Александр Аде - Год сыча
По-другому ведет себя охальник Шуз:
– Кончай слюнявить трубку. Человечество катится в тартарары вместе с жирным Санта Клаусом и прочей слащавой дребеденью. С каждым годом мы все ближе к пропасти, что лично меня радует. Это скопище вонючих придурков, запердевшее вселенную, наверняка омерзело даже тому, кто его создал.
Звякаю Акулычу.
– И тебя с наступающим, обормот, – отвечает он, дико орет: – Эй, там, на камбузе! – и поясняет: – Отпрыски бузотерят.
– Ты славный мужик, мордан, – говорю я. – Честный мент.
– И ты вроде ничего, птаха божья, – откликается он.
– Слушай, не найдется для меня в ментовке вакансии опера?
– Для хорошего человечка завсегда найдется местечко. Как погляжу, не сладка сычиная доля.
– Надоело кувыркаться в одиночку. Рогоносцы и рогоносихи поперек горла. Хочу поработать на державу.
– Забегай после праздников. Обсудим.
Убедившись, что Сероглазка намертво припаялась к ящику с антенкой, натужно изображающему искрометное веселье, уединяюсь на кухне и набираю номер Анны.
– С наступающим, любимая! Желаю счастья на веки вечные.
– И тебе счастья, милый.
– Без тебя? Это немыслимо. – Не удержавшись, спрашиваю: – Ты одна?
– Как перст.
– Можно навестить тебя в новом году?
– Нет, – произносит она нежно и непреклонно.
Мы разъединяемся, точно кто-то одним махом разрубил пульсирующую ниточку, связывавшую нас во мгле…
С боем курантов врывается Новый год. Темноту за окном с шумом прорезают запущенные пацанами разноцветные ракеты, мелкие декабрьские звезды над нашей блочной многоэтажкой становятся звездами января и наступает время подарков.
Преподношу жене французский косметический набор и с волнением жду ответного сюрприза. Вообще-то я уже два раза намекал, что хотел бы новый портмоне, этот совсем истрепался.
– А мой подарок невидимый, – говорит Сероглазка. Замечает выражение моей вытянувшейся физиономии и добавляет: – Пока.
Так, портмонет накрылся.
– Слушай, Королек, – хитро прищуривается жена. – Ты же у нас сыщик. Вот и угадай, что я собираюсь тебе презентовать.
– Данных маловато, – бурчу я, насупившись.
– Давай-давай, не увиливай.
– А если не отгадаю, что – не получу твой сюрприз?
– Все равно получишь, – вздыхает Сероглазка.
– Сегодня?
– Н-н-нет. Через какое-то время.
– Через какое?
– Хватит, – отрезает Сероглазка. – Если скажу, любой дурак догадается.
Усилием воли напрягаю расслабленные полегчавшие мозги, в которых словно вскипают пузырьки шампанского.
– Исходя из твоих слов ясно, что подарок существует и – главное – я его когда-нибудь получу. Но почему не сразу? И почему он сегодня невидимый? Рассмотрим варианты. Первый. Ты вложила деньги в некую фирму, которая обещает неслыханные дивиденды… Нет, на такую аферу ты не отважишься. Вариант второй. Подарок – нечто произрастающее. Он где-то таится и через срок, который знает любой дурак…
Застываю с разинутым ртом.
Сероглазка краснеет и смеется. Поднимаю подругу жизни на руки, и на ее шее тихонько звякают бусы. Я осторожно держу на своих лапах Сероглазку – и сына… или дочь. Вообще-то лучше, если родится пацан, но и пацанка вполне сойдет, я не гордый.
Во мне, разрывая грудную клетку, вспыхивает неимоверная радость – и тут же гаснет, сменившись смутной тоской и страхом. Уж не потому ли, что зародившееся в Сероглазке крошечное невидимое нечто отныне и навек, как цепью, приковывает нас друг к другу? Неужто это пугает меня?
– А теперь поставь даму на место, – велит Сероглазка.
И когда исполняю приказ, вытаскивает из-под ваты, изображающей снег у подножия елочки, совершенно роскошный портмоне, сдувает с даже на вид мягкой кожи прилипшие волоконца и протягивает мне.
– Э, нет, – заявляю решительно, отводя Сероглазкину руку. – Вот его ты подаришь ровно через двенадцать месяцев. Сейчас это уже перебор.
А сам думаю: «Что-то будет через год?»
* * *Январским вечером я вышел из своего подъезда и повернул к дровяникам. В домах светились окна. Сияли лампочки двух фонарей, погрузивших деревянные ноги в сугробы. Я повернул ключ в висячем замке, отворил дверь сарая и вдохнул упоительный запах дерева и гнили. Затем принялся за работу: выбросил на снег полешки, обхватил веревкой, закинул вязанку за спину и машинально поднял голову. С тех пор как Чукигеки показали мне в телескоп радужную звезду, я стал часто смотреть на небо. В угольной черноте светились крупные и ясные огоньки. Голубые и белые казались холодными, как осколочки льда, красные и желтые горели тепло и дружелюбно. Под фонарем сгустком молочного света мерцал сугроб. Искры проскакивали по нему, как мгновенные отражения звезд.
Наглядевшись, я зашагал по хрустящему снегу, поднялся на второй этаж, протиснулся в квартиру и свалил мерзлые поленья возле печки. Здесь было жарко, за железной дверцей пылал огонь.
Свою миссию я выполнил – это была уже десятая вязанка – и теперь мог на законном основании бить балду. Снял куртку и ботинки, стащил в комнате тесный пиджачок, повесил в шкаф и погляделся в зеркало, висевшее на внутренней стороне дверцы шкафа.
На меня смотрел одиннадцатилетний подросток, светловолосый, длинный и худой. Я скорчил ему гримасу. Он ответил тем же. И вдруг я оторопело ощутил, что в зеркале скрыта вся моя жизнь. Сначала я отражался в нем новорожденным, потом пацаном-несмышленышем. Я рос, и вместе со мной слой за слоем наращивалась память зеркала.
А что, если можно прокрутить ее, как киноленту? Мне стало жутковато. Зеркало было живым и загадочным. Оно хранило в себе мои тайны. Мама основательно поработала ножницами, и на наших осиротевших семейных фотографиях отец отсутствовал. Но зеркало надежно спрятало его в одном из своих тончайших слоев.
Я осторожно потер поблескивающую стеклянную поверхность: вдруг под моим пальцем проявится движущееся отражение отца? Ничего не произошло. Я потер сильнее – с тем же результатом.
В зеркальной глубине показалась мама. Подошла, обняла за шею. От ее рук пахло деревом и дымом.
– Большой вымахал, – сказала она, – скоро меня догонишь.
Она стояла внутри зеркала, смотрела оттуда, обхватив шею моего двойника, и в то же время была рядом. От этой раздвоенности у меня потихоньку поехала крыша. Который Королек подлинный – я или тот, что глядит из зеркала? И где настоящая мама: та или эта? Мне показалось, что сейчас среди нас, зазеркальных, появится отец. Но его не было. На его месте стоял я.
– Слушай, – сказал я по возможности басовито, – давай починю розетку, вон как искрит, пожара бы не было.
Мамины глаза благодарно засияли.
Во время доблестной битвы с окаянной розеткой меня здорово шибануло током, но в тот вечер я впервые ощутил себя взрослым, необходимым…
Иногда я, разменявший четвертый десяток, гляжу в зеркало и думаю: а что если и впрямь истинный Королек, мудрый, отважный, великодушный, затаился в зеркальной глубине, в том идеальном мире, где мне уже никогда не удастся побывать, а я – всего лишь неудачная копия, жалкий двойник?..
