Алина Егорова - Ведьмино яблоко раздора
Зрители аплодировали, свистели и кричали «браво». Все происходило так, как Аида себе намечтала. Ну, или почти так.
Лидия Григорьевна перестраховалась и больше на сцену Аиду не пускала, несмотря на то что народу номер понравился.
Прима Минского драматического театра Аида Лакришева сыграла множество ролей, в том числе и Джульетту. На ее актерском веку случалось всякое: забывались слова, летал в зал реквизит, она спотыкалась на сцене, падала… и, конечно же, не обходилось без фуроров и оваций. Но тот свой первый выход она всегда вспоминала с особой теплотой и светлой грустью.
Она, как и обещала Александру Маргаритину, назвала подаренный им алмаз его именем. Только этого никто не узнал, потому что Аида никому алмаз не показывала, храня его в штопоре. И надо же, какой хитроумный тайник, ни один мазурик не догадается, – размышляла она. Золотое яблоко, полученное от красноармейца Федора, Аида тоже берегла от посторонних глаз. Как ей ни хотелось пофорсить перед окружающими своими сокровищами, она все же этого не делала, понимала, что ни к чему хорошему афиширование не приведет – реквизируют ценности. Такие нынче времена.
Позже она заказала мастеру сделать из штопора ключ к замку от сейфа. Ключ мастер сделал, немало удивившись странному заказу: женщина желала, чтобы ключ был с набалдашником от штопора, и мастер понимал почему: если надавить на ось набалдашника, он раскроется, как бутон цветка, внутри которого можно поместить нечто маленькое. Чего он только не изготавливал за свою трудовую жизнь, а таких ключей делать не приходилось, но тем заказ и был интересен.
Аида не хотела расставаться с алмазом. Она считала очень символичным носить его на шее, быть посвященной в тайну, которую не знает никто. Золотое яблоко она таки предъявила окружающим. Тогда уже в стране зарождался капитализм, и неизвестно откуда взявшиеся драгоценности никому глаза не кололи. Аида поведала родственникам, а заодно и друзьям-приятелям невероятную историю появления золотого яблока в их семье – подарок княгини Гагариной моей прабабушке! Она заключила «фамильную» драгоценность в сейф и объявила себя ее хранительницей.
* * *– Я подумаю над вашим предложением, – удрученно ответил Антонис, уже все для себя решив. Сразу сказать «нет» он не смог – настолько был разочарован беседой, что из головы вылетели все нужные слова.
Предложение, мягко говоря, не соответствовало его специальности и пожеланиям: администратор аналитической службы, по сути – секретарь, перекладывающий бумажки, с обязанностью составлять планы полетов и работать с аэронавигационной документацией.
Антонис покинул кабинет руководителя департамента и пошагал к выходу по длинному коридору со стеклянной стеной, за которой, как пчелки, трудились офисные служащие. Компьютеры, телефоны, мужчины и женщины, сидящие почти плечом к плечу. Представить себя одним из них Антонис не мог. Пришедшее из этой авиакомпании электронное письмо зажгло в его сердце надежду. С каким воодушевлением он шел на это собеседование! Надеялся, что его возьмут штурманом на вертолет или хотя бы инструктором, который будет обучать молодое поколение. Он грезил о предстоящей работе, как путник в пустыне грезит об оазисе, видя его на горизонте. Но увиденный им оазис оказался миражом.
Когда его сократили, он бодрился и верил, что найдет другое место. Может быть, не такое удобное, с меньшей зарплатой и без ставшего родным экипажа, но работа все-таки у него будет. Антонис стучался в двери, рассылал письма, звонил и отовсюду получал одинаковый ответ: мы не можем вам ничего предложить. А ведь он классный штурман с пятнадцатилетним летным стажем. Был. С каждым отказом он все явственнее понимал, что его шансы найти новую работу ничтожно малы. Антонис отчаянно сопротивлялся слову «бывший». Он, Антонис Санкинис, – бывший штурман. Но как можно быть бывшим, если штурман – это не только любимая профессия, а призвание, состояние души.
Антонис уже в начальной школе проявлял поразительные математические способности и феноменальную память. Складывал в уме многозначные числа, мог без труда запомнить длинные цифровые ряды, формулы. Он был очень внимательным и сообразительным мальчиком, охотно учился, схватывая все на лету. Обладая техническим складом ума, Антонис легко осваивал и гуманитарные предметы. История, иностранные языки, литература – все ему давалось играючи. Родители гордились своим умненьким сыном и пророчили ему прекрасное будущее – с такими способностями он мог бы освоить любую специальность. Мама Антониса хотела видеть его врачом, отец – физиком, но его судьбу определил дед Лесас.
С ранних лет Антонис проникся глубоким уважением к летному делу. Он разглядывал старые черно-белые фотографии в альбоме деда, на которых были запечатлены самолеты, слушал его рассказы и с восхищением любовался его летной формой, висевшей в шкафу. Дед подарил ему набор для авиамоделирования, и мальчик старательно мастерил самолетики. Они получались совсем как настоящие – с красивыми длинными фюзеляжами и серебряными крыльями. Через прозрачный пластик были видны крошечные приборы в кабине пилота. Они притягивали магнитом его мальчишеское воображение. Антонис просовывал в кабину мизинец, чтобы прикоснуться к приборной доске. Он представлял себя взрослым и сильным, поднимающим в небо настоящий самолет.
Высшее образование в Греции, как и в большинстве европейских стран, – удовольствие не из дешевых. Семья Антониса не бедствовала, но и для нее такая сумма была ощутимой. Зато страны СНГ, недавно ставшие суверенными государствами с шаткой экономикой, охотно принимали в свои вузы иностранных студентов. Обучение было платным, но по сравнению с европейскими цены выглядели вполне приемлемо. Мудрый дед Лесас ситуацию с образованием правнука предвидел давно. Когда Антонис еще только поступил в школу, дед решил обучить его русскому языку. Мальчик усваивал язык легко; ему не приходилось корпеть за учебниками, зубря правила, – обучение протекало в беседах и увлекательных играх. Знания – не балласт, вниз не тянут, – отвечал дед Лесас на возражения семьи – родители надеялись, что их сын останется в Греции и русский язык ему не понадобится. Но все вышло так, как предполагал дед Лесас: перебрав всевозможные варианты на семейном совете, решили отправить Антониса в Казахстан, в Актюбинское высшее летное училище гражданской авиации.
Жизнь в периферийном Актюбинске Антонису показалась ужасной. Такие города он видел разве что в старом кино и не думал, что они существуют до сих пор. Дома поражали обшарпанностью даже на центральной улице. Фасад административного здания с красочным государственным флагом – и тот требовал ремонта, что уж и говорить об окраине. Дорог в Актюбинске не было, хотя местные жители уверяли в обратном. То, что называлось тротуаром, напоминало полосу препятствий. Закрывающиеся на обед магазины с пустыми прилавками, очереди за хлебом, отсутствие урн и, как следствие, мусор под ногами – все это повергло благополучного греческого юношу в шок. А после поселения в общежитие – ветхую трехэтажку на отшибе с общим душем в подвале и нахальными рыжими тараканами – Антонису захотелось со всех ног бежать домой и больше никогда ни при каких условиях не появляться на территории бывшего СССР.
Покупку билета на ближайший рейс заставило отложить лишь его отсутствие в кассе. Антонис вышел из душного павильона транспортного агентства и присел на скамейку, чтобы подумать, что делать дальше, и прикинуть, сколько времени он еще сможет здесь протянуть. Выходило, что не много. Родители провожали его на учебу, как на фронт. Мама утирала слезу, пересказывая в красках телевизионные сюжеты о России и добавляя для пущей убедительности вымышленные подробности. Антонис не сомневался, что мама за него переживает, поэтому сгущает краски. Теперь он понял: мама ошибалась – все оказалось гораздо хуже. Телевидение показывало в основном сюжеты о больших городах, но не провинцию. Столица худо-бедно развивалась, в то время как глубинка застыла в восьмидесятых.
За стеной грохотала музыка, в длинном и узком, как кишка, коридоре галдели студенты, с кухни тянулась ядреная смесь запахов пригоревшей каши, жареного лука и блинов. Антонис скрючившись лежал на металлической, с прогибающимися до пола пружинами кровати. Его зачислили на первый курс штурманского факультета, но это его отнюдь не обрадовало. Сколько было волнений перед отъездом! А примут ли его, выдержит ли он экзамены, пройдет ли по конкурсу? Антонис смыкал ладони перед грудью и шептал, глядя на храм апостола Андрея Первозванного:
– Отец наш, Иисус Христос! Если ты существуешь, услышь меня! Я больше ничего у Тебя просить не буду, только помоги мне поступить!
– О, мой Бог! Зачем Ты выполнил мою просьбу?! – простонал Антонис, стоя перед доской объявлений около деканата. Он обнаружил в списке студентов свою фамилию.
