Анна Малышева - Дом у последнего фонаря
— Как ни странно, нет.
— Тебе-то откуда известно? — усомнилась Александра. — Ты сто лет с ней не общался.
— Задал вопрос ее маме.
— Но они с матерью уже два года живут порознь. Светлана не может знать всего. Тем более Лиза не слишком ей открывается, она ее боится…
— Помнишь, что я тебе говорил о Лизе? — Мужчина невесело улыбнулся. — Некоторым людям нужно бояться только самих себя. Они до краев полны несчастьями и неудачами. Стоит им сделать лишнее движение, и все плещется через край…
Буханков неожиданно начал застегивать куртку:
— Спасибо за компанию, поеду-ка я спать. Денек будет тот еще… Снова кладбище, вдовушка, и показания опять давать. А послезавтра похороны.
Александра двинулась следом, провожая гостя к двери:
— Спроси Ирину Вячеславовну, отчего и когда умер Лыгин, пожалуйста!
— Отчего — ты видела, по-моему. А когда… Утром или вечером, какая тебе разница?
— Я не знаю, какие провалы в памяти могут образоваться у человека под гипнозом, — художница остановилась на пороге, широко распахнув дверь, чтобы на крутую железную лестницу падал свет, — но чтобы Лиза тем вечером приехала ко мне, после того как совершила убийство, тем самым ножом, и не помнила ничего, совершенно ничего… Осторожно, не сверни шею!
Олег уже ступил на первую ступеньку, гулко отозвавшуюся на тяжесть его тела. Обернувшись, он с сожалением произнес:
— Если бы я предвидел, что все обернется так скверно…
— Что бы ты сделал? — усмехнулась женщина.
— Я бы никогда не порекомендовал тебя Лыгину, для того чтобы избавиться от коллекций.
Он начал спускаться прежде, чем Александра осознала смысл услышанных слов. Запоздало очнувшись, женщина перегнулась через перила:
— Постой! Так это был ты?! Каким образом?! Почему же ты молчал?!
Снизу, из темноты, поглотившей старинную лестницу, как со дна ямы, негромко донеслось:
— Твой телефон мне как-то дала Альбина. Я с ее слов сразу понял, что это ты, но все не решался позвонить. А когда решил бросить дела с Лыгиным, взамен сосватал ему тебя. Как видишь, услуга не стоит благодарности…
И вновь раздались шаги. Александра стояла на площадке до тех пор, пока внизу не хлопнула входная дверь подъезда. Только тогда она преодолела сковавшее ее оцепенение и вернулась в мастерскую.
Кошка, выбравшаяся из своего убежища, как только люди покинули комнату, манерно расхаживала по столу, доедая остатки сыра и ветчины. Она упорно делала вид, что не замечает хозяйку, устало присевшую рядом, облокотясь на спинку стула.
— Так-то, — сказала ей женщина. — Больше никаких тайн.
Глава 10
Следующее утро началось неожиданно удачно. Позвонила старая знакомая и сообщила, что готова расстаться с несколькими русскими пейзажами, наследством покойного отца. Александра, отлично помнившая, о каких картинах идет речь, обрадовалась, не сомневаясь в том, что продаст их быстро и с выгодой. Затем, с промежутком в полчаса, раздался звонок из Питера. Ей предлагали реализовать серию фарфоровых пасхальных яиц 1915 года с патриотической символикой, посвященной победам русского оружия. Цена, назначенная владельцем коллекции, была так гуманна, что Александра мгновенно согласилась приехать за товаром.
— Но завтра я освобожусь только вечером, — оговорилась она, вспомнив о похоронах. — Значит, двадцать девятого утром я буду у вас.
Согрев на плитке большую кастрюлю воды, Александра вымылась, стоя в тазу и отчаянно дрожа от холода. Растирая короткие волосы полотенцем, женщина попутно одевалась и собирала сумку. Выбросив на стол ненужные книги и бумаги, она затолкнула в парусиновый «мешок» каталоги ближайших выставок, которые твердо решила сегодня показать Евгению Игоревичу. Предупреждение Олега не общаться с Эрделем ничуть не впечатлило женщину. Она по опыту знала, что один и тот же человек может честно сотрудничать с одним партнером и жульничать с другим.
«Заодно расскажу Эрделю про пейзажи и пасхальные яйца, старик может заинтересоваться!» Склонившись перед зеленым от времени, мутным зеркалом, женщина просушила волосы феном и заодно направила горячую волну воздуха на грудь и шею, чтобы согреться после купания в ледяной мастерской, пронизанной сквозняками. «Недурно начинается неделя… А где это я слышала, что покойники приносят счастье?»
Но ей снова вспомнился потусторонний голос Лизы, прозвучавший последний раз в трубке. «Двуликий заберет двоих. Второй будет женщина… Он может прийти за вами…»
Пытаясь унять дрожь, Александра натянула второй шерстяной свитер поверх первого и торопливо застегнула куртку. «Бедная девочка, она вся в отца — тоже умудряется заражать своим безумием окружающих…»
Спустившись на третий этаж, художница постучалась к Стасу. Открыла его домработница.
— Нету дома, — сурово ответила старуха, делая попытку тут же закрыть дверь.
— Вот деньги на похороны, от двух моих знакомых.
— Давай сюда. — Марья Семеновна протянула грубую темную ладонь. — Кто это расщедрился?
— Эрдель и Буханков.
Старая уборщица, более полувека кочевавшая по московским мастерским в качестве модели и прислуги, знала всех и вся. Она авторитетно кивнула:
— С Эрделем наш Сергей, покойник, был знаком. А вот Буханков — это кто такой?
— Мы вместе в Питере учились.
— Ах, в Питере… — протянула домработница с таким видом, будто художница призналась в совершенном некогда преступлении. — Тогда, конечно, я его не знаю.
Деньги были приняты, и Александра узнала время похорон.
— Завтра в десять, — вздохнула Марья Семеновна. — Ты-то хоть придешь? А то соберутся одни дармоеды и алкоголики.
— Приду обязательно, — пообещала Александра.
Спускаясь по лестнице, она размышляла о том, что ей придется очень постараться, чтобы поочередно присутствовать на двух похоронах, хотя обе церемонии были назначены не одновременно.
Она поехала через весь город на метро к женщине, желавшей продать пейзажи. У нее художница сделала серию снимков цифровым фотоаппаратом, всегда болтавшимся на дне сумки. Потом Александра вернулась в центр, предварительно созвонившись с Эрделем и условившись о встрече.
Коллекционер жил в переулке, примыкавшем к Петровке. Александра бывала у него несколько раз, но довольно давно. Старинный двухэтажный особняк, притаившийся в глубине квадратного двора, вымощенного разбитым асфальтом, за это время заметно обветшал. Кое-где сквозь розовую штукатурку проступила дранка, по углу фасада пролегла тонкая, но угрожающе отчетливая трещина, похожая на первую морщину, исказившую красивое, долго не старевшее лицо.
Эрдель, открывший ей дверь, был сильно простужен. Он кутался в стеганый атласный халат, из прорех которого тут и там выглядывала вата. Шею коллекционера спасало от холода шерстяное кашне, на ногах самым прозаическим образом красовались валенки.
— Отопление прорвало, второй раз за месяц, — объяснил он причину холода в квартире. — Весь дом прогнил к такой-то матери. Лучше не раздевайтесь.
Однако Александра, которой к холоду было не привыкать, сняла куртку и размотала шарф.
— Каталоги принесли? — Проведя гостью в обширную, темноватую комнату, мужчина указал на стол, с которого еще не убрали чайную посуду. — Оставьте здесь. Через пару дней посмотрю.
— К тому времени я вернусь из Питера. — Александра вытащила из сумки каталоги и пристроила их на столе. — Я сделала кое-какие закладки… Хотя даже не знаю, чем вы в последнее время интересуетесь?
— Для меня нет никакого «последнего времени», дорогая. — На правах старого знакомого Эрдель обращался к женщине довольно фамильярно. — На мой взгляд, все времена одинаковы. А собираю я все то же, если помните, конечно…
— «Индекс либерум профингетурум», — отчеканила Александра. — Список книг, запрещенных некогда Ватиканом для чтения широкой публикой.
— Именно, милая. — Хозяин склонился над каталогом и раскрыл его на первой попавшейся закладке. — Что тут?
— Гравюры из трактата Коперника, — заглянула ему через плечо женщина.
— «Об обращении небесных тел»… — пробормотал Эрдель. — Гм… Боюсь, в Париже это мне обойдется дороговато…
— Но не настолько, насколько обошлось бы в Нью-Йорке! — возразила художница.
— Конечно, если учесть, что мне пришлось бы оплатить вам проезд через Атлантику, туда и обратно. Не знаю, не знаю. Попробуйте прицениться, если поедете. Заказ делать не рискую. Вдруг найдется любитель, и цена взлетит до потолка. А тут что? Я другие очки куда-то засунул. В этих мелкий шрифт не вижу.
— Немецкий перевод Библии, одно из первых изданий.
Женщина отошла чуть в сторону и остановилась у книжного шкафа. Ее внимание привлекла книга, стоявшая на самой верхней полке. В комнату проникало совсем немного света со двора, включенная лампа освещала только стол под абажуром… Но даже при неярком освещении Александре бросился в глаза знакомый переплет.
