Лариса Соболева - Месть без права на ошибку
Люба обрубила поэтический взлет мужа.
– Вздремнул, – оправдался он.
– Ой, у тебя пятно на брюках.
Он опустил голову и… зашевелились волосы. На правой ноге, у паха растеклось по светло-серому фону брюк, выделяясь четкими границами и темным цветом, пятно. Лицо, уши, шея загорелись. Под каким соусом преподнести собственную сперму? Но в нем уживались целых два Ильи без антагонизмов. Один паниковал, другой решительно действовал. Такое свойство своей натуры он не считал раздвоением личности – термин, придуманный психопатами, ни черта не понимающими в психологии.
– А, крем от пирожного, – сказал умный и находчивый Илья, в то время как Илья-паникер дрожал. – На банкете уронил. Значит, наши кондитеры все же кладут масло в крем. Приятное открытие.
– Илюшка, какой ты неловкий, – надула губки Люба. – Аккуратнее надо! Снимай, и идем кушать.
Он терпеть не мог ее надутые губки и вид капризной девочки, превращающие Любашу в полную кретинку. Еще словечко «кушать». Дура дурой. Однако лихо вывернулся. Сам замоет пятно. Надо впредь быть внимательнее…
– Илюш, а спектакль интересный, – доносился голос Любы.
Вера – ведьма, околдовала его, про все забыл.
– …не понравилась Катарина, старовата и не слишком красива.
Илья вытирал носовым платком взмокший лоб, шею. Слава богу, Любаша верит ему на слово.
– …как тебе Петруччо? А жену его видел?..
Вера как будто была в этой комнате, на нюх ее чуял. Но ведь и он кое-что стоит. Как она ревновала! Потому что безумно хочет его! Если бы сейчас из кухни вышла Вера… Но выглянула Любаша в проем между штор:
– Илья, все стынет.
Он кинул платок на журнальный столик и вдруг! «Сегодня я, кажется, умру», – подумал Илья-паникер. Находчивый Илья, живущий внутри, выручил:
– Иду. Люб, налей коньячку.
Жена отправилась на кухню, а он с ужасом повернулся к журнальному столику… На газете, изогнув кружева, лежали черные трусики Веры. Он заметался в поисках укромного места, да везде жена могла наткнуться. Тогда свернул в маленький комок и сунул себе в плавки, надежнее места нет.
За столом он одну рюмку хлопнул, налил и сразу другую. Коньяк расслабил, притупил стресс. Илья отрывал мясо зубами, перетирал челюстями, глотал плохо пережеванные куски. Мясо проваливалось с трудом, оседало тяжестью в желудке. Люба не ела, всматривалась в мужа.
– Илья, – с дрожью в голосе произнесла она, – у тебя на воротнике губная помада…
Челюсти Ильи остановились, рука, сжимающая вилку, побелела. Наступил предел. Вонзить вилку в это существо… Но он выпил коньяк и ушел в ванную. Да, на белоснежном воротничке краснел размазанный след губной помады. Голым надо заниматься любовью. Внутри все дрожало, но уже не от страха, страх почему-то пропал, а от ярости, Любка принюхивается к нему, ищет улики. Он вернулся, садясь на место, пробросил:
– Кто-то за кулисами неудачно чмокнул после спектакля…
– Ты целовался с актрисами? – брезгливо сморщилась Люба.
Он как швырнул вилку на стол, попал по рюмке, та раскололась. Напряжение длинного вечера вылилось в крик:
– Да! У них обычай такой! После премьеры все друг друга поздравляют и целуют! И я целовал всех! Подряд! И мужчин! Хочешь сказать, что я, в таком случае, педераст? Ты меня достала подозрениями! Изводишь нас обоих! Я даже без тебя нахожусь под твоим контролем! Что ни сделаю, думаю, как ты на это посмотришь! Везде тебе мерещатся любовницы! Надоело!
И выскочил из кухни. Слезы закапали на тарелку с поджаренным мясом. Люба не хотела скандала, неужели она не имеет права спросить, откуда помада? Ему стоило лишь объяснить, последнее время его словно подменили, любое ее слово воспринимает в штыки, живет сам в себе, дома лишь ночует. Муж есть, но его нет. Может, сама виновата? Недостаточно нежна, недостаточно внимательна? Какое же еще внимание нужно? Каждый день чистая рубашка, чистый носовой платок, чистые носки. Готовит все свеженькое, вкусненькое, дом на ней. Перестала устраивать сцены, выбрала тактику послушания. А он? Перепады настроений, нервный, задумывается и не делится с ней проблемами. Она же не чужая, у них двое сыновей. Что не так?
Не найдя ответов, Люба умылась и отправилась в спальню. Илья курил на балконе. Вошел в комнату, не глядя на нее, начал раздеваться, присев на кровать. Люба понимала, что должна исправить положение, иначе потеряет его. Он самый лучший, Илюша умный, всеми уважаемый, убедилась сегодня. Но у него много завистников, ему трудно. Ну, любит он свою работу… а Любу любит? Вернуть. Нужен еще ребенок, девочка. Говорят, отцы любят девочек больше мальчишек. Она не старая, это запросто. Люба не стала надевать ночную сорочку, залезла на кровать и прильнула к спине мужа.
– Илюша, прости, я не хотела тебя обидеть. Я люблю тебя…
Она поворачивала сердитого мужа к себе лицом, старалась поцеловать в губы, а он – никак. Тогда Люба повалила его на кровать, прижалась телом, рука скользнула к паху…
Этого он допустить не мог – черный комок находился еще между телом и плавками. Илья вывернулся, сел на колени. С каменным выражением смотрел на жену сверху вниз. И вместе с ударами сердца билась внутри него ненависть, о, как он ненавидел ее! Всю жизнь ненавидел, а понял только сейчас. Вот бы уничтожить лежащую рыхлую гору, груду жирного мяса, задыхающуюся от смехотворной страсти. Ей хочется секса? Она получит сполна. Кого он боится? Ее? Нет, папашу, который грозил скормить зятя акулам, если он… Да плевать!
Илья снял плавки, придерживая пальцами черный комок, схватил жену за волосы и сунул в лицо орган, которым гордился. Пусть поработает. Или она думает, так просто возбудиться, видя усатую морду и тело в складку?
Люба удивленно раскрыла глаза и хотела уйти… Не смогла. Она задыхалась, беспомощно цеплялась за бедра Ильи, из уголка правого глаза выкатилась слеза унижения. Отвернуть голову не удавалось, он больно держал за волосы. Позывы к рвоте вытолкнули затвердевший орган, и не успевшая отдышаться Люба, вздрагивала от сильных толчков Ильи, приносивших боль.
Илья работал как робот, не заботясь о ней. Люба сжалась и просто пережидала, лежала безжизненной массой. Илья выбился из сил, а конца его остервенелости не наступало. Тогда он перекатил ее на живот, раздвинул ягодицы… Люба взвизгнула, попыталась сбросить его, но Илья снова схватил за волосы у самых корней. Она зажала зубами подушку (нельзя кричать, дети спят, могут испугаться) и тихонько подвывала от обиды, боли и стыда…
В ванной лилась вода. Люба лежала без движений, ничего не понимая. Что произошло? Это не муж. Это чужой и незнакомый, грубый, мерзкий садист. Ей хотелось плакать, хотелось бросить ему в лицо обвинения, но откуда взяться силам? Тело ныло.
Илья лег рядом… Заснул…
Люба села на кровати и будто впервые увидела мужа. Все ясно: Илья не любит ее. Жизнь представилась неудачной, а она сама – ошибкой в прекрасном и отвратительном мире. Даже если не любит, что из того? Чем она заслужила сегодняшнюю гадость? Что с ним случилось? Вглядываясь в беспокойно вздрагивающие мускулы на лице мужа, в плотно сжатые губы, уголки которых подергивались во сне, Люба сделала открытие:
– Он ненормальный… Ненормальный…
В то же время Вера закрыла дверь на замок и распахнула створки окна. Со двора дохнуло свежестью. Частный дом – не многоэтажный скворечник, где в подъездах пахнет кошками, а за стенкой слышны крики и храп. В частном доме царит покой, не давит энергия скопившихся в одном месте разных людей. Перед окном флигеля, где теперь жила Вера, росли кавалеры, желто-оранжевые цветы, наполняющие терпким запахом ночь, и карликовая вишня, касающаяся ветками окна. Вера достала крест Ильи. Цепочка так и осталась разорванной, она привязала ее к ушку креста…
Тот вечер. Год назад. Она лежала в своей комнате на старой софе – сколько себя помнила, столько и софу. Держала книгу, не перелистнув ни страницы. День назад Вера ходила к Сергею. Его, как и предполагала, дома не было, зато в ванной… Вот уж точно: злая ирония судьбы. Так же и она плескалась в ванной, когда к Сергею пришла Нина. Ожидание Веры длилось четвертую неделю, пока она не вошла в квартиру Сергея и не поняла: конец.
Быстро собрав вещи, как воришка, она ушла. Не совсем ушла. Спрятавшись под лестницей, Вера ждала, хотела посмотреть, кто так быстро занял ее место, кто счастлив и распевает под душем песни. Приехал Сергей… Шло время, Вера замерзла, но неведомая сила заставляла ждать. Они сбежали по лестнице, сели в машину и уехали. Продрогшая Вера еле передвигала ноги, заливалась слезами, но домой постаралась вернуться в обычном настроении, ведь маме переживания противопоказаны. Теперь все, надежды рухнули.
– Каким образом собираешься поднимать ребенка? – переживала за нее Лида. – Ты не представляешь, какие тебя ждут трудности. Мать в инвалидной коляске, на работе кавардак, рассчитывать не на кого. Ребенок нынче роскошь.
