Анна и Сергей Литвиновы - Ideal жертвы
– Куда уехать? – бормочу я.
– Соберем вещички и смоемся отсюда. Совсем. К бениной матери. Сядем в мою машину, и... – Он машет рукой, показывая неопределенную, но очень далекую даль, куда он предлагает мне умчаться.
Мое сердце дает сбой. Это уже не абстрактные разговоры про сладких-сахарных и не конкретное предложение тривиального быстрого секса. Однако разве признаются в любви таким равнодушным голосом?
Я вполне овладеваю собой и спрашиваю насмешливо:
– Гаишников не боишься?
– А что, – огорчается он, – запах чувствуется?
Сильно выдыхает себе в ладонь и бормочет:
– Да, есть немного... Ничего, зажуем... Вполне можно запрягать оленей.
– И куда же мы с тобой на них помчимся, на твоих оленях? – Я по-прежнему стараюсь быть ироничной.
– Куда угодно, лишь бы подальше отсюда, – отмахивается он.
Но такое объяснение меня не устраивает. Мне нужна ясность. И я строго спрашиваю:
– Почему вдруг тебя... осенило? Именно сегодня? Сейчас? Только не надо мне вешать лапшу на уши, что ты в меня вдруг, внезапно, влюбился!
Костя склоняет голову:
– Я просто наконец понял, насколько виноват перед тобой... Понял, что втравил тебя в нехорошую историю. Я! Ты, Лиля, разве не замечаешь, что в санатории творятся какие-то поганые дела?
– Еще бы не заметить! – восклицаю я.
– Ты знаешь, что сегодня ночью убили Степана?
– Его все-таки убили?
– Официальное заключение, я не сомневаюсь, будет, что он покончил жизнь самоубийством, но такие, как он к суициду не способны. Да, его убили.
– Какой кошмар... – бормочу я, хотя Костя не сообщил мне ничего нового.
– Поэтому давай, собираем свои манатки и по-тихому сматываемся. Черт с ней, с зарплатой, черт с ними, с трудовыми книжками...
– И куда же мы с тобой поедем? – повторяю я.
– Как куда? – искренне удивляется он. – В Москву!
Нравится мне это искреннее убеждение москвичей, что жить можно только в Белокаменной. Они считают, что нигде за пределами столицы жизни нет – как на Луне.
У меня на языке вертится вопрос, в качестве кого он меня с собой приглашает, но я понимаю, что мой интерес преждевременен – Костя еще просто не готов говорить о нашем будущем. Однако его предложение звучит для меня в высшей степени соблазнительно. Я представляю, как мы с ним вдвоем несемся по трассе на его иномарке, одной рукой Костя держит руль, другой – обнимает меня, окна открыты, и прохладный ветер треплет мои волосы.
Но я осаживаю себя: а что будет потом, когда мы приедем в его муравейник-столицу? Как же мой Максимушка? Мама?
– Пуля догонит, – бормочу в ответ я.
– Что? – не понимает Константин.
– Кирилл, здешний охранник, мне несколько раз повторил, чтобы я не пыталась бежать, потому что «пуля догонит». Куда я поеду? Ты ведь прекрасно знаешь, что меня тут подсадили на бабки. Что я должна этому чертовому санаторию целую кучу денег: тридцать, – я вспоминаю вчерашний визит директора в спортзал и поправляюсь, – то есть нет, уже двадцать семь тысяч долларов...
– Я помню, – кивает Костя. – И, поверь, очень сожалею, что втравил тебя в эту историю. Знаешь, когда я звал тебя на работу, еще не ведал, что тут творится.
– Да и с чего вдруг ты воспылал ко мне любовью? – Продолжаю бушевать я. – Еще позавчера, помнится, ты прекрасно проводил время с этой жирной Бэлой.
– Ох, Лиля, – морщится он, – да это просто ерунда, ничего личного... Она интересный человек, с ней было забавно поболтать...
– Да ладно: болтать! Ты с ней спал!
По Костиному лицу расплывается неприкрытый ужас:
– О, господи! Да что я – сумасшедший?!
Но я не сдаюсь:
– А Марьяна?! Ты с ней тоже вел интеллектуальные беседы? Знаю я эти беседы! Видела, как ты ей – ха! – в парке забитую мышцу массировал! – И саркастически добавляю: – Да ты просто бабник! На все, что движется, стойку делаешь!
Костя же серьезно произносит:
– Может, и бабник. Мне действительно нравятся красивые женщины. Только уехать вместе я никому из них не предлагал.
Ох, мужики, мужики! Умеете вы оправдываться...
– А почему ты, когда на людях, все время здороваешься со мной сквозь зубы? – не устаю возмущаться я. – Только киваешь и сразу спешишь сбежать?!
– Лиля, Лиля! – Он поднимает руки ладонями ко мне, будто сдается. – Я же пытался тебе объяснить... Раз мы с тобой – вместе – противостоим этой банде, то не нужно, чтобы они знали о том, что мы с тобой команда. Нельзя, чтобы нас с тобой заподозрили...
Однако глаза опускает. И повторяет:
– Лиля, милая! Я действительно перед тобой виноват. Но я так хочу, чтобы мы были вместе. Давай уедем.
Ах, Костя, Костя... Где же ты был раньше? Почему не сказал мне этих слов прежде? Еще той ночью, когда целовал меня в парке? Я не колебалась бы ни секунды и даже вещей бы не собирала. Прыгнула бы к тебе в машину и уехала с тобой хоть на край света. Но только после той ночи много всего произошло. Твой беззастенчивый флирт с Марьяной. Твои посиделки в баре с Бэлой. Твоя холодность. Смерть Степана, наконец...
Да и подло это: бросить на произвол судьбы сына. Маму. Подругу – которую я тоже втравила в эту историю...
И я тихо и сдержанно говорю:
– Нет, Костя. Делать резкие движения я пока не готова.
Константин снова окидывает меня взглядом, однако инстинкты его, видимо, не действуют – так бывает, если мужик зациклен на какой-то проблеме. Он говорит:
– Лиля, ты не сомневайся. Я тебя в беде не оставлю. Я тебе помогу.
Я вспоминаю Петра Архипыча Рычкова с его пятью тысячами и усмехаюсь:
– Поможешь – в смысле материально?
Мой собеседник мотает головой:
– Нет, не материально. Глупо отдавать деньги, которые реально не задолжал. Мы с тобой придумаем что-нибудь другое...
Все пустые слова. Я уже слышала их тогда, в ночном парке.
– Спасибо, конечно, – киваю я, – но вот скажи: сколько ты уже здесь работаешь?
– Не так давно, с февраля.
– И ты только сейчас почуял, что в санатории творится что-то неладное?
– Да, совсем недавно, как раз когда на работу вышла ты.
– Но ты ведь начальник отдела кадров. Неужели раньше ничего странного не видел, не замечал?
Костя минуту колеблется, затем делает звук телевизора погромче и шепчет мне, чрезмерно артикулируя слова. Я его понимаю – в отличие от людей, которые подслушивают нас (если они, конечно, действительно подслушивают).
– Есть один кабинет, в котором бывают лишь некоторые пациентки из тех, что приезжают сюда худеть. Запомни: только некоторые. Однако вот интересная закономерность. Из тех, кто здесь умер, в этом кабинете бывали все. Твоя погибшая толстушка, Елена Ивановна. И та женщина, что умерла на тренировке у Степана, тоже.
– Вот как? – бормочу я.
А Костя горячо продолжает:
– Что там с ними делали, неизвестно. Неизвестно даже мне. Знают только директор и, может быть, главный врач.
– А кто там работает? – таким же шепотом с гипертрофированной артикуляцией спрашиваю я.
– Ты его прекрасно знаешь, – усмехается Константин. – Там работает твой старый приятель Георгий Семенович Старцев.
– Да ладно! – не верю я.
Костя уверенно продолжает:
– И именно после его процедур некоторые женщины погибают. Поняла?
– Но что это за процедуры? – нетерпеливо спрашиваю я. – Таблетки? Гипноз? Уколы?
Константин трясет головой и безнадежно разводит руками: не знаю, мол.
– Я думаю, пытаться узнать правду очень опасно, – продолжаю шептать я. – Не случайно ведь убили Степана. Не стоит даже браться.
– Но если мы не узнаем правды – никогда не сможем вырваться отсюда, так? – вкрадчиво произносит Константин.
– Степан уже попытался, – горько усмехаюсь я.
– Ну, Степан, – пренебрежительно машет рукой Костя, – он ведь действовал напролом. И он – мужчина. Конечно, Старцев сразу насторожился... А если ему задаст вопрос хорошенькая женщина... Такая, как ты! Наверно, он поведет себя совсем иначе...
Ах, вот на что он намекает!
– Нет, я в это не полезу, – твердо произношу я.
И Костя, против моих ожиданий, согласно кивает:
– Да. Наверно, ты права. Не лезь. Это действительно опасно.
– Что же нам тогда делать? – спрашиваю я в полный голос. Странно, но совместный шепот сблизил нас. В глазах у Кости загорается огонек, похожий на страсть.
– Жить, – говорит он с бархатной интонацией. – Жить и ждать своего часа.
Он встает с кресла. Я понимаю, что он вот-вот бросится на меня.
Однако в этот момент раздается торопливый стук в дверь и, не дожидаясь ответа, в комнату кто-то влетает. Мы с Костей испуганно отпрянули друг от друга.
На пороге стоит моя подруга Машка.
– Ой, – говорит она, – здрасьте...
Она во все глаза смотрит на меня в халатике, неубранную постель, на Константина, который независимо замирает, скрестив руки на груди.
– Извините, – бормочет она. – Я только хотела попросить у тебя, Лиль, фен. Мой совсем сломался. И... – Она уже понимает, что явилась не вовремя, но выпаливает по инерции: – Ты идешь завтракать?
