Оксана Аболина - Убийство в Рабеншлюхт
— Франц сказал, что доктор, как только привез тело в хладную, пошел и напился, так что лежит в бесчувствии. Какая уж там экспертиза?
— Мдааааа, — протянул Бауэр. — И как с такими работниками можно что-то сделать?
— Убийства у нас не каждый день случаются, — заметил отец Иеремия.
— Но второе за год — не так уж это и мало, — огорченно добавил Бауэр. — Мне нужен помощник, но в управлении считают, что деревне и одного жандарма достаточно. В стране неспокойно. Стягивают все силы в город. Что вы еще узнали?
— Пока ничего, — сказал священник. — Постараюсь записать всё к приезду следователя. Может быть, в голове сведения улягутся и Господь вразумит меня, в каком направлении следует искать дальше.
— Дядя? — вопросительно потянул Иоганн отца Иеремию за рукав сутаны. — А Герта?
— Что — Герта? — засмеялся Бауэр. — Ты подозреваешь в убийстве Феликса столетнюю старуху?
— Нет-нет, — заверил жандарма священник. — К ней заходил доктор. Это было примерно во время убийства. Зажал ей зачем-то рот. Она сопротивлялась и сумела сорвать с его пояса ключ.
Жандарм потер лоб.
— Это уже странно. Может быть, вы и правы. Слишком много совпадений. Но каким образом тут может быть замешан доктор? Ладно, я зайду к старухе, если будет не слишком поздно. А сейчас, мне кажется, мы должны отправиться в дом родителей Феликса и поговорить со слугами — не пропало ли что в хозяйстве? Да и слуги — все ли на месте? Я думаю, нам удастся найти какие-то следы там. Пойдете со мной?
— А как же Себастьян?
— Да, вроде, страсти улеглись… Дом Феликса не так уж далеко, обернемся быстро, никто и не заметит нашего отсутствия. К тому же почти стемнело. Преступник может сейчас вертеться около места преступления. Они часто на него возвращаются к ночи, чтобы скрыть улики. Запрём кутузку, и быстро сходим. Втроем скоро управимся.
23
На улице солнце зашло за высокую мельницу, и на деревню опустилась теплая летняя ночь. Где-то громко стрекотали кузнечики, рассказывая друг другу о последних новостях, в окнах домов загорался свет, а на небо, беззвучно кряхтя и ругаясь, карабкалась толстая бледная луна.
— А убийца до Себы не доберется? — спросил Иоганн, наблюдая, как жандарм вешает на дверь кутузки большой амбарный замок. — Я читал, что есть такие воровские ломики, так ими можно любой замок взломать.
Бауэр подергал замок, убедился, что он закрыт и насмешливо посмотрел на мальчишку.
— А зачем убийце к твоему Себастьяну лезть? — спросил он и, не дожидаясь ответа, развернулся и зашагал к дому Феликса.
— Ну мало ли… — развёл руками Иоганн. Впрочем, он и сам понимал, что сморозил глупость. Одно дело разъярённая убийством односельчанина толпа — успокоилась, слава Богу, а другое — расчетливый хладнокровный убийца, который, наверное, каждый шаг свой просчитывает. Иоганн поправил картуз на голове и зашагал следом за жандармом и священником.
Бледная луна светила им в спины, отчего тени впереди казались длинными и какими-то нереальными. Словно три великана идут за спиной, и тени принадлежат этим великанам — длинноногим, длинноруким, с непропорционально маленькими головами. Они уже подходили к большой усадьбе семьи Шульц — родителей Феликса, когда жандарм резко затормозил и замер, вглядываясь в темные силуэты деревьев, что росли в стороне. Великан, шедший за Бауэром, тоже замер и повернул свою маленькую голову вслед за жандармом.
— Что там? — не выдержал Иоганн.
Вслед за ним и отец Иеремия вопросительно посмотрел на своего спутника. Бауэр еще постоял несколько секунд, а затем хмуро бросил:
— Показалось… Смотрите-ка, а слуги еще не спят.
Слуги действительно не спали, расположившись на большом крыльце дома. Их было трое — кухарка, садовник и горничная, она же прачка. Впрочем, маленький, длинноносый, в помятом костюме мужичонка только именовался садовником. И лицом, и фигурой он удивительно напоминал уменьшенную копию героя картины Карла Шпицвега «Книжный червь». И на самом деле отвечал за все хозяйство семьи Шульц.
Обеим женщинам — кухарке и прачке — было далеко за пятьдесят. Женщины, однако, были крепкими, здоровыми, с деревенским румянцем на щеках и чем-то похожими друг на друга — то ли дородной фигурой, то ли манерой речи с небольшим, едва уловимым, акцентом. Стоявший между ними садовник казался утлым корабликом из поэмы Гомера, что попал между двумя могучими скалами. Иоганн унял свою буйную фантазию, но про себя решил называть кухарку Сциллой, а горничную — Харибдой.
Расположились на скамье под раскидистым старым вязом — Отец Иеремия устало вытянул ноги, а господин Вальтер достал из кармана лист бумаги и принялся аккуратно записывать показания слуг. Те стояли рядом, а Иоганн прохаживался вокруг дерева, внимательно слушая, о чем выспрашивают их жандарм со священником.
— Типун ему на язык, пьянице! — возмущенно охала Харибда. — Сказать о госпоже Шульц, что она больной притворяется!
— Горе-то какое, — причитала ей в тон Сцилла. — Да чтоб ему вино поперек горла стало! Какой он доктор после этого…
— Ну, хватит! — оборвал служанок Бауэр.
Вышло несколько грубовато, даже отец Иеремия поморщился, но жандарм не обратил на это никакого внимания.
— Значит, фрау Шульц действительно серьезно больна? — спросил он.
— Почти всю весну в кровати пролежала, — сообщила Сцилла. — Уж одних лекарств хозяин почти на пятнадцать марок выписал, а все без толку. А затем доктор сам и присоветовал: везите на воды. Вот они и собрались… не вовремя как…
Служанка снова всхлипнула и, вытащив из кармана маленький белый платочек, принялась утирать слезы.
— На двадцать семь, — неожиданно заявил садовник. — Ровно на двадцать семь марок лекарств. Лично в городе закупал.
Из последующего разговора выяснилось следующее. Некоторое время назад Феликс стал все чаще пропадать у чужаков. С отцом у него даже размолвка вышла, а затем и вовсе настоящий скандал, когда сын попросил крупную сумму. С какой целью и для чего слуги не знали, но отец денег не дал. Более того, грозил сына оженить, чтобы тот, наконец, остепенился. Несколько дней Феликс ходил, словно в воду опущенный, но затем заметно повеселел, а уж перед самым отъездом родителей о чем-то долго разговаривал с фрау Шульц наедине. После чего вновь запропал — то ли в лесу, то ли еще где — возвращался только ночевать, да и то не всегда. Весь вчерашний вечер он был взволнован, но однако весел и даже изволил ужинать за одним столом со слугами, пересказывая им разные веселые случаи из студенческой жизни в городе. Утром ушел рано и больше не возвращался.
— А к нему сегодня никто не заглядывал? — поинтересовался Бауэр. — Не спрашивал никто Феликса?
— Нет! — коротко ответила Харибда.
— Никого, — покачала головой Сцилла, по-прежнему всхлипывая в платочек.
— Вы их не слушайте, — вмешался садовник. — Оне обе в доме были, ничего не видали.
— Так, значит, кто-то все-таки приходил? — насторожился жандарм.
— Так точно, господин Вальтер, приходил. Точнее, приходила.
— Да кто же?! — рассердился жандарм. — Не тяни кота за хвост!
— А дочка докторова и приходила, Лаура. Утром еще. Ну не самым ранним, а часа эдак за полтора до того, как вы приблудыша кузнецовского схватили. Сначала у ворот постояла, а я как раз флигельком своим убирался — во-о-он за тем, выглянул — мнется, с ноги на ногу переступает, ну вроде как зайти не решается. Я ее окликнул, значит, а она меня о Феликсе и спросила.
— Как спросила? — быстро поинтересовался Бауэр. — Дословно рассказывай.
Длинноносый садовник почесал средним пальцем затылок и задумался.
— Феликс… нет, по имени не называла, точно помню… Сынок хозяйский дома, спрашивает. Я ей: Феликс что ли? А она засмеялась так истеврически…
— Истерически, — не удержавшись, поправил Иоганн, и его дружно придавили тяжелыми взглядами и отец Иеремия, и господин Вальтер.
— …ну да, — легко согласился садовник, — засмеялась как ненормальная и говорит: не хватало еще второго — двух таких земля не вынесет. Земле, мол, и одного много. И пошла, пошла…
— Куда пошла? — все также быстро, не давая садовнику перескочить с одной мысли на другую, поинтересовался жандарм.
— Виноват, — развел руками садовник. — Не усмотрел. Я ж повернулся сразу и за флигель пошел. Кабы знать-то, что спрашивать будете…
Бауэр и отец Иеремия переглянулись, и над скамейкой повисло тяжелое молчание. Даже служанки прекратили всхлипывать, только в воображении Иоганна всё еще звенел истерический смех обманутой Феликсом девушки. Наконец, священник тяжело вздохнул, достал ленту и показал садовнику.
— Не припомните, — мягко спросил он. — На Лауре не было этой ленты?
— Как же не помню, — удивился тот. — Прекрасно помню. Именно он и был.
