Александра Маринина - Фантом памяти
Я, раскрыв рот, смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Вот это Мимоза! О том, что рот можно бы уже и закрыть, я вспомнил, наверное, только через несколько минут.
* * *Регулярные занятия с Бегемотищем не прошли даром. Если в первые пару недель каждая высказанная им мысль с огромным трудом приводила в движение ржавые механизмы восстановления причинно-следственных связей и выявления истинной подоплеки событий, то теперь вся цепь была смазана и отлажена. Двух десятков минут, в течение которых я "качал мышцу", мне хватило, чтобы понять, насколько права была наша хрупкая Мимоза.
Я не хотел иметь детей. Не знаю, почему, просто не хотел - и все. Не нужны они мне были, не интересны. Мне было стыдно и неприятно, мне казалось, что, если кто-то узнает об этом, на меня начнут показывать пальцем и обзывать моральным уродом. Все люди обязаны хотеть детей, на этом тезисе было построено все: пропаганда, литература, кино, бытовые отношения. Я воспринимал свое равнодушие к детям как признак собственной неполноценности и стеснялся его. И, как человек, не любящий и не понимающий оперу, выстаивает часами за билетами на премьеру "Пиковой дамы" и восторженно ахает во время спектакля, я, едва женившись в первый раз, стал немедленно настаивать на ребенке. Я делал все, чтобы не оказаться разоблаченным в своих постыдных желаниях, я тетешкал Светку, вставал к ней по ночам, водил ее в ясли и в детский садик, читал ей вслух книжки и постоянно ощущал тоскливую натугу в каждом своем слове, в каждом жесте. Я делал то, что был должен, а не то, что хотел.
Потом я развелся, женился на Лине и повторил тот же сценарий. У меня чудесный сын Женька, но я не скучаю по нему, я не страдаю оттого, что не вижу его. Я хочу, искренне хочу, чтобы у него все было хорошо, чтобы он был здоров и счастлив, чтобы вырос умным, сильным и порядочным, чтобы получил полноценное образование и сделал карьеру в той профессии, которая ему нравится. Но мне не нужно, чтобы он постоянно был рядом. Я не нуждаюсь в нем. Как не нуждаюсь и в Светке. И если меня задевало, что она отстранилась от меня, как только я расстался с ее матерью, то вовсе не потому, что я без нее страдал и хотел как можно больше с ней общаться, а просто потому, что мне было досадно: ну как же так, столько сил на нее потрачено, столько бессонных ночей проведено в смене одной пеленки на другую, укачивании, песенках и баюшках, столько книг прочитано вслух, столько выходных угроблено на бессмысленные походы в зоопарки, детские театры и парки с аттракционами. И где благодарность за все это?
Я был сам себе отвратителен, мысленно произнося все эти слова и молча выжимая пуд за пудом. Выходит, моя так называемая любовь к собственным детям - не более чем вложение капитала? То есть я вкладываю чувства, которых на самом деле не испытываю, и получаю в результате ренту в виде собственного имиджа в глазах семьи и друзей. Ну и в своих собственных глазах, разумеется, тоже. Со Светкой коммерческий проект долгое время не выгорал, вложенные капиталы доходов не приносили, и меня это злило, как злило бы любого нормального финансиста. А когда Светка минувшей осенью обратилась ко мне со своими проблемами и попросила ничего не говорить ее матери, я обрадовался и с облегчением вздохнул: финансовая схема заработала, на вложенные денежки начали капать дивиденды. Неужели я до такой степени моральный урод?
Да нет же, никакой я не урод. Если верить Мимозочке, таких, как я, огромное количество, но мы все стесняемся своего отличия от стандарта и поэтому притворяемся, скрываем свою непохожесть на соседа. А зря! Мы, оказывается, имеем право быть такими, какие мы есть. А если мы собой недовольны, если свои индивидуальные особенности считаем дефектами и пытаемся их скрыть или скорректировать, то тем самым предаем собственную личность. Вообще-то утверждение довольно спорное. Есть множество аргументов "против", но и немалое количество "за". В любом случае, это теория, над которой имеет смысл подумать.
Последние слова я мысленно договаривал себе, уже подходя к двери своей комнаты. Сейчас быстренько приму душ, смою честный спортивный пот, возьму плавки и халат и отправлюсь в бассейн...
В комнате кто-то побывал. В принципе, это мог быть кто угодно, и медсестра, и врач, и санитарка, двери здесь не запирались: мало ли, кому-то станет плохо, и врач даже войти не сможет. Но после визита медсестры на тумбочке рядом с кроватью обычно оставались прописанные врачом таблетки, а визит санитарки, убиравшей комнату, отмечался влажностью пола и прочих поверхностей и сверканием сантехники. Никто из персонала не имел привычки (да и не посмел бы, я думаю) рыться в моих вещах и бумагах. А бумагами несомненно кто-то интересовался. Я это заметил сразу.
Собственно, ничего секретного в них не было, я не мафиози и не политический деятель, да и бумаг-то как таковых у меня практически не было. Я имею в виду бумагу как официальный документ. Все, что было мною прочитано и изучено, уже давно увезено Мусей назад, в ее офис. Оставались только блокноты, в которых я делал краткие записи, не полагаясь на память. Чье-то удачное выражение, чей-то жест, занятная привычка, любопытный факт, неожиданная мысль все то, что обычно составляет так называемые "записные книжки писателей". Иногда в такие блокноты записывались отрывки длиной в несколько абзацев, если не хотелось или не было возможности включить компьютер. Иногда - сюжетные повороты или фрагменты будущего диалога. Как только все, записанное в такой блокнот, перекочевывало в рукопись, сам блокнот безжалостно выбрасывался, я никогда их не хранил и архивов не создавал. Неужели эти короткие отрывочные записи могли кого-то заинтересовать?
"Могли, - ответил я сам себе, - если речь идет о том, чтобы помешать мне написать книгу о милиционерах, то им важно каждое слово, каждая мысль. А также каждый источник информации, который у меня есть. Поэтому полезли в блокнот. Они подобрались совсем близко ко мне".
Тут же память услужливо подкинула мне сквозняк в тренажерном зале и чьи-то торопливые удаляющиеся шаги. Кто-то предусмотрительно убедился в том, что я тружусь на физкультурной ниве, стало быть, комната пуста. Странно, почему я не выглянул в коридор, когда услышал эти шаги? Услышал - и тут же закрыл дверь. Не хотел видеть? Побоялся? Предпочел перед самим собой сделать вид, что дверь открылась случайно, от движения воздуха? И тут же придумал себе изящную байку про поклонниц, которые спят и видят улицезреть своего кумира без штанов, в одних шортах и с голым торсом.
Меня затрясло. Я стоял под прохладным душем и злобно матерился вполголоса, когда мыло то и дело выскальзывало из дрожащих пальцев. К черту бассейн, к черту Мимозу с ее выворачивающими душу разговорами, никуда я не пойду. Я сейчас оденусь и отправлюсь на сестринский пост. И не сойду с места, пока не заставлю медсестру вспомнить, кто входил в мою комнату. И было ли это только сегодня или и раньше случалось?
* * *Сегодня дежурила хорошенькая Рита, которая усердно строила мне глазки. Та самая Ритуля, с которой я разговаривал перед домиком техперсонала, когда умер Фомич, и которую я про себя окрестил Куколкой, но не в том смысле, что она напоминала детскую игрушку, а исключительно потому, что под плотно облегающим, словно вторая кожа, халатиком всегда находилось что-нибудь уж очень яркое и переливающееся. Под скучноцветным коконом пряталась тропическая бабочка. И что самое поразительное: Рита не расстегивала халатик, не распахивала его, но каким-то немыслимым образом давала возможность мужской части местного населения узреть скрытое под белой тканью сверкающее великолепие. Ну просто наследница Гарри Гудини, Маргарита Копперфилд.
- Как дела, Ритуля? - я решительно уселся на стул, приставленный сбоку к сестринскому столу.
- Замечательно, Андрей Михайлович, - лучезарно улыбнулась в ответ красавица. - Что я могу для вас сделать? Таблеточку? Укольчик? Чайку с конфеткой? Как раз чайник только что закипел. Налить?
Чаю я не хотел, но все равно кивнул.
- Налей, если не жалко. Ритуля, у меня к тебе серьезный разговор.
- Да? - девушка заинтересованно округлила глаза. - Слушаю вас внимательно, Андрей Михайлович.
- У меня в комнате сегодня убирали?
- Пока нет, наша санитарка тетя Зина приболела, вместо нее будет убираться Раиса из кардиологии, но только после того, как свое отделение вымоет.
- Понятно. А то я смотрю, что-то пол сухой, словно его не мыли, хотел скандал устроить. А вы мне почему таблетки не принесли, Ритуля? Я пришел после тренажеров, думал, сейчас как дерну пару пилюлек для поддержания иссякших сил - а на тумбочке пусто. Манкируете?
- Да вы что, Андрей Михайлович! - возмутилась Куколка. - Я никогда ничего не забываю. Вам сегодня днем ничего не положено, у вас назначения только на утро и на вечер, могу журнал показать. Вам уже целый месяц днем лекарства не дают. Забыли, да?
