Том Кристенсен - Царство мертвых
Сандра тяжело вздохнула.
Тур с непроницаемым видом смотрел на нее.
— Учитывая все, что нам известно, эта твоя последняя информация вполне может быть следствием португальской истории. А может и не быть.
— Что же это тогда?
— Не знаю. Но возможно, кто-то из наших фигурантов выкинул новый фортель, а мы пока не заметили. Предлагаю тебе, Сандра, еще раз просмотреть все, что у нас есть. Пожалуй, вместе с Фруде.
— Ты говоришь, что происходящее может объясняться «ошибкой Сандры»? — Она изобразила пальцами кавычки. — Тур, ты действительно считаешь, что теперь практически все можно свести к моему несчастному запросу? Выходит, если террорист-смертник взорвет себя где-нибудь в метро, ты и это объяснишь «ошибкой Сандры»? Позволь узнать, долго ли так будет продолжаться?
Тур выпрямился, опустил глаза и полистал бумаги на столе. Через несколько секунд поднял взгляд:
— Если у тебя ничего больше нет, предлагаю на этом закончить.
— Чего ты хочешь, Тур? — Она сглотнула. — Вышвырнуть меня отсюда?
Впервые за все время ей показалось, что по его лицу скользнула искренняя улыбка:
— Нет. Но позволь дать тебе совет. Предлагаю тебе потолковать с этим исполнительным директором, как только он вернется.
Она открыла рот, хотела что-то сказать, передумала, покачала головой и вышла из кабинета.
49
В молчании они прошли по длинному сумрачному коридору. Снаружи была звездная, теплая субтропическая ночь. Их потащили дальше по горячему асфальту, вывели на автостоянку.
Три полицейские машины и несколько военных грузовиков. Томми и Микаеля рассадили по разным автомобилям, по обе стороны от каждого сели полицейские. Машины включили мигалки и тронулись.
Руки болели. Томми поерзал, чтобы наручники поменьше давили на спину. Но безуспешно. Наручники пережимали кровоток. Руки уже почти совсем онемели. В отчаянии он смотрел в окна, пытался сориентироваться — бесполезно. Они ехали прочь от аэропорта, сначала по шоссе, потом по темной пустыне. Окна с обеих сторон были приоткрыты, теплый ветер ерошил волосы. Он обернулся к полицейскому справа. Тот глядел прямо перед собой.
— Why? — завопил Томми, пытаясь перекричать свист ветра и сирену переднего автомобиля. — Why? Where are you taking me?[25]
Полицейский не ответил. Покосился на Томми и снова уставился вперед.
Наверно, не понимает по-английски, подумал Томми. Волосы упали на лицо, но поделать он ничего не мог. Наклонил голову и вдруг почувствовал, что его сейчас вырвет. Сглотнул. Не помогло. Он вот-вот уделает тут все — и себя, и машину. Повернулся к второму полицейскому и крикнул:
— I'm sick. Puke![26]
Ответа не последовало.
Тошнота усиливалась. По всему телу струился пот. Они его не понимали или не хотели слушать. Почувствовав во рту горечь желудочного сока, он наклонился вперед, уткнулся лбом в спинку передних сидений. Хотел наклониться пониже, но не мог — слишком тесно. Внезапно чья-то рука резко рванула его назад.
И тут его вырвало. Он ничего не смог поделать. Не сумел подавить тошноту. Полупереваренный обед, вино и пиво, выпитое в самолете, — все хлынуло ему на грудь и на колени. Он только опустил голову и старался никого не испачкать.
Вокруг слышались непонятные громкие крики, а его все выворачивало. Казалось, приступу конца не будет. К своему ужасу, Томми почувствовал, что сиденье под ним промокло. Из него хлестало как из ведра.
Машина рванулась в сторону и остановилась. Дверцы распахнулись, полицейские выскочили наружу. В ту же секунду прекратилась и рвота. Томми почувствовал, как его схватили за одежду и вышвырнули на асфальт. Два других автомобиля припарковались рядом, свет фар падал прямо на Томми, который скорчившись лежал на земле. Он приподнял голову и огляделся, но ничего не увидел — глаза были полны слез. Попытался выпрямить ноги и встать, но скованные за спиной руки не позволяли подняться.
Полицейские стояли вокруг, тыкали в него пальцами, жестикулировали, говорили что-то на непонятном языке. Затем одна из машин уехала. Томми заморгал, пытаясь восстановить четкость зрения. По сторонам темнела пустыня. Он лежал на обочине дороги, на теплом асфальте. Под ним скрипел песок.
Он положил голову на асфальт и закрыл глаза, не делая больше попыток встать. Кошмар. Хуже не бывает. Подумал о бутылке в чемодане у Микаеля и о бумаге, которую подписал и послал в саудовское посольство в Стокгольме вместе с заявлением о визе. Этот документ подтверждал: ему известно, что провоз наркотиков в Саудовскую Аравию карается смертью. Весь последний час полета они прикалывались — вдруг еще во Франкфурте кто-нибудь подсунул им в багаж пакетик с героином, так что смертная казнь обеспечена.
Оказалось, это не шутка. Их казнят на самой большой базарной площади — поставят на колени и отрубят голову мечом. А потом приставят головы к обезглавленным телам, чтобы похоронить.
Снова накатила тошнота.
*Томми открыл глаза и сел. Растерянно огляделся. Он находился в ярко освещенном помещении размером примерно три на три метра.
Сидел на нарах. Все в той же заблеванной одежде. Взглянул на голую лампочку высоко под потолком — яркий свет резал глаза. На противоположной стене зиял зарешеченный проем без оконной рамы. Слева железная дверь с закрытым окошком. В углу темная дырка в полу. Оттуда так воняло, что его опять вырвало.
После того как его стошнило в машине, ему запомнилось только, что через некоторое время его подняли с земли, закинули в грузовик и снова повезли, причем полицейская машина шла вплотную за грузовиком. Сколько продолжалась езда, он не помнил, но, наверно, долго. Мало-помалу он сумел доползти до кабины водителя и сел, прислонясь к ней спиной. Кругом тянулась пустыня без конца и края. Но вот машины подъехали к какой-то охраняемой огороженной зоне. Один из охранников залез в кузов и внимательно посмотрел на него. Потом они еще немного проехали и окончательно остановились. Томми выволокли из грузовика и заперли в этой тесной камере.
Когда его бросили сюда, свет не горел. Зажгли, пока он спал.
Томми поднялся, тщательно растер пальцы и ладони. Наручники с него сняли. Часов тоже на месте не оказалось. Как и ботинок и брючного ремня.
На полу возле нар стояла большая пластиковая бутыль. Томми поднял ее, рассмотрел поближе — на синей этикетке стояло «Aqua». Отвернув крышку, он поднес бутылку ко рту, сделал три больших глотка. Вода была теплая и безвкусная, но он все равно обрадовался. Потом закрутил крышку. Не рискнул пить много. Неизвестно ведь, как отреагирует желудок.
Снаружи вдруг звякнул металл. Звук гулко разнесся по коридору. Послышались голоса. И опять все стихло. Томми отставил бутылку, встал и сделал несколько взмахов руками, чувствуя, что накатывает паника. Дыхание участилось. Ему хотелось закричать, зарычать, завыть, раздолбать все вокруг, но он только попрыгал на месте, обхватив себя руками. Очертания ярко освещенной камеры расплылись от навернувшихся слез.
Дверь камеры внезапно распахнулась — прямо перед ним выросли двое в форме. На поясных ремнях черные пистолетные кобуры и короткие резиновые дубинки. Один что-то выкрикнул, но что именно, Томми не понял.
Томми отодвинул одеяло и сел, положив руки на колени. Охранник снова что-то крикнул, показывая рукой, чтобы он встал. Томми медленно поднялся. Второй охранник тоже что-то прокричал и ткнул пальцем в распахнутую дверь. Томми медленно вышел в пустой коридор.
Его отвели в душевую и приказали раздеться. Потом швырнули ему кусок мыла. Томми мылся, а охранники, ухмыляясь, смотрели на него. Потом ему дали сандалии, штаны и рубаху из такой же ярко-красной ткани, какую он видел на фотографиях узников из Гуантанамо.
Затем охранники отвели его по другому ярко освещенному коридору в помещение, где за письменным столом сидели двое мужчин в форме. Кабинет, только с голыми стенами: на полу — серая плитка, два окна выходят во двор. Снаружи светило солнце, стало быть, день. Томми потерял счет времени — понятия не имел, какое число или какое время суток на дворе. Далеко за окном, в конце песчаного двора, виднелся высокий забор с колючей проволокой поверху.
Когда они вошли, один из тех, что за столом, встал. Обошел стол, шагнул к Томми и протянул руку. Томми, помедлив, пожал ее.
— You are Tommy, aren't you?[27] — спросил незнакомец на прекрасном английском.
Томми кивнул.
— Please, — сказал тот, выпустив его руку и указывая на стул, — have a seat.[28]
Томми подошел к стулу, сел. Сердце стучало как молот, вкус во рту по-прежнему омерзительный. Человек, которому он только что пожал руку, вернулся за стол и сел. Оба пристально смотрели на Томми. Тот, кому он пожал руку, — с улыбкой в уголке рта, второй — совершенно серьезно.
