Бес в ребро - Вайнер Георгий Александрович
– Вреда нет, а порядок соблюдать надо, – сказал сержантским голосом Жигунов. – А документы у тебя есть?
Бабка взвилась:
– Какие еще документы? Зачем они мне? Что я, – шпиёнка или беглая какая?
Жигунов твердо указал:
– Документы нужны не шпионам и беглым, а всем нормальным гражданам. У тебя должен быть паспорт!
Интересно, что бабка, разговаривая с совершенно партикулярным, модно одетым Сашкой Жигуновым, ни на миг не усомнилась в том, что он настоящий милиционер. Наверное, дело не в форме, не в погонах и петлицах – он не вызывал сомнения в своем праве спрашивать, допрашивать, командовать какой-то особой милиционерской статью, ухватками, тоном и манерой разговора.
– Дорогая бабушка, придется пройти со мной в отделение, уточнить вашу личность и составить протокол, – категорически завершил он дискуссию и этим почти незаметным переходом с «ты» на «вы» перевел их беседу из уличного разговора в административную процедуру.
– А чего там уточнять? – испуганно бушевала бабка. – Незачем меня по милициям таскать! Еловацкая моя фамилия, Надежда Капитоновна меня зовут…
– А моя фамилия Жигунов, – вежливо представился Сашка. – Но у меня есть документ, удостоверяющий этот факт, а у вас – нет. Поэтому мы поедем все-таки в милицию…
Он вынул из внутреннего кармана плаща продолговатую черную коробочку, и не только бабка, но и я с удивлением увидела, как он выщелкнул из коробочки хромированный прут антенны, нажал кнопку тумблера и сказал в черную решеточку микрофона:
– Алло… алло!.. Двенадцатое?.. Алло… Это Жигунов…
И все это время он неотрывно смотрел на ерзающую и суетящуюся бабку Еловацкую, которая махнула рукой и стала складывать в сумку разложенные на картонной коробке нежные желто-зеленые букеты.
– …Панюков, это я, Жигунов. Слушай, подошли ко мне патрульную машину на угол Маяковского и Революции… Да, надо… Хорошо… Отбой…
Чикнул тумблером, положил рацию обратно в карман и попросил бабку:
– Надежда Капитоновна, давайте-ка дособерем ваши цветочки, надо будет нам немного отвлечься от торговли…
Бабка попыталась взять его на голос:
– А что ты безобразничаешь? Это издевательство! Чего пристаешь?
Жигунов усмехнулся мрачно-спокойно:
– Ну-ка тихо, тихо, успокойтесь, Надежда Капитоновна! Мне кажется, что вы не своими цветочками торгуете… -
– А чьими – твоими?
– И не моими. Вот мне и охота узнать, чьими. А если ошибаюсь, принесу глубокие извинения…
Мимо нас шла по тротуару компания молодежи в защитно-зеленых стройотрядовских штормовках, расцвеченных яркими институтскими этикетками. Парень играл на гитаре, а остальные вразнобой подпевали:
Я жить-то не умею, а не то что убивать…
Бабушка Еловацкая подняла с асфальта сумку, потопталась нерешительно и вдруг сделала рывок навстречу студентам, как атакующий форвард. На ходу перевернула сумку, и цветы дождем посыпались на тротуар.
– Берите цветочки! Берите на память, сыночки дорогие и доченьки! Славной нашей молодежи цветочки! Разбирайте быстрее, пока этот черт не отнял… – показывала она на смеющегося Жигунова.
Ребята с хохотом и шутками расхватали цветы и галдящей разноцветной стаей умчались по своим прекрасным молодым беззаботным делам.
А Еловацкая уперла руки в боки и спросила Жигунова злобно-торжествующе:
– Ну, кто это тут нарушает? Торговать нельзя, а раздавать цветы не запрещается? Я ведь цветами и не торговала никогда! Я их раздаю тут… Понятно?
– Понятно, Надежда Капитоновна! – все еще улыбался Жигунов. – Теперь, коль вы улики уничтожили, придется мне вас проверить обязательно…
Около нас остановился раскрашенный в канареечные цвета «жигуленок». Жигунов взял из рук бабки пустую сумку и пошел к машине.
Бабка вздохнула, плюнула сердито и пошла следом. Жигунов открыл переднюю дверцу и сказал мне:
– Садись сюда, а мы с Надеждой Капитоновной устроимся сзади, побалакаем по дороге, пошепчемся маленько…
Уселись в машину, Жигунов похлопал водителя по плечу и сказал:
– Ну-ка, Володя, подкинешь нас по адресу бабушки. Где проживаете? – повернулся он к Еловацкой.
– Пролетарская, семнадцать, – мрачно буркнула бабка.
Шофер включил мигалку, дал газ, и машина, выскочив с ревом на осевую, помчалась через город.
Я старалась не думать сейчас о Ларионове. Из-за того, что я плохо себе представляла тюрьму, воображение услужливо подсовывало какой-то бесформенный, мрачный, зловонный кошмар, полный постоянной угрозы насилия и ужаса. И кошмар этот сразу вызывал обморочную слабость и дурноту…
Водитель притормозил у бетонной башни. Приехали – Жигунов галантно подал бабке руку, помог вылезти из машины. А она предприняла последнюю попытку сопротивления:
– Ну чего ты на мою голову навязался? Хочешь… – она заговорщически наклонилась к нему: – Отдам всю выручку, и пошли все по домам…
– Это вы мне что, взятку предлагаете, Надежда Капитоновна? Так я вас понял?
– Почему взятку! За провоз плату!
– Давайте-давайте, – ухмыльнулся Сашка. – Не надо лишнего разговаривать! Сейчас идем к вам, проверим документы, поболтаем о пустяках, и мы уезжаем…
На восьмом этаже бабка Еловацкая позвонила в дверь, и я заметила, что это условный сигнал.
В квартире было тихо. Она обернулась к нам, сокрушенно вздохнула:
– Нет мужа дома… Не ждал он меня так рано, не знал он, что вы меня на своем такси повезете…
– Ай-яй-яй, – сокрушенно покачал головой Жигунов. – А ключа у вас своего, конечно, нету? Не добраться нам никак до паспорта, в дом не попадем?
А сам подошел к железной дверце электрического распределительного шкафа, перочинным ножом вскрыл запор, открыл створку и стал рассматривать электросчетчики.
– Фь-ю, – присвистнул Сашка. – Надежда Капитоновна, в квартире вашей беспризорной никак печь плавильная? Счетчик крутится, как оглашенный…
Бабка затравленно заметалась, глазами, а Сашка спокойно предложил:
– Давайте, звоните, как надо, – пускай муж открывает. И не тяните зря время, я все равно не уйду…
Еловацкая досадливо крякнула, достала из кармана ключ, отперла и распахнула дверь.
В прихожей стоял испуганный пожилой мужчина с вытянутым напряженным лицом.
– Что? Что такое? – спросил он.
– А-а! Напасть такая! Вот, захватили меня…
Жигунов, доброжелательно улыбаясь, вошел в квартиру:
– Вы, Надежда Капитоновна, предъявите, пожалуйста, документы. А вы, если не ошибаюсь, мужем доводитесь?
Мужчина механически кивнул, по лицу его текли капли пота.
В квартире было невыносимо жарко. Влажная парная духота, запах гниения и мокрой земли. Здесь дышать было трудно, воздух такой тяжелый и плотный, что казалось, его можно двигать руками, как шкаф.
Жигунов уже освоился здесь, сказал весело:
– Хозяева, а попить-то у вас можно?
– Сейчас принесу, – сказала бабка и пошла на кухню.
Жигунов отодвинул ее мужа, как стул, сделал шаг и распахнул дверь в комнату. Плотный поток света и влажной жары плеснул в лицо. Я ахнула: комната была превращена в теплицу! Настоящая оранжерея! Так вот откуда этот теплый гнилостный запах. Весь пол в комнате был уставлен пластмассовыми лотками, в которых цвели желтые нарциссы. На стенах и на потолке были укреплены самодельные софиты, сочившиеся нестерпимо ярким светом. Жигунов вернулся в прихожую и распахнул дверь во вторую комнату, и оттуда тоже полыхнул яркий свет. Прихожая была так яростно освещена, будто мы собрались здесь фотографироваться. Во второй, чуть меньшей оранжерее в лотках тянулись наверх упругие зеленые стрелки еще не набравших силу тюльпанчиков.
Из кухни вышла Еловацкая, в руках у нее тряслась кружка, и вода проливалась на пол.
– Так, дорогие юннаты, – сказал мрачно Жигунов. – Значит, частное предприятие организовали? Подпольный цветочный промысел?
– А что мы плохого делаем? -запричитала бабка. – На пенсии мы… дети живут отдельно… нам такой большой квартиры не надо… мы и цветочки выращиваем здесь…
