Сергей Волгин - Лейтенант милиции Вязов. Книга вторая
— Где это ты, мать, такую прелесть достала?
— В магазине. Китайское.
— Молодцы эти китайцы, — похвалил Владимир Тарасович. — Вроде тряпка, а приятно в руки взять.
Решив, что разговор надо начинать после обеда, Любовь Сергеевна стала собирать на стол. Из другой комнаты, откуда доносились голоса ребят, горланящих веселую песню, вышла Вера и сама заговорила с отцом,
В разговор сразу же вступила Любовь Сергеевна, и со стороны, пожалуй, было бы смешно смотреть, как дочь с матерью подступают к отцу и каждая доказывает свое. Владимир Тарасович вначале посматривал хмуро: трудно сразу разобраться, кто из них прав — дочь ли, которая защищает Костю с подозрительным упорством, или жена, нападающая на мальчика с яростью? Но постепенно он понял, что и жена и дочь просто упорствуют: одна хочет проявить свою власть, а другая уже почувствовала себя взрослой и желает показать самостоятельность.
— Понятно, — сказал Владимир Тарасович и пристукнул ладонью по столу. — Сам разберусь. После обеда, Верунька, приведи мне этого Костю, — но, посмотрев на часы, спросил:- Время позднее. Может, завтра разберемся?
— Нет, нет! — запротестовала Вера, схватила босоножки и стала их надевать. — Я не хочу обедать.
— Еще не хватало по ночам за мальчишками бегать! — закричала не на дочь, а на мужа Любовь Сергеевна.
Но Владимир Тарасович махнул рукой:
— Пусть идет, ничего не случится. Разрубим узел сразу. — Когда же Вера вышла, добавил:- Не сердись, мать, по всей видимости тут любовь завязывается. Запретный плод слаще, запомни. Еще втихомолку встречаться начнут, а там и до беды недалеко. Надо присмотреть за ними, в случае — совет подать да на ум наставить.
— Так-то оно так, — вздохнула Любовь Сергеевна, — да строгость лишней не бывает.
— Строгость применить легче всего, — наставительно сказал Владимир Тарасович, подняв ложку..
Вера выбежала из двери возбужденная: все-таки она стояла на своем. Не может быть, чтобы она ошиблась. Костя не такой, каким его представляет мама. Пусть он жил в воровской семье, пусть он живет без родительского глаза, но душа у него чистая, товарищеская. Вера спрыгнула на первую ступеньку и остановилась: увидела лежащего ничком человека. Одежда показалась ей знакомой — светлая финка и темные брюки…
Девушка решительно нагнулась, взяла голову человека и повернула к себе лицом. Это был Костя. Веру охватил ужас, и она закричала:
— Папа! Мама!
Пальцы ее нащупали что-то липкое. Тошнота сдавила горло, сердце затихло, но все же она цепко держала голову юноши, может быть, впервые осознав — как он ей дорог.
Выскочили испуганные родители, оставив дверь открытой, и хлынувший из нее свет осветил бледного Костю и не менее бледную Веру.
— Батюшки мои!.. — закричала Любовь Сергеевна, и бросилась к дочери, подхватила ее и повела в комнату, а Владимир Тарасович взял на руки паренька.
Костю положили на диван.
— Быстро мне чистую косынку и теплой воды! — крикнул Владимир Тарасович. Любовь Сергеевна посадила дочь на стул и метнулась к комоду.
По армейской выучке, полученной на фронте, Владимир Тарасович ловко перевязал еще сочившуюся кровью рану и обмыл теплой водой лицо паренька. Повернувшись к дочери, он приказал:
— Вызови скорую помощь, Вера. Да быстрее.
— Я сама! Куда она в таком виде? — запротестовала было Любовь Сергеевна, но Вера, уже пришедшая в себя, выскочила из комнаты. Из ближайшей будки она позвонила не только в больницу, но и Михаилу. Его не оказалось дома.
Костя очнулся еще до приезда врача, открыл затуманенные глаза и обвел взглядом комнату.
— Кто? Кто тебя ударил, Костя? — поспешно спросил Владимир Тарасович, боясь, как бы паренек опять не потерял сознание.
Костя покачал головой и тихо, одними губами прошептал:
— Не знаю. Кто-то сзади…
— Эка, сволочи! — ругнулся Владимир Тарасович. — Ты лежи спокойно, сейчас врач придет.
Вера еще в передней бросилась к матери:
— Что? Как?
— Очнулся. Разговаривает, — тихо ответила Любовь Сергеевна. — Ты пока не показывайся, не расстраивай.
— А кто его?..
— Не знает.
Приехавший врач промыл и перевязал рану, похлопал уже окончательно пришедшего в себя Костю по плечу и улыбнулся.
— Завтра, молодец, будешь бегать, а сейчас — спать. Полный покой до утра.
ОТЕЦ ВЕНИАМИН
В середине дня Михаила вызвал к себе Максим Петрович.
— Мы пойдем к одному интересному батюшке. Он живет в вашем районе. Ты будешь представителем отделения милиции, покажешь свое удостоверение, а я — помощником. Твоя задача: получить характеристику Марии Туликовой от отца Вениамина. Он должен знать только то, что Туликова несколько дней не является домой.
Почему-то Максим Петрович не взял машину, и они шли пешком по жаре и молчали. Только когда они свернули с центральной улицы на тихую, где было мало прохожих, Максим Петрович улыбнулся и заговорил:
— Могу сообщить тебе, Миша, интересные подробности отстранения от церкви отца Вениамина. На рождество Христово собралось к причастию много народа. Ну и вот, некоторые недисциплинированные прихожане не захотели стоять в очереди, полезли к батюшке напролом. Начался, конечно, как говорят святые отцы, ропот и недовольство. Отец Вениамин, кстати сказать, немалый шутник, — и то в этот торжественный момент стал уговаривать свою паству, просил остепениться, соблюсти порядок, но его никто не хотел слушать. Тогда он плюнул на формальности, пренебрег торжественностью обстановки, взял чашу с вином, предназначенным для причастия, в обе руки, и все вино выпил сам. Когда он глотал, остолбеневшие прихожане молча наблюдали за ним, не в силах произнести ни слова. В довершение всего, отец Вениамин, вытерев губы, объявил пастве, что принял причастие за всех. В церкви поднялся невообразимый гвалт. Можешь себе представить, как отбивался батюшка — крестом ли, чашей ли… — Максим Петрович достал папиросу и на ходу закурил. — Конечно, после такого случая начальство не разрешило отцу Вениамину служить обедни, он был отчислен от церкви, правда, не отлучен. Видно, его проступок не принадлежал к такой категории, когда работника подвергают суровой каре. И все же службы отец Вениамин лишился. Но и это не обескуражило сообразительного человека: он стал принимать богомольных граждан на дому, как врач. К нему ходила и Мария Туликова. Человек он молодой, недавно окончил духовную семинарию, человек мыслящий, прекрасный оратор, в общем, способен задеть за душу. Вот и идут к нему домой религиозные люди, как в церковь. Внешностью он обладает прекрасной, и я подозреваю, что многие девушки ходят к нему не только из-за религиозных чувств.
Максим Петрович тихо засмеялся.
— Говорят, грешков за ним числится немало, — шутливо продолжал Максим Петрович, — и ребенок будто есть, но алиментов он не платит. Ведь нельзя женщине сознаться, что она намолила ребенка!
— Святые чудеса! — засмеялся и Михаил.
— Что же поделаешь: любовь не подвластна богу, — сказал Максим Петрович и вздохнул:- Эх, жаль, нет у нас своего советского Боккаччо. Один его рассказ заменил бы десятки антирелигиозных скучных лекций.
Отец Вениамин жил на тихой улице, занимал комнату в небольшом кирпичном доме с садиком. Массивные деревянные ворота, покрашенные охрой; узкая калитка, закрывавшаяся внутренним замком. В воображении Михаила попы рисовались всегда благообразными, с длинными бородами, а их встретил молодой человек с красиво изогнутыми черными бровями и умными, несколько пронзительными серыми глазами. Матовый цвет лица, пухлые красные губы, волнистые каштановые волосы — все в этом батюшке было скорее поэтическое, чем божественное. Одет он был в полосатую пижаму. Михаил удивленно посмотрел на Максима Петровича и представился. Приход работников милиции никак не отразился на добродушном настроении хозяина, он повел гостей в дом, сказав приятным баритоном:
— Прошу, товарищи, заходите.
Убранство комнаты, в которую привел работников милиции гостеприимный хозяин, было простым: кровать, стол, застеленный клеенкой, комод и несколько стульев. В углу, у потолка, большая икона, обрамленная искусственными цветами. Икона была старая, и на ее коричнево-темном фоне рисунок был еле заметен.
Михаил, как только все трое сели за стол, без промедления задал вопрос о Марии Туликовой. Отец Вениамин выслушал его со вниманием, сложив руки на столе, и, немного подумав, глядя на свои длинные белые пальцы, сказал:
— О побеге или каком-то другом несчастье, постигшем девушку Марию, я слышал и душевно скорблю. Девушка, насколько я ее знаю, была тихая и глубоко верующая. Да, она ко мне приходила… — отец Вениамин взглянул на Михаила внимательно, помолчал и продолжал:- Я понимаю, вы пришли ко мне потому, что надеетесь получить какие-то сведения. Согласен, мы много знаем, ибо мы исповедуем. Но заранее скажу: исповеди Марии не давали никакого повода к подозрениям, ее поведение было безупречно. Я вам только расскажу об одном обстоятельстве, которое больше касается меня лично, но, может быть, оно в какой-то степени поможет вам напасть на след Марии. Дело вот в чем. Несколько месяцев назад, во время отпевания усопшего, на кладбище ко мне подошел молодой еще в сущности человек, но с трясущимися руками и блуждающим взглядом. Он просил подаяния. Я дал ему пять рублей. После этого он стал подходить ко мне почти каждый день — на кладбище, у церкви или даже на улице. Я не отказывал, жалея больного человека, иногда отдавал все, что у меня было в кармане. Однажды я заметил, что с ним ходят два совершенно здоровых субъекта, а через несколько дней миряне мне сообщили, что мой подопечный парень совершенно здоров, только искусно притворяется. Естественно, в следующую нашу встречу я отказал в подаянии и посоветовал молодому человеку пойти работать на завод. Он не удивился моему отказу, но подошел ближе и шепотом с угрозой сказал: «Не будешь давать, на себя пеняй». И отошел. Его слова я запомнил точно. На следующий день он опять попытался выпросить у меня денег. Я отказал и на сей раз. Прошла неделя или, может быть, немного больше, и ко мне поздним вечером явилась девушка Мария Туликова. Она была взволнована, часто дышала от быстрой ходьбы или какого-то потрясения. Я ввел ее вот в эту же комнату, в которой мы сидим. Через минуту она овладела собой и сказала, что меня собираются убить парни, которые выпрашивали деньги.
