Борис Яроцкий - Прогнозист
Много на своем веку Аркадий Семенович встречал людей, ударенных бедой. Многих беда посылала в нокаут и многие потом оказывались в психушке или же кончали с собой. Но большинство - после угона машины или разграбленной квартиры - быстро приходили в себя и все начинали сначала - зарабатывали, воровали - до следующего удара судьбы. А действительность тем и колоритна, что бьет, не спрашивая кого и зачем.
Встречал Аркадий Семенович и таких, кто терял миллионы, взятые в долг. Безвольные - выбрасывались из окна, волевые - сжимали челюсти до зубовного скрежета, напрягали силы, чтобы подняться и вновь окунуться в пучину бизнеса. Но никто в подобных обстоятельствах не разыгрывал из себя этакого мальчишку, построившего на пляже домик из песка, а потом, наигравшись, дал спокойно растоптать свое строение.
Впервые Аркадий Семенович видел человека, которому пожар нанес убыток на миллионы долларов, а он смотрел на этот пожар, как будто любовался жутким зрелищем. Так, наверное, император Нерон обозревал полыхающий Рим. Но радость Нерона была объяснима: император входил в историю.
А Тюлев, Александр Гордеевич Тюлев, что ему за радость с олимпийским спокойствием и трезвой рассудительностью взирать на печальное происшествие в своем собственном царстве? Да, это было его царство. Здесь он бог, судья и главный законодатель - комбинат на правах частной собственности принадлежал ему и только ему.
Потом Аркадий Семенович узнает, в чем заключалось горделивое спокойствие лесопромышленника. Агент товарища полковника сообщит: подобного пожара Александр Гордеевич ждал как манны небесной. Нанесенный пожаром убыток по распоряжению северо-западного политбюро ему возместили из общака, притом в такой сумме, которую он запросил. Этих денег оказалось достаточно, чтоб перекрыть пропажу из поезда.
Пожар был потушен. Но люди не расходились. - Надеюсь, обошлось без жертв? - Почти, - ответил владелец и уточнил: - Сгорело восемь. Двое в реанимации.
Видя, что профессор слушает вполуха, наблюдает, как пожарные, укротив пламя, отводят машины, скатывают шланги, как лужи на легком морозце уже покрываются ледком, - Александр Гордеевич тихо произнес: - Это правильно, что вы приехали... Как узнали? - О чем? - Ну, что в реанимации сын вашего шефа. - Сузик? - Сердца Аркадия Семеновича дрогнуло. Мелькнула мысль: "Ведь он же в лесотехнической школе?" - Профессор, не делайте удивленные глаза. На своем квадратном лице Тюлев изобразил ухмылку. - Вам-то не знать, кто его загнал в ЛТШ? Не вы ли? Намерение у вас, конечно, благое - вытащить парня из болота, подальше от водки. - Может быть, - согласился Аркадий Семенович. - Но как он здесь очутился? - Это вы его спросите...У вас он был никто, а я его сделал мастером. Он же прирожденный производственник. - Он просто талантлив. А в чем? Не исключено, что и в производственной деятельности...И все же вы меня удивили. - Вы хотите, профессор, сказать, что для вас это неожиданность? - И какая! - Тогда с какой целью вы здесь? Чтоб на мою морду взглянуть, как на ней отражается пламя пожара? Не так ли?
Тюлев явно издевался. Он что-то заподозрил, но сделал вид, что очень рад своевременному приезду психиатра: друг на всякий случай прислал своего врача - после такого ЧП и у крепкого предпринимателя может крыша поехать. Но такой друг - это же первый недруг, и поэтому Александр Гордеевич уже говорил как думал: - Профессор, я вас очень уважаю. Не исключено, случится так, что вы согласитесь стать моим врачом. Не всегда же Суркисам быть на гребне волны. А почему бы не взлететь на гребень парню из рабочего класса, коренному пролетарию? А? - У вас все впереди.
Других слов он и не ожидал. Психиатр читал его мысли, а они - такие мысли - всегда на поверхности. - Ну, допустим, не все. Но многое, поскромничал Александр Гордеевич и повторил вопрос: - И все же, профессор, что вас привело на Северный?
Вот теперь настал момент спросить и получить самый достоверный ответ. - На Северном я случайно, - сказал Аркадий Семенович. - Потому что вы здесь. А привела меня необходимость - выяснить судьбу нашего аналитика. Что с ним? - Александр Гордеевич, вам-то зачем удивляться? Вы напрасно подозреваете, что на торгах были ваши деньги. Вам же предоставили возможность лично убедиться... - Было такое. - Тогда почему не отпустили Фиделя Михайловича? - Ах, вот вы о чем! В таком случае о нем должна беспокоиться его жена. - Жена женой, а шефство над аналитиком мое. С первого дня его работы в "Лозанде". Это сын моего учителя. Благодаря его отцу я стал тем, кем хотел быть... Впрочем, вам этого не понять. - Ну почему же, профессор? - возразил Александр Гордеевич. - Вы считаете, что я шантрапа необразованная. Кстати, у меня тоже есть дипломы - кандидата и доктора наук. Я их повесил у себя в офисе как портреты.
Александр Гордеевич принялся рассказывать о том, как побывал у него в гостях известный предприниматель и он же более известный как либеральный демократ ( по характеристике Александра Гордеевича: скандальный раввин). Так этот либеральный демократ признался: когда он купит степень доктора философских наук, он тоже диплом заключит в рамочку и в кабинете на самом видном месте - за своей спиной - повесит.
- И что это ему - ума прибавит?
Тюлев чуть ли не захохотал: - Имидж! Приятно сознавать, что ты тоже хрен. Но не собачий, а собачачий. Между прочим, дипломы я купил. Хотел сразу и профессорский, но профессорский, оказывается, вовсе не диплом, а всего лишь аттестат. Аттестат у меня есть. За среднюю школу. Вечернюю.
Своей болтовней Тюлев уводил профессора в сторону, явно не желая признаваться, куда запрятал аналитика. И - жив ли он? Товарищу полковнику агент докладывал: в день аукциона, по крайней мере, вечером того дня, о нем было известно, что группа захвата его вывезла в лес. А леса в России - на тысячи километров, и где, в каком лесном поселке его прячут, знают только осведомленные. Самым осведомленным был сам хозяин леса .
Спросить прямо: в каком леспромхозе? Но тогда этот бандит вычислит, откуда Лозинскому поступают сведения - товарищ полковник потеряет своего агента. А своих подставлять - подлейшее дело. Эту истину Аркадий Семенович усвоил ещё в детстве, когда его отца подставил родной дядя: тому нужно было обеспечить себе выезд за границу - в командировку. Из командировки дядя не вернулся - остался в Израиле. - Он в Архангельске? - Если вы имеете в виду аналитика, - уточнил Тюлев, - и если он муж вашей обаятельной террористки, то я к нему не имею никакого отношения. - А кто же тогда его схватил? Не ваши ли гвардейцы? - Отнюдь, - отрекся Тюлев. - Я слыхал, что аналитика фирмы
"Лозанд" будто бы взяли как заложника. В обмен на его голову могут потребовать головы террористок. Местные налетчики пытались у вашей матроны отобрать наличку. - Пытались, значит, не отобрали?
Об этом Аркадий Семенович мог бы и не спрашивать. Антонина Леонидовна уже отчиталась за командировку. И товарищ полковник, отправляя профессора в опасное турне, предостерег: четыре трупа Тюлев не простит, если, конечно, это были его люди.
На уточняющий вопрос профессора реакции не последовало. Ну, пытались отобрать - не отобрали. Не получилось. Налетчиков не подпустили к деньгам не амбалы из "Альфы", а пожилые женщины, с виду уставшие от поездок челночницы. Тюлев об этом говорил спокойно, четко давая понять, что чужая неудача его не колышет. - Я знаю, Александр Гордеевич, у вас на Севере, на вашем Севере,
- подчеркнул профессор, - прекрасные связи. Пусть ваши гвардейцы установят место нахождения аналитика. Я в долгу не останусь. На веку, вы понимаете, как долгой ниве...
Тюлев высказался неопределенно: - Обещаю искать, но не обещаю, что найду. - И на том спасибо, - поблагодарил Аркадий Семенович и попросил провести его к Сузику.
Александр Гордеевич уточнил: - Я приказал доставить Сузика в Питер. Но коль вы здесь, можете забрать его в Москву. Смотрите сами.
Он вызвал телохранителя, кратко проинструктировал:
- Это профессор. Из Москвы, - показал на Герчика. - Он забирает Сузика.
Потом из внутреннего кармана достал сотовый. Отдал распоряжение на подготовку вертолета к вылету.
28
Выйдя на привокзальную площадь, Фидель Михайлович смущенно осмотрелся, чтоб ненароком не встретить знакомых: кто увидит его в этом непривычном для него одеянии, остолбенеет: зэк да и только. Мешала близорукость, но, слава богу, каким-то чудом удалось сберечь очки, хотя по очкам-то да бороде как раз и узнали бы.
Веселое, уже совсем весеннее солнце, било в глаза - городское солнце, подкрашенное смогом, солнце особое, московское. К нему только надо присмотреться. Москвичи обычно не присматриваются - они вечно, как муравьи, спешат.
Сейчас, против обыкновения, Фидель Михайлович не спешил. У него было несколько минут, чтоб, глядя на необозримый город, ощутить себя свободным и... в полной безопасности. Но безопасной свободы, как известно, не бывает.
