Эда Макбейн - Белая леди
Он был здесь, чтобы поговорить с Марией Торренс, потому что она была последним человеком, который видел свою мать живой.
Он нашел ее в лохматом рыжем парике, беседующей с группой молодых людей, старающихся заглянуть за ее белую шелковую блузку.
Мария заметила его, когда он пересекал комнату. Она сразу подошла к нему и шепнула настойчиво, едва переводя дыхание:
— Давайте уйдем из этого кошмарного места.
Они вышли из галереи на Дороти Вэй, где только что распахнул свои двери по-настоящему великолепный ресторан для гурманов. Никто из них еще не ужинал, поэтому они оба хотели бы попасть в «Ла Веччиаччиа», так называлось новое заведение. Но одеты они были слишком буднично для такого элегантного места.
Они выбрали заведение Марины Лу, расположенное у воды. Здесь можно было насладиться сандвичами или легкой закуской, что более всего подходило для жаркого и душного весеннего вечера. На Мэттью был бледно-голубой хлопковый пиджак, более темные легкие брюки и белая рубашка, раскрытая у ворота. На Марии были ярко-зеленая мини, соответствующие ей кожаные сандалии на высоком каблуке и дерзко расстегнутая белая шелковая блузка. Мэттью не забыл, что у нее не было волос под этими рыжими кудрями, каскадами падающими на ее плечи.
Они заказали выпить и сели, разглядывая движущиеся огоньки суденышек на воде, пересекающих Залив Калузы в мерцающей тьме. Одно из судов стало подавать сигналы другом. Здесь редко можно было видеть, чтобы один лодочник подавал сигналы другому. Возможно потому, что никто из них не знал азбуки Морзе.
Мария заказала мясо с французским соусом, с сыром и авокадо, а Мэттью, следящий за своим холестерином, морского окуня, жаренного на гриле.
— Итак, чем вы интересуетесь? — спросила она. — Когда вы позвонили, вы сказали…
— Да. На самом деле, две вещи… Во-первых, ограбление.
— Какое ограбление?
— Которое произошло за два дня до того, как ваша мать убила себя.
— Она была убита, — поправила его Мария.
— Через два дня после того, как ваш трейлер ограбили. Вам известно, что было украдено?
— Некоторые ее вещи, некоторые мои. Ничего очень уж ценного.
— На сколько, примерно, по вашему мнению?..
— Не имею представления.
— Хотя бы приблизительно.
— Я действительно не знаю. Моя мать дала перечень полиции и страховой компании. Мои жемчуга стоили пять или шесть тысяч долларов, сапфировое кольцо, которое она подарила мне на день рождения, стоило около восьми тысяч. Но я не знаю, сколько стоили ее драгоценности.
— А как насчет облигаций?
— Я не знаю.
— Как вы думаете, была какая-то связь?
— Вы имеете в виду между ее убийством и ограблением? Не представляю, какая?
— Расскажите мне снова о дне ее убийства, — сказал он и сразу осознал, что сейчас он полностью разделяет ее убеждение о том, что ее мать была убита. — Начиная с того, как вы проснулись в то утро.
— Я встала в четыре тридцать, мой будильник был установлен на четыре тридцать. Мама еще спала. Я знала, что она поставила свой будильник на пять пятнадцать, хотя она сказала мне, что хочет быть готова к шести. Она всегда все делала впритык по времени. Я пошла в столовую и встретилась там за завтраком с Дейви Шидом. В то время мы были любовниками…
Шид был не в духе в то утро. Его кошки не любили дождливую погоду, по его мнению, в дождь они были особенно опасны. У него были трудности с их погрузкой, и…
— В котором часу это было? Когда вы пошли в столовую?
— В пять часов.
— А когда вы вернулись в трейлер?
— В пять тридцать пять. Мне следовало вернуться примерно в пять тридцать.
— И все это время вы находились с Шидом?
— Да.
— От пяти до пяти тридцати пяти?
— Да. Он злился, что я не спала с ним в ту ночь. Он обвинял в этом мать, говорил, что она ревнует к нашим отношениям.
— Ревнует?
— Да… — Мария заколебалась. — Насколько… насколько я могла судить, он и мама когда-то были в интимных отношениях.
— Кто сказал вам об этом?
— В сущности, никто. Были только намеки.
— От кого? От вашей матери?
— Нет, нет! Моя мать? Господи, нет. Это Дейви намекал.
— Какого рода были эти намеки?
— Ну, ронял какие-то слова, которые заставляли меня думать… что у них были прежде интимные отношения.
— Например?
— Ну… Однажды он упомянул о ее красивой родинке. Он не мог знать о ней, если не видел. Она находилась на очень интимном месте, понимаете, очень интимном. А однажды он… о, слишком грубо… Мужчины способны быть чертовски грубыми… Как бы то ни было, он заставил меня поверить… Мне было только девятнадцать, вы же понимаете… некоторые вещи, которые он говорил, шокировали… И не только слова: его действия тоже… Он дрессировал диких зверей, вы знаете, и сам был временами как один из них, и то, что он заставлял меня делать… Как бы то ни было, — она тяжело вздохнула, — он заставил меня поверить, что он занимался любовью с моей матерью, когда я была еще маленькой девочкой.
— Вы думали, что это правда?
— Я полагаю, да.
— Вы когда-нибудь спрашивали ее?
— Нет. Никогда. Мою мать? Никогда.
— И вы говорите, что он был раздражен в то утро?
— Да. Мы повздорили, действительно, потому что он…
Причина гнева Шида заключалась в том, что Мария предпочла провести эту ночь в трейлере ее матери, а не в его трейлере. В ту ночь было дождливо, а она знала, как большие кошки реагировали на гром и молнии. Он миллион раз говорил ей, как бури действуют на них. И вот, вместо того, чтобы остаться с ним, когда он нуждается в заботе и сочувствии, потому что знал, что его ждет утром, когда он должен будет грузить кошек, которые будут пугаться и метаться…
— Это было его любимое слово — «пугаться». Оно означало… возвращение к дикости, вы понимаете. Возвращаться обратно в дикость после приручения. У Дейва была теория… Ладно, я полагаю, вы знаете, что вы никогда не можете по-настоящему приручить дикого зверя, вы только дрессируете их. Они становятся дикими, непредсказуемыми, как женщины; так часто говорил он. Как я или моя мать, говорил он, и Дженни, и Марни, и, черт побери, каждая другая женщина в труппе, с которой он спал!
— Почему вы думаете, что это Дейв убил ее? — спросил Мэттью.
— Потому что он сказал что-то…
— Что он сказал?
— Он сказал… он действительно мог быть таким грубым.
— Так что же он сказал, Мария?
— Он сказал, что испытывает желание пойти в трейлер и придушить ее.
— Когда он сказал это?
— Когда мы сидели за столом. Когда мы все еще ссорились из-за того, что я провела эту ночь дома.
— Дома, — повторил Мэттью.
— С мамой.
— Вы упоминали об этом на следствии?
— Нет.
— Почему?
— Потому что это не было настоящей угрозой. Он был просто… сексуален, я полагаю.
— Хм… сексуален.
— Он говорил мне, как сильно он был возбужден, вы понимаете.
— Да.
— Мог придушить маму за это.
— Хм…
— Я не говорю, что я нашла его очень напряженным; я говорю: он думал, что был очень напряжен сексуально.
— Я понимаю.
— Кроме того, я не была уверена во времени.
— Что вы имеете в виду? Какого времени?
— Когда он ушел.
— Ушел?
— Ушел из-за стола.
— Вы говорили мне, что были с ним от пяти до…
— Да.
— …пяти тридцати, когда вы пошли обратно…
— За исключением пяти минут, когда он выходил.
— Он не был с вами все это время?
— Это верно, не был.
— Они вас об этом спрашивали при расследовании?
— Следователь уже имел отчет медицинской экспертизы. Они искали подтверждение самоубийства. А я не была уверена относительно времени, вы понимаете. Он мог уйти после…
— Как долго он отсутствовал?
— Около десяти минут. Сказал, что должен воспользоваться донникером.
— Донникером?
— Это портативный туалет. Которым мы…
— В котором часу он вышел?
— Я не уверена. В этом все дело. Вот почему я не упомянула об этом на следствии.
— Постарайтесь сейчас вспомнить. Часы вашей матери были остановлены в…
— Я знаю. В десять минут шестого. Но я не уверена, что он выходил из-за стола до этого или после.
— Вы говорили, что он выходил на десять минут…
— Не больше.
— Где находился туалет?
— Сразу за палаткой. Он мог зайти в свой трейлер, я полагаю, но шел дождь.
— Он выходил на десять минут…
— Да.
— …а затем снова вернулся за стол?
— Да. И выпил еще одну чашку кофе.
— Он все еще злился?
— Конечно. Дейв всегда злился.
— Но я имею в виду…
— Да, он все еще был раздражен тем, что я не провела с ним ночь.
— Ваша мать знала, что вы с ним спите?
— Да.
— Она что-нибудь говорила по этому поводу?
— Только, чтобы я была осторожной.
