Энтони Макгоуэн - Охота
— Хорошо, — сказал я, устремляясь мысленно в прошлое, глубоко затягиваясь дымом воспоминаний о былом времени. — Наша школа в корне отличалась от вашей. Мои родители жили в муниципальном жилом массиве.
Можно сказать, что они принадлежали к классу добропорядочных рабочих, которых теперь нет в природе. Я рос смышленым мальчишкой и мог бы учиться в хорошем интернате, но предки придерживались социалистических убеждений и считали неправильным отдавать сына в элитарное учебное заведение, в то время как дети бедняков обучаются где попало. Так что мне пришлось пойти в католическую общеобразовательную школу. Гнилое местечко, что и говорить. Там хватало придурков и хулиганов, но мне нравилось ходить туда. Обзавелся хорошими друзьями и все такое прочее. Я считался хорошим спортсменом, что меня и спасало.
Я рассказал несколько интересных историй. Про цыган, которые остановились табором в поле неподалеку. Смуглые пацаны, похожие на древнего бога Осириса, подходили к решетчатым воротам и пялились на учеников, сидящих в классах. Кто-то пустил слух, что они называют нас «мясом», и тогда даже отпетые хулиганы из нашего круга перепугались до смерти. Я поведал им о Дриско, учителе физкультуры и психопате, который однажды чуть не убил одного мальчишку, окуная его голову в грязную лужу из-за того, что тот забыл взять с собой футбольную форму. Доминик с друзьями узнали от меня, как мы прыгали через ручей, где водились крысы, и как я бросал мелкие монеты на крышу учебных мастерских, чтобы задобрить свирепых богов, обитавших там.
В конечном счете я рассказал им о знаменитом шедевре Криса Саммера. Давно не вспоминал о нем, однако в свое время он наделал шума. Все присутствующие в гостиной с интересом слушали меня. Нас разделяли классовые и социальные барьеры, тем не менее однокашники во многом соглашались со мной. Я начал с рассказа о фаллических символах. Существует целая иконография на эту тему. Подростки обожают рисовать половые органы где попало. Причем пенис обычно выглядит весьма угрожающе: напоминает ракету, готовую к запуску. А яйца похожи на топливные баки. В школьные годы вы повсюду видите торчащие члены: на стенах в туалете, в тетрадках своих друзей, на блейзере одноклассника. Обычно они твердые, неестественные, какие-то скучные. Однажды на уроке математики Крис показал мне свои рисунки, изображавшие пенис. Парень явно намеревался совершить переворот в художественной манере изображения мужских половых органов. Он рисовал член в весьма интересном ракурсе — как бы сбоку и снизу. Объект получался у него слегка изогнутым и каким-то трепетным. В творчестве Криса присутствовали изысканность, глубина и подлинный реализм. Отлично вырисованы синие жилки, тонкая кожица на конце, капли спермы. Фаллос был как живой.
По соседству находился католический клуб. Окна выходили прямо на стену, окружавшую нашу школу. Католики регулярно смывали или закрашивали непристойные рисунки. Несмотря на это, похабные граффити появлялись вновь и вновь. Пенисы размножались, словно крысы. Странно, но женские половые органы ни разу не украшали стену. Крис работал ночью. Он никогда не пользовался распылителем, только отличными кисточками, украденными из художественного салона. К своему труду он относился так, будто творит «Сикстинскую мадонну».
Придя в школу тем утром, я увидел толпу у стены. Даже некоторые учителя пришли поглазеть на уникальное творчество Саммера. У них прямо челюсти отвисли от удивления. Стояла мертвая тишина. Огромный член впечатлял. Кроме того, благоговение вызывало мастерство изображения. Пенис удался на славу.
Странным образом никто не захотел закрасить этот шедевр. Может быть, у администрации кончилась краска. Но мне хотелось бы думать, что они просто не посмели уничтожить настоящее произведение искусства. Так эта картина и осталась на многие годы. Сначала очень яркая, со временем она, понятное дело, выцвела. Потом на кирпичной стене остались лишь смутные очертания.
Рассказав мужикам о члене, я перешел к описанию моих первых чувств в отношении девочек. Говорил о своих ощущениях от прикосновений к их рукам и возникновении жгучего сексуального желания при виде очертаний груди под полупрозрачной блузкой.
Впрочем, в основном я повествовал о школьных дружках, которые теперь живо воскресали в памяти. А ведь я годами не вспоминал их. Например, близнецы О’Коннелы. Один трудолюбивый и послушный, а другой — отпетый хулиган; его в конце концов исключили из школы за то, что он нарисовал порнографическую картинку, где изобразил Иисуса Христа в непристойной позе. Рассказал им о Филе Муди, мальчике, лишенном подбородка, но обладающем даром комика. О Ниле Джонсе и Джоне Брейе, Йене Гиллигане и Патрике Флэгерти. Короче, обо всех, кого знал в те годы. Пусть марихуана сблизила нас, однако она не имела никакого отношения к тем эмоциям, которые я испытывал, вспоминая эпизоды прошлого и милые мне лица.
— С кем из них ты сейчас встречаешься? — спросил Дом, когда я закончил рассказ.
— Да, в общем, ни с кем.
— Почему так?
— Они живут в Лидсе. Крис Саммер стал гомосексуалистом, занимался проституцией и погиб. Знаю, нехорошо вот так бросать друзей, но жизнь идет, мы меняемся. В какой-то момент я решил порвать с прошлым. Вы, парни, не понимаете, как вам повезло: ваша дружба длится так много лет.
— Уж это точно. Мы чертовски счастливы, — согласился Дом.
Бланден улыбался, солидаризируясь с другом. Нэш энергично кивал головой. Взгляд Луи Симпсона стремительно перемещался с одного приятеля на другого. Только Габби по-прежнему созерцал огонь в камине. Возможно, он, подобно мне, вернулся в мир юности и переживал невинные чувства радости, свойственные этому возрасту. Доктор словно просматривал кадры старого фильма в ярком пламени очага. Дрова потрескивали, будто пленка в древнем киноаппарате. По кругу пустили новый косяк. Бланден затянулся и передал сигарету Габби. Тот взял, но даже не поднес к губам — тотчас протянул Нэшу.
— Не думал, что ты так подвержен ностальгии, если только это подходящее слово, — заметил Дом, обращаясь ко мне. — Всегда считал тебя… ну, другим парнем. Мне казалось, ты прагматик, живущий исключительно сегодняшним днем.
Габби повернулся лицом к присутствующим:
— Мы все в каком-то смысле живем в прошлом. Это все, чем мы на самом деле располагаем. Более того, нас формирует прошлое.
— Началось, — с сарказмом и недоверием в голосе произнес Нэш. — Скоро добрый доктор подвергнет нас всех психоанализу.
— Не волнуйся, Ангус. Твоя психика меня с профессиональной точки зрения совершенно не интересует. Есть такие вещи, на которые даже психоаналитик не пойдет ни за какие деньги.
Доминик и Бланден рассмеялись, Нэш улыбнулся. Затем Дом с присущим ему чувством такта напомнил нам об участии Родди в телевизионной дискуссии, посвященной проблеме наркомании.
— Ладно, Луи, — проговорил он наконец, — мы уже прилично заторчали, не так ли? Хочу сказать, ведь ты принес нам не верблюжий навоз, верно?
— Весьма забавно, — вступил в разговор Бланден, — однако эксперты однажды вынули из меня душу по поводу наркотиков, так что вам меня уже ничем не удастся удивить.
Однако мы продолжали доставать его около получаса. Родди в итоге все же умудрился сменить тему. Он сообщил нам, что почти все слухи, касающиеся политиков, оказываются правдой.
Раздался стук в дверь, вошла Суфи и объявила о том, что ужин будет готов через десять минут. Потом спросила, не хотим ли мы «переодеться в костюмы» (так она выразилась). Я просто умирал от голода и не отказался бы даже от мерзкого пудинга. Другие тоже, похоже, не прочь были хорошенько закусить. Все оживились, заерзали на своих местах. Суфи отошла в сторонку, освобождая проход всей ораве. Девушка морщила нос и махала руками, отгоняя густой дым, повисший в комнате. Он создавал эффект некой виртуальной запредельности.
— Жалкие школяры, — промолвила она презрительно.
— Да, настоящие мальчишки, — улыбнулся я.
В животе у меня начиналась битва между титанами и олимпийскими богами.
ГЛАВА 19
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
Впоследствии, вспоминая эти события, я не мог отделаться от мысли, что сценарий случившегося начал составляться именно во время этого ужина, когда мы в последний раз собрались все вместе за огромным столом. По крайней мере трое из сидящих в большом зале замышляли недоброе. Они обязательно должны были каким-то образом выдать себя. Ретроспективно мне припоминаются двусмысленные фразы, таинственные взгляды, намеки, определенные жесты. По ним можно судить о многом. Незначительные разговоры всегда вызывают подозрение.
Однако в то время ничего подобного не приходило мне в голову. Я не заметил в поведении друзей ничего странного. Возможно, виной тому «дурь» или то чувство единения, которого мы с таким трудом достигли, став наконец одной командой. Теперь уже никто не испытывал неловкости, царила вполне непринужденная, почти братская атмосфера. За ужином ни один из нас не держал камень за пазухой. Исчезло ощущение скрытой вражды, отравлявшее ранее наш праздник.
