пожалуй, именно так. Роста мужичок был невеликого, от этого выглядел еще более беззащитным. Волосы, свисающие длинными патлами с висков, абсолютно отсутствовали на макушке. Огромные уши, крючковатый нос и неимоверно короткие ручки. Единственным приятным исключением были глаза. Большие, ясные, умные. Приятные глаза. Запоминающиеся.
– Ну что, доча, закончила осмотр, или мне поворотиться, чтоб тебе видней стало? – беззлобно поинтересовался мужичок, так как мое пристальное внимание слишком затянулось.
– Простите, – спохватилась я. – Задумалась.
– Ясное дело. Меня когда впервые кто видит, всегда так задумывается, – захихикал он.
Похоже, ему совсем не казалось обидным такое внимание. Я облегченно вздохнула и прошла вслед за ним в просторную комнату.
– Ну, выкладывай, доча, с чем пожаловала, – усаживаясь в кресло и тыкая пальцем на соседнее, снова заговорил мужичок.
– Анатолий Юрьевич, я подробности узнать пришла, – начала я и осеклась, так как он внезапно резко перебил меня.
– Из полицаев, что ли, будешь? – гневно сведя брови, спросил мужичок.
– Из каких полицаев? – не сразу поняла я.
– Из энтих самых. Вот ведь нелюди. Ты им доброе дело, инхформацию секретную, а они тебя поедом! Знал бы, ни за что к вам не пошел бы. Так бы дома и сидел, без интересу, – принялся горланить он.
– Подождите, Анатолий Юрьевич, не так быстро. Я что-то совсем запуталась. И не из полиции я вовсе, – еле вклинилась я.
– Не из полицаев? – недоверчиво спросил он. – А чего ж тогда по-ихнему к человеку обращаешься? Даже не спросишь, как ему самому приятнее, чтоб его называли.
– А как вам приятнее, чтобы вас называли? – слегка улыбнувшись, осведомилась я.
– Дедом, – ответил мужичок и прищурился: – Ты меня дедом, я тебя дочей. Идет?
– Без вопросов, деда, – засмеялась я.
– Вот и ладненько, – довольно потирая руки, произнес он. – Чего хотела-то, доча?
– Да друг мой в беду попал, – не решаясь сообщить всю правду, принялась я импровизировать. – Вот, помочь ему пытаюсь. Ведь друзья должны помогать в беде, верно?
– Это ты, доча, верно подметила. Ежели какой друг в беде помочь отказывается, то и не друг он тебе вовсе, а так, балласт ненужный, от которого избавляться своевременно нужно, – философски изрек дед.
– Вот и я так считаю. И больно уж мне не хочется, чтобы меня, как балласт…
Я многозначительно помолчала. Дед тоже молчал, ожидая продолжения. Пришлось снова сочинять.
– А у вас, деда, друзья есть? – спросила я.
– Померли все. Говорю ж, один остался. А знаешь, сколько у меня братьев было? Двенадцать душ! А детей у них сколько? Двадцать девять кряду! А внуков? Тех вообще не счесть. И вот во всем этом потоке родни я остался один. Представляешь, доча, крест какой! Всех схоронил. Быть может, где двоюродные или троюродные внуки и остались. Но это разве ж родня? Когда и в лицо друг дружку не знаем, и по имени не покличем. Да!!! Судьба-судьбинушка.
Дед горестно покачал головой. Я сочувственно поддакивала.
– Вот и у тебя, доча, друг в беду попал. И ты ему помочь пытаешься. А поди ж и у него родня есть. Где ж они обретаются, когда родственник их в беде?
Он смотрел на меня вопросительно, будто и вправду ответа ждал. Я предусмотрительно помалкивала, ожидая, пока дед наговорится. Добрых пять минут он разглагольствовал на тему крепости родственных уз и обетов дружбы. Потом тема ему наскучила, и он снова подступился ко мне:
– Что за беда с другом твоим приключилась, доча? Болезнь какая или пьянка одолела? – вопросил он.
– Ни то, ни другое, – отозвалась я. – Проблемы одна за одной. Даже не знаю, как выдерживает-то до сих пор.
– Проблемы? У нонешней молодежи только одна проблема, где бабла достать, – используя молодежный сленг, пошутил дед.
– Да он не молод уже, – ответила я. – У него семья. Дочь взрослая.
– И зачем тебе такой старый сдался? – пошутил дед, понимая, что говорю я вовсе не о любовнике.
– Так получилось, – сказала я.
– Похоже, я знаю, кто у тебя, доча, в друзьях ходит, – прищурившись, произнес дед.
Я сразу поняла, что он сообразил, ради чего я сюда пришла, так как взгляд его стал жестким, спина выпрямилась, весь его вид стал напряженным, будто он ожидал агрессии. А в глубине глаз я разглядела нечто, заставившее меня проговорить:
– Я с добром пришла. Вреда вам уж точно не причиню. – Поняв, что мои заверения для деда ничего не стоят, я предложила: – Хотите, я к двери отойду? Оружия у меня нет.
И я похлопала себя по пустым карманам. Дед немного расслабился, но продолжал неотрывно глядеть мне в лицо, не произнося ни слова. Пришлось снова начать убеждать его в дружественных намерениях. На то, чтобы успокоить деда, ушло минут двадцать. В последний момент, когда я уже отчаялась доказать, что не желаю причинять ему никакого вреда, он вдруг заявил:
– Бес попутал, доча.
– Чего? – не ожидая такой быстрой капитуляции, опешила я.
– Того самого, – невесело улыбнулся дед. – Пенсии у стариков, сама знаешь, какие «богатые». А тут целая куча деньжищ. Разве кто на моем месте устоял бы?
– Вы о чем? – не до конца веря в свою удачу, уточнила я.
– О машине, доча, о чем же еще, – ответил он и принялся рассказывать: – Я из дома-то редко выхожу. До соседнего магазина и обратно. Вот вчера утром вышел я, значит, за хлебцем да за кефирчиком, а он тут как тут. Помощь твоя, говорит, нужна, дед. Человеку доброму помочь. А у самого глаза хитрющие, прямо так и шастают, выискивают, кого бы объегорить. Я сперва уйти хотел. Нечего, говорю, мной дыры свои затыкать. Не для энтого я предназначен. А он свое. Помоги, говорит, правде восторжествовать. Внакладе, мол, не останешься. И пачкой перед носом потряс. А в пачке-то, почитай, пять моих пенсий зараз собраны. Я аж рот раскрыл от удивления. Он понял, что я крючок заглотил, и давай подсекать. Вот тут, говорит, в конвертике инструкция, что и когда сделать нужно. Сработаешь хорошо, деньги твои. А обманешь или схитрить надумаешь, я знаю, где тебя найти. Помни об этом, старик. Деньги и конверт в карман мне сунул и ушел. Ну, я про хлеб-то вмиг забыл. Прямехонько домой почапал. Дома записи проштудировал и полицаев ждать уселся. Не знал, как скоро придут.
– И когда они пришли, вы им про машину и про то, кого видели, сообщили, – дошло до меня.
– Сообщил, доча, сообщил, – вздохнул дед.
– И не побоялись невиновного оклеветать? – осуждающе произнесла я.
– Да я ведь как рассудил: если безвинный человек, то правда все равно наружу выйдет. А если виновен, то, считай, доброе дело сделал, – признался он. – А ты вот говоришь, что друг это твой. И что беда у него. И никаких преступлений он не совершал. Правду говоришь, я чувствую. У тебя, доча, глаза не в пример тому, с конвертом. Честные, сразу видно.
– Как же вы собирались в суде свои слова повторять? Это ж преступление, – спросила я.
– А чего мне сделают-то? Вызнали бы, так я б сказал, что по старости напутал. Кто ж со мной связываться станет? Пожурят и отпустят, – ответил дед.
– Вообще-то за уголовные деяния и в пожилом возрасте наказывают, – машинально заметила я, пытаясь ухватить кончик мысли, которая на протяжении всего разговора с дедом не давала мне покоя.
Магические кости предсказывали мне изощренное коварство людей, прикрытое показным доброжелательством. Вот я и столкнулась с ним нос к носу. Это ли не коварство, подкупить древнего старика, которого за оговор только и смогут, что пожурить? Того, кто по большому счету ничем не рискует, а следовательно, никого и ничего не боится? Выбор был сделан обдуманно. И таких решений, позволяющих утягивать Вдовина в трясину проблем все глубже и глубже, было предостаточно. Человек этот должен был быть из личного окружения моего клиента. Иметь доступ всюду, иначе откуда он так много знает о жизни Петра Аркадьевича? Уж наверняка не потому, что долго и кропотливо следил за ним. И, похоже, я знаю, кому Вдовин обязан арестом, а заодно и другими неприятностями. Причина подобного поведения пока не ясна, но это дело поправимое. Сейчас главное – подтверждение своим догадкам от деда получить. Его скрипучий голос ворвался в мои уши, возвращая к реальности.
