Дик Фрэнсис - Скачка тринадцати
Гарри Баскинс отметил, что Чик участвует в скачке для новичков, и успокоился. Все в порядке, парень не собирается колоться. И все-таки Гарри застегнул свою сумку, разбухшую от денег, и ушел домой. На сегодня хватит. Коллегам он сказал, что плохо себя чувствует. И это отчасти было правдой. Гарри все никак не мог забыть этого гнедого, который сносил препятствия, словно не видел их. Словно ослеп. Это был великий конь. И все, что он знал, — это что он на скачках и надо скакать. Конь не понимал, что с ним что-то не так. Ему сказали: «Вперед» — и он помчался вперед. Великий конь, великая душа спортсмена…
Гарри Баскинс вытер пот со лба. Ну разумеется, после такого лошадь наверняка проверят на допинг. Ни одна из лошадей, с которыми он проделывал такое раньше, так себя не вела. Может, он неправильно рассчитал время или дозу? Но вообще-то никогда не известно, как поведет себя та или иная лошадь. Допинг — штука несколько непредсказуемая.
Гарри налил себе виски — пальцы все-таки дрожали — и, поуспокоившись, решил, что, если на этот раз ему удастся выйти сухим из воды, он удовлетворится сегодняшним барышом и больше таких фокусов с морковками устраивать не станет. Уж очень рискованное дело.
На старте Чик встал посередине, хотя тренер говорил ему держаться с краю, чтобы неопытной лошади было проще проходить первые несколько барьеров. Но Чик об этом забыл, потому что тренера он не слушал. Впрочем, даже если бы и слушал, все равно бы поступил по-своему, просто потому, что привык все делать наперекор. Он думал о Тодди, который всего час назад стартовал с этого самого места, не зная, что его конь не увидит препятствий… Он и не знал, что от наркотиков лошадь может ослепнуть. Да и откуда же он мог знать? Это же глупо! Наверное, наркотик просто затуманил гнедому мозги, так что он все видел, но не соображал, что надо прыгать. Не мог же конь и в самом деле ослепнуть!
При этой мысли Чик вспотел. Он забыл проверить подпруги. Его мысли по-прежнему были заняты ужасом, царящим в его душе, и потому старт застал Чика врасплох. Он стартовал с запозданием. Маленький тренер, смотревший скачку с трибун, досадливо прищелкнул языком. Артур Моррисон возвел глаза к небу.
Первый барьер стоял рядом с первым стипль-чезным препятствием, и на подходе Чика вдруг охватил иррациональный ужас: он испугался, что его конь тоже налетит на барьер грудью. И вместо того, чтобы готовить лошадь к прыжку, Чик принялся уговаривать себя, что уж этой-то лошади никто морковку подсунуть не мог. Не может быть, чтобы эта лошадь тоже была одурманена — это несправедливо… Почему несправедливо? Ну, потому что… потому…
Конь кое-как взял барьер, зацепившись за верхнее бревно, и, приземлившись, почти остановился. Тренер начал браниться.
Чик подобрал ослабевший повод, потом второй. Конь начал растерянно вилять туда-сюда. Ему нужен был заботливый и внимательный всадник, его следовало еще научить держать ритм и равновесие. Научить подходить к препятствию и быстро собираться после прыжка. Коню не хватало опыта, не хватало расчета, и он отчаянно нуждался в жокее, который научил бы его всему, что требуется.
Чик вполне мог бы справиться с этим, если бы постарался. Но сейчас, когда тошнота и подавленность почти лишили его сил, Чик словно нарочно пытался доказать, что и в самом деле никуда не годится.
На втором прыжке Чик увидел мысленным взором, как гнедой кувырнулся через препятствие. А на повороте перед Чиком предстали развороченные перила и взрытый дерн. Там окончился путь гнедого. И это отзовется на всей конюшне. Все они обеднели с его смертью. И убил гнедого он, Чик. Теперь уж не отвертишься. Да, это он убил коня той морковкой — так же верно, как если бы пристрелил его своими руками. Чик внезапно всхлипнул, и глаза его наполнились слезами.
Двух следующих барьеров он просто не заметил. Они мелькнули каким-то размытым пятном. Чик удержался в седле только благодаря инстинкту и выучке. По щекам его бежали слезы, и ветер, бьющий в лицо, сметал их, как только они выползали из-под жокейских очков.
Зеленый барьерист был напуган. Он чувствовал, что им не управляют, и не знал, что делать. Приближался следующий барьер. Предыдущие лошади успели снести верхнюю секцию, и она торчала под углом. Барьерист до последней минуты ждал указаний от всадника и наконец в растерянности кинулся к тому краю барьера, который был ниже, — коню показалось, что так будет проще.
Маленькому тренеру и Артуру Моррисону с трибуны хорошо было видно, что Чик даже не попытался выправить лошадь или собрать ее перед прыжком. Передние ноги лошади попали в упавшую секцию, и Чик вылетел из седла головой вперед.
Инстинкт самосохранения должен был бы заставить Чика свернуться клубком, но инстинкт отказал. Чик пролетел по воздуху, растопырившись, точно морская звезда. И последней его мыслью перед ударом было, что этот ублюдок-тренер не вышколил как следует свою лошадь. Чертова скотина совершенно не умеет брать препятствия!
Очнулся он много времени спустя на высокой кровати в маленькой комнатке. Откуда-то лился слабый рассеянный свет. Боли Чик не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал. Ему казалось, что мозги свободно плавают у него в голове, а голова витает в пространстве.
Через некоторое время Чику подумалось, что он, наверное, умер. Он отнесся к этой мысли совершенно спокойно и почувствовал гордость за это спокойствие. Прошло еще немало времени, прежде чем Чик наконец понял, что не умер. На голове у него было что-то вроде жесткой повязки. Двигаться Чик не мог.
Он поморгал — уже осознанно — и облизнул губы, чтобы убедиться, что по крайней мере губы и язык действуют. Он не мог понять, что произошло. Мысли рассеивались в приятном, спокойном тумане.
Наконец Чик вспомнил про морковку — и все мучения вернулись к нему с новой силой. Он протестующе вскрикнул, попытался встать, уйти, убежать от немыслимого, невыносимого чувства вины. Люди услышали его голос и вошли в комнату. Чик непонимающе уставился на них. Люди были в белом.
— С вами все в порядке, — сказали ему. — Не волнуйтесь, молодой человек, все будет в порядке.
— Я не могу двигаться! — с негодованием возразил Чик.
— Скоро сможете, — заверили его.
— Я не чувствую… ничего. Я ног не чувствую!
Его внезапно охватила паника.
— И рук тоже! Я не могу… не могу шевелить руками!
Чик уже кричал. Его глаза были расширены от ужаса.
— Не волнуйтесь, — сказали ему. — Со временем чувствительность вернется. Все будет в порядке. Все будет в порядке.
Чик не верил им, и медикам пришлось ввести ему успокоительное, Чик не почувствовал укола иглы и заорал еще громче — от страха.
Когда Чик снова пришел в себя, он уже точно знал, что произошло. Он сломал себе шею.
Через четыре дня его навестил Артур Моррисон. Он принес полдюжины яиц, только что из-под курицы, и бутылку апельсинового сока. Артур Моррисон постоял, глядя сверху вниз на неподвижное тело. Голова и плечи Чика были закованы в гипс.
— Ну что, Чик, — неуклюже сказал наконец тренер, — все не так плохо, как могло бы быть, верно?
— Рад, что вы так считаете! — грубо ответил Чик.
— Врачи говорят, что твой спинной мозг не порван, а только ущемлен. Так что, говорят, через годик ты сможешь двигаться почти нормально. И еще они говорят, что через несколько дней к тебе должна вернуться чувствительность.
— «Говорят, говорят»! — передразнил Чик. — Не верю я этим врачам!
— Ну, со временем тебе придется им поверить! — раздраженно сказал Моррисон.
Чик не ответил. Артур Моррисон принялся мучительно придумывать, о чем бы таком поговорить с парнем до тех пор, когда уже можно будет встать и уйти. Нельзя же просто стоять тут и молчать. Надо говорить хоть о чем-нибудь. И тренер заговорил о том, что сейчас волновало его больше всего:
— Сегодня утром получили результаты теста. Ты ведь знаешь, что мы брали у гнедого тест на допинг? Ну, про то, что его пришлось пристрелить, ты наверняка знаешь… Так вот, утром пришли результаты анализа. Они оказались положительными. Положительными, понимаешь? Гнедого под завязку накачали каким-то жутким наркотиком с шестиэтажным названием. Владелец психует, страховая компания тоже. Пытаются доказать, что это, мол, моя вина. Мол, у меня охрана ненадежная. Смешно! Мало мне того, что я потерял лошадь — действительно замечательную лошадь! Сегодня утром, когда я узнал про наркотик, я допросил всю конюшню. Но, конечно, никто ничего не знает. Господи, знать бы, кто это сделал! Своими руками бы придушил!
Голос Моррисона дрожал от ярости, сжигавшей его с самого утра.
Но тут тренеру пришло в голову, что ведь Чик — это Чик. Ему наверняка нет дела ни до чего, кроме себя самого. Ему плевать на чужие проблемы. Артур Моррисон тяжело вздохнул. Да, конечно, у Чика теперь и своих проблем по горло. Так что вряд ли его так волнует судьба гнедого. И выглядит он хреново — бледный, дохлый какой-то…