Анна Владимирская - Капкан на демона
Тужилов открыл рот, встал, улыбнулся.
— Я рад, Верочка! И за себя, и за вас. Мы скоро закончим?
К ним подошел Стас, молча встал рядом. За все время его помощи Лученко и Тужилову он произнес едва ли десяток слов. Вера была очень благодарна Андрею за такого помощника…
— Давайте-ка чайку, — звучно произнес Тужилов и направился в другой конец подвала.
Там находилась их импровизированная маленькая кухня. Пожилой профессор настоял, чтобы тут было все, к чему он привык, раз уж ему приходится проводить здесь столько времени. Он включил чайник, достал из холодильника нарезку сыра и ветчины в магазинных упаковках.
Вера уселась на стул и сказала:
— Нет, Тимур Борисович, мы не скоро еще закончим.
— Но ведь начало получаться…
— Прекрасно, что получилось. Я боялась, что не… Словом, опыт мог и не сработать, слишком много всяких факторов. Но это только начало. Успех надо закрепить уже без погружения в сон.
— Так сколько же еще вы будете заниматься своими опытами? Мы сидим здесь уже три недели!
— Не три недели, а восемнадцать дней, — терпеливо ответила Лученко. — Заниматься будем, пока вы не получите то, чего хотели.
Профессор с полным ртом энергично закивал в знак согласия. Крошки посыпались ему на бороду.
— Теперь мы видим, что это реально, — продолжала Вера. — Что это не сказки и не мистика — выработка у человека чутья на смертельную опасность…
Тужилов перебил ее:
— Да! Я же говорил, я знал, Верочка! Теперь я в Питере открою спецкурс по этой методике…
В комнату вошел Петя Пасюта, телохранитель Тужилова. Старик отказался ехать в Киев без него, хотя Вере казалось, что наоборот — это телохранитель не хотел отпускать клиента.
Профессор прервал себя на полуслове, недовольно спросил:
— Чего тебе, Питон?
— Бутербродик, — улыбнулся здоровяк, пожимая круглыми могучими плечами, и полез в холодильник.
Тужилов дождался, когда он выйдет, и добавил:
— Назову этот курс «Тренинг на выживание».
Стас вздохнул.
— Наберитесь терпения, — сказала ему Вера. — Что поделаешь, надо выполнить обещание.
— Так сколько еще подходов будет в этом вашем опыте? — спросил помощник.
— Не знаю. Полсотни, сто, несколько сотен.
Тужилов удивился.
— И что, я каждый раз должен буду погружаться в гипнотический сон?
— Теперь не обязательно. Нужно менять условия. И кстати… — Она поманила десантника за перегородку, там шепнула ему так, чтобы не слышал старик. — Скоро пистолет нужно будет сменить чем-нибудь другим.
— Чем? Автоматом?
— Может, и автоматом, хотя лучше снайперская винтовка с оптическим прицелом. Но это ведь тоже пули. А испытуемый должен реагировать на опасность не только от выстрела. Не знаю, помогите придумать, вы же мужчина! Можно подвешивать над ним тяжесть, тут в подвале есть блины от штанги. И тяжесть пусть грозит упасть на него, то есть что-то с веревкой придумать, поднесенный к ней нож, например. Потом перейдем на шприц с ядом, пузырек с кислотой…
— Ого, — удивился Стас. — У вас богатая фантазия на тему, как лишить человека жизни. Могли бы стать первоклассным маньяком.
— Спасибо на добром слове! — усмехнулась Вера в ответ. — Но если надо, я и без всяких приспособлений обездвижу кого угодно. Поймите, в этом опыте нужно применить все, что способно убить или искалечить. И повторить по сто раз. Тогда в подсознании человека что-то окончательно растормаживается. Он будет способен чувствовать уже малейшую опасность. Не сядет в поезд, если тому суждено сойти с рельс. В обреченный на авиакатастрофу самолет. И так далее…
Помощник задумался. Ему и самому хотелось бы пройти такой тренинг…
— Ладно, винтовку я, если надо, принесу, — разговорился он. — Могу еще ножи. И кстати, у меня есть японская катана. Настоящая, острая как бритва.
— Отлично! — похвалила Вера. — А теперь продолжим.
В этот вечер помощник направлял на Тужилова ствол пистолета еще несколько раз. Но профессор уже не спал. Он сидел на кушетке, стоял у окна, у тренажера, сидел на стуле, залезал в холодильник, пил чай. Из тринадцати раз старик почуял опасность два раза.
— Холод в кишечнике, — пояснил он, отвечая на настойчивые Верины вопросы, как именно проявляется его реакция на неосознаваемую смертельную опасность. — Сосание, озноб… И в груди теснит. А что ты так расспрашиваешь? Интерес исследователя или тревожишься за меня? Я помню, что у тебя начиналась крапивница… Такая была реакция организма на неосознаваемую угрозу твоей жизни. А сейчас как?
Она промолчала. Значит, пока что Тужилов чувствует себя нормально. Но надолго ли? Такая серьезная и редкая вещь, как чувствительность к смертельной опасности, не может существовать в человеке сама по себе, отдельным бонусом. Почти у любого, кому досталась сверхчувствительность, за счет гипертрофированного одного чувства притуплено другое. Или наоборот: чутье на опасность повышено, потому что каких-то других пониманий или интуиций не хватает. Точно так же чувствительность к опасности, вырабатываемая в ком-то искусственно, не развивается на пустом месте, человек не может остаться прежним. Четкой зависимости, строго просчитанных побочных эффектов нет, в этом вся проблема…
Сложный индивидуальный механизм может отреагировать совершенно непредсказуемо. Человеку может полностью «отбить» всю ощущалку — и он превратится в ходячего робота: ничто его не трогает, не вызывает острого удовольствия или горя. Ну, чувствует он опасность. Как данность. Но она уже не вызывает острых чувств и прилива адреналина, как и все остальное на свете. Или, опять же, наоборот, все на свете обостряется так, что хоть запрись в четырех стенах: каждая мелочь вызывает сумасшедшую реакцию, аллергию, острую боль, затуманенность и прочие неприятные состояния. Она вспомнила «Альтиста Данилова», где героя «наградили» гиперчувствительностью к чужим страданиям: где бы кто ни мучился — и ты мучишься заодно, как будто подключенный проводком. И такое тоже может образоваться…
Но бесполезно Тужилову это говорить, она уже пробовала. Слишком силен его страх за свою старческую шкуру, случайной гибели он боится больше, чем мучений.
— Два раза — это хорошо, это больше, чем я ожидала, — проговорила она. — На сегодня хватит.
…Опыты с Тужиловым продолжались. Десятки и сотни раз он ложился на кушетку. На него направляли оружие, над ним вешали груз, к нему подкрадывались со шприцем, наполненным ядом, с ножом. Он спал, его будили… Несколько раз старик чувствовал направленный на него ствол и вскидывался, радуясь, как ребенок: у него получается!..
Но на все остальные виды опасности его подсознание не реагировало.
* * *— Вера! Прудников беспокоит. Есть новости!
Звонок раздался в неудачный момент, когда Вера вошла в дом с продуктовыми пакетами в обеих руках. К тому же на нее напрыгивал Пай: ведь любимая хозяйка пришла с работы домой! А значит, нужно лизаться и всячески показывать, как он рад. Прижимая трубку к уху плечом, Вера двигалась по кухне, стараясь одновременно и освободиться от пакетов, и умерить пылкого спаниеля.
— Сейчас пойдем гулять! — сообщила она песику, отчего градус любви повысился еще на несколько порядков.
— Что? — опешил майор.
— Это я не тебе. Слушаю, Валентин! — сказала она, пытаясь надеть на Пая ошейник, взять в руки поводок и не забыть рассовать по карманам телефон и ключи от дома.
— Вера, дело закончено. Кукольник пойман! И он во всех своих злодействах сознался! — Голос милиционера звучал победно.
— Даже так? Поздравляю… Кто же им оказался?
— Хозяин стриптиз-клуба «Куколки» Филипп Крученых! Мерзость еще та.
Вера помолчала.
— Стало быть, ты в моих консультациях больше не нуждаешься? Я этому даже рада. Больше времени уделю дому и саду, а то весна, а у меня ничего не сделано, конь не валялся…
На самом деле она немного растерялась. А как же Тужилов, для чего она привезла его в Киев? И бьется с ним, чтобы выдрессировать его трусливое подсознание ощущать смертельную опасность…
— Вера, мне немного неловко, — сказал Прудников без малейшего раскаяния в голосе. — Но, раз уж дело закончено, скажу правду… Помнишь третью жертву, я еще говорил, что она не установлена?
— Да, помню, мукла Ева. Но ты меня обманывал, я это сразу поняла. Только зачем?
— А как ты поняла? — не утерпел Прудников.
— А не скажу!
Лученко уже была во дворе, она бросала псу палку, и он бегал за ней, по земле стлались уши цвета топленого молока, как знамена неведомой страны.
— Просто ты колдунья.
— Пусть курьер привезет мне домой инфу на эту вашу коллегу, тогда скажу.
— Но ведь дело уже закрыто, зачем тебе читать про какую-то незнакомую женщину? Ладно, сдаюсь: она была нашим консультантом по маньяку до тебя. Не хотел говорить, чтобы ты не боялась. Она случайно стала жертвой маньяка.
