Анна Михалева - Дом с привидением
Она еще немного поерзала на стуле и повернулась к отцу. Того фильм, похоже, тоже не волновал. Он думал о своем. Лицо его было печальным. Это было лицо человека, не то потерявшего веру, не то растратившего родовое состояние, словом, человека, сбившегося с пути и не знающего, в какую теперь сторону направить свои стопы. Он думал и, видимо, приходил постепенно к выводу, что идти некуда, что куда ни двинься — тупик.
— Папа, — тихо позвала Сашка и взяла его под руку, — пап, почему бы тебе просто все не бросить?
— В каком смысле? — он опять вздрогнул. Как же его нервозность была непонятна и неприятна! Она пугала ее.
— Да просто так, бросить все свои дела, обязательства и сбежать. Таким образом ты всем утрешь нос.
— Это точно, — он вздохнул, — и в первую очередь себе самому.
— Ну и что! — воскликнула Сашка так громко, что с переднего ряда на них обернулись. Она тут же перешла на горячий шепот. — Ты выберешься. Ты и не из таких передряг выбирался. Подумаешь, разорится империя. Другую создашь! У тебя полно денег…
— Ох, девочка моя, — он потрепал ее по руке, — не все так просто… Нужно было слушать Виолу. Нужно было слушать…
— Слушать Виолу?!
Он неестественно дернулся и запричитал шепотом:
— Она мне год твердила, что пора готовить компании к объединению. Что пора готовить бумаги, пора, пора…
— Господи, пап, ты все о том же, — Сашка прижалась щекой к его плечу, — а я тебе говорю, беги.
— От себя не сбежишь.
— Да о чем ты?! — она ткнула его в бок. — Пап! Мне надоели загадки.
Аркадий Петрович нагнулся и чмокнул ее в пышную макушку:
— Все будет хорошо. В конце лета ты поедешь в свой университет, и все будет хорошо.
— Но…
— Тсс, — он прижал палец к губам и кивнул на экран. В любом случае Сашка поняла, что разговор окончен.
Глава 11
И кино, и последующий ужин в ресторане «Метрополь» Сашке не понравились. За столом отец и Павел бурно обсуждали фильм: Павел — искренне восхищаясь, отец — скорее всего изображая заинтересованность. Не исключено, что Сашка ошиблась в нем. Во всяком случае, ее смутило, что в машине он вдруг сгреб ее в объятия и радостно взревел, как огромный ребенок:
— Никогда не думал, что можно вот так, запросто, наслаждаться жизнью!
«Наслаждаться жизнью! — недовольно повторила она, про себя разумеется. — Ничего себе. Это после того, как в кино он признался, что загибается. Что это, пир во время чумы?»
До дома доехали, сохранив хорошее расположение духа. Аркадий Петрович, кажется, что-то решил за время путешествия и по приезде тут же направился в кабинет. Павел куда-то исчез. Сашка не понимала причины его отлучек, а он не объяснял. Просто растворялся в пространстве, и если не хотел, то никто его найти не мог.
«Мистика!» — раз и навсегда решила про себя Сашка. Она еще в кино пришла к выводу, что их нормальная жизнь претерпела глобальные изменения. Люди ведут себя странно, и это считается естественным. Хотя, приведи в их дом какого-нибудь постороннего человека, он бы уже через полчаса кинулся к телефону вызывать психушку.
Даже убийства довольно органично вписались в их повседневность. Жутко, странно, но это так! «И если убьют еще кого-нибудь, мало кто обратит на это внимание!» — решила Сашка.
Ей не хотелось идти в свою комнату. Ей вообще в дом идти не хотелось. Казалось, что, переступив родной и теперь ненавистный порог, она и сама начнет играть в убогой трагикомедии, разворачивающейся под этой крышей. И ей становилось противно от мысли, что она переживает на потеху какому-то невидимому зрителю или режиссеру. Кому? Павлу? Их семейное сумасшествие — его рук дело?
«Да что же происходит в конце концов?!»
Сашка старалась подавить в себе злость, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.
Чтобы как-то прийти в себя перед сном, она пошла к пруду. Бывало, что черная гладь воды ее успокаивала, вселяла уверенность и облегчение. Но теперь она понимала, что тащится по дорожке совершенно напрасно — ничто ей не в силах помочь. Вот если бы кто-нибудь ответил на все мучившие ее вопросы!
Сашка обхватила плечи руками. Ночная свежесть оседала на коже липкой росой. Свет фонарей был рассеянным от взвешенной в воздухе влаги. В желтых кругах роилась мошкара. Почуяв легкую добычу, комарье ринулось на ее теплое тело.
«Ну это уж слишком. Только кровососов и не хватало!» — она отмахнулась от пары чересчур назойливых насекомых, прихлопнув самого голодного на предплечье. Осталось темное пятнышко.
«Фу, гадость!» — Сашка свернула с дорожки и пошла наискосок, в темноту сосен, где комарья должно было быть поменьше. Пруд был совсем близко. Она почувствовала запах ночной застоявшейся воды. Чуть ли не под ногами нервно квакнула лягушка. Сашка замерла, боясь наступить на нее, потому что с детства верила, что убийство этого существа непременно ведет к дождям. А дождей совсем не хотелось.
— Ты даже не понимаешь, что я вынес за все эти годы! — вдруг донеслось до нее. Укорив кого-то таким образом, Борис всхлипнул и продолжил: — Посмотри на меня. Я стал похож на идиота! Надо мной впору хохотать. Да я и сам это делаю довольно часто. А эти девочки — Галя с Надюшей, — они, несмотря на свои мелочные душонки, меня понимали и жалели. А что привезла мне ты? Язвительное снисхождение? О, зачем я все это затеял… Зачем?! Господи! Если есть на небе высшая сила, надеюсь, она простит меня!
Похоже, он принялся заламывать руки.
«Ну, вот опять, — раздраженно подумала Сашка, — опять начинается. И ведь уже не в доме. Видимо, сумасшествие расширило свои границы до ограды. Кошмар!»
А от воды шелестело вместе с ветром:
— Отче наш! Иже еси на небеси. Да святится имя твое, да придет царствие твое…
Сашка подошла чуть ближе. В беседке, что стояла на берегу и была в этот час похожа на шалаш, сидели двое. Их силуэты были едва различимы. Одним был Борис. Фигура собеседницы могла принадлежать только Виктории. Столь стройного стана, высокой груди и длинной шеи не было ни у кого в округе, а может быть, и на целом свете.
Вика терпеливо выждала, пока затихнут слова немудреной молитвы, затем положила узкую ладонь ему на плечо и отчетливо произнесла:
— Не пори горячку.
Ее голос не выражал ни сострадания, ни даже сожаления. Он вообще ничего не выражал. Сашка редко слышала, чтобы Виктория говорила так — совершенно равнодушно, пожалуй, даже холодно. Как автомат.
— Не пори горячку?! — вскричал Борис.
— Именно, — как ни в чем не бывало ответила ему Виктория и с силой впилась пальцами в его плечо. — Нужно раньше было разбираться со своими женщинами. Виданное ли дело — заводить интрижки в доме, где живет твоя жена. Я вообще удивляюсь выдержке Виолы. И мне совершенно понятно, почему она наконец-то сорвалась.
— А ты? Что скажешь ты?! — он весь как-то обмяк.
— Я скажу, что пакость все это, — кажется, тетушка усмехнулась.
— Ты презираешь меня?
— Презирать значит что-то чувствовать. А я не имею права чувствовать что-то по отношению к тебе. Ты — муж моей племянницы.
— Ты так говоришь, как будто не сама бросила меня.
— Ты знаешь, что не сама, — она опустила голову и долго смотрела на воду исподлобья. Потом еле слышно произнесла: — Я не хочу вспоминать, что было пять лет тому назад. Тогда все и закончилось. И хватит об этом.
— Неправда. Именно тогда все и началось, — Борис попытался обнять ее, но Виктория резко встала, скинула с себя его руки, как что-то неприятное.
И ответила ему сквозь зубы подрагивающим от гнева голосом:
— Пять лет тому назад ты обманул Виолу. И продолжал ее обманывать все эти годы. Не со мной, так с другими. Так чего же теперь плакать да молиться?! Пожинай плоды своего обмана.
— Я не любил их, — проныл Борис и закрыл ладонями лицо. — Я не любил их. Они сами. Галя в моей постели мстила Аркадию Петровичу. А Надя — эта вообще была порядочной шлюхой…
— А ты? — Вика почти вышла из беседки. Задержалась на пороге и глянула на него через плечо: — Кто есть ты?
Сказав это, она быстро пошла прочь.
Борис смотрел ей вслед, пока стройный силуэт с гордо поднятой головой не затерялся среди темных стволов.
Потом и он вышел. И медленно побрел в дом.
Сашка стояла, боясь шелохнуться. Прошло минут двадцать, прежде чем она рухнула прямо на землю без сил. Ей хотелось смешаться с землей, чтобы больше никогда не открывать для себя столь страшные тайны.
«Виола?! Виола — убийца?!»
Верить этому она не могла. Несмотря на то что мотивы преступления, обсуждаемые беседующими, были весьма убедительны. И Виктория, и уж тем более Борис знали, что обсуждали. Оба они не просто догадывались о преступлениях, а даже покрывали сестру.
«Виола убила обеих женщин из ревности?! Невозмутимая Виола, которая по уши занята делами и которой некогда не только любить, а даже подумать о любви. Да при чем здесь любовь! Здесь чувство собственности. Борис — ее собственность. А к тому, что ей принадлежит, она всегда относилась ревностно».
