Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим
Вокруг этой толпы и на противоположной стороне мостовой группами и поодиночке стояли и ходили милиционеры в форме и без, молодые люди с повязками дружинников и без и просто пьяные мужики и бабы. Несколько мужчин в штатском, но с явно офицерской выправкой и с фотоаппаратами в руках с разных сторон фотографировали толпу собравшихся. А поодаль мялись иностранные журналисты, одетые в яркие импортные куртки и плащи, в руках у них тоже были фото– и кинокамеры, но снимать им, видимо, не разрешали сторожившие их милиционеры и гэбисты.
Я опустил стекло в правой дверце машины и спросил у проходившего мимо бородача в сером плаще:
– А что тут происходит?
Он зыркнул глазами по «Волге», по мне, по Акимову и Алене, сидящей сзади, и сказал сквозь зубы:
– Валютчиков будут судить.
Я удивился:
– Валютчиков? А кто этот мужик в кителе?
– Григоренко, тля. Генерал, сука, – процедил он и вдруг рванул с места, торпедой врезался в толпу вокруг генерала, выхватил у него подписанные публикой бумаги и стал яростно рвать их.
– Что вы делаете? Это хулиганство! Какое вы имеете право? – зашумела толпа.
– Это письмо Брежневу, чтобы нас пустили в зал суда, – так громко, чтобы слышали иностранные журналисты, сказал ему генерал. – Зачем вы его порвали?
– А я не рвал, – вдруг так же громко заявил бородач. – Я хотел подписать, а вы сами порвали.
– Он провокатор! – зашумела толпа.
– В милицию его!
– Да он сам мент, вы что, не видите? Петр Григорьевич, не связывайтесь с ним. У нас есть второй экземпляр…
Каким-то образом наша «Волга» оказалась окруженной людьми – это к началу судебного заседания подошли еще и сочувствующие подсудимым, и сотрудники так называемых «силовых структур». Стоя возле рослого капитана милиции, расхлестанный пьяный закричал на собравшихся:
– Вы чо собрались? Почему не на работе?
– Потому что здесь судят наших друзей, – стала объяснять ему молодая беременная женщина. – Если бы ваших друзей судили, вы бы пришли на суд?
– У меня нет друзей-антисоветчиков! Вас всех перестрелять надо, сука беременная! Или в Яузе утопить!
– Да они тунеядцы! Гниды! – поддержала его пьяная баба. – Я бы по ним катком проехала, передавила паразитов! Чо ты зенки вылупила, проститутка беременная? Может, ударить хошь? Ну! Вдарь!
Рослый капитан милиции выжидающе улыбался.
– Не надейтесь, – вдруг сказал ему генерал Григоренко. – Никто не будет вступать в драку и не поддастся на провокацию.
Капитан отвернулся, но беременная оказалась не робкого десятка, она подошла к капитану:
– А почему вы не вмешиваетесь? Вы же своим поведением одобряете хулиганов.
Капитан посмотрел на нее сверху вниз и усмехнулся:
– Я не могу затыкать рот рабочему человеку. У нас свобода слова.
Но женщина не отступала:
– То есть пьяных подонков, которые призывают к расправе, вы охраняете? А людей, которые призывали к свободе, судите?
– А я рабочая! – тут же закричала ей пьяная баба. – Если я выпила, то на свои деньги. А вы тут все фашисты и жиды недобитые!
Пожилой мужчина сказал ей интеллигентно:
– Вы лжете. Вот там, за углом вас даром поят, чтобы вы нас на драку спровоцировали…
В этот момент в переулок въехал «воронок» и тут же свернул в зеленые железные ворота во двор судебного здания. Толпа потянула головы вслед «воронку» и стала выкрикивать:
– Ребята, держитесь! Мы с вами! За вашу и нашу свободу!
Железные ворота закрылись, было видно, как изнутри их створки с силой толкали два молодых мента. А к кричавшим подошел тот самый бородач, который говорил со мной и рвал коллективную жалобу Брежневу. Оглянувшись на робко приблизившихся иностранных журналистов, он буквально прошипел демонстрантам:
– Вы докричитесь, суки! Скоро и за вами придем…
Тут я услышал какой-то всхлип за своей спиной и резко повернулся – увлеченные происходящим вокруг, мы с Акимовым совершенно забыли об Алене. А она, зажимая рукой рот, рыдала навзрыд, и крупные детские слезы катились по ее щекам.
– В чем дело? – удивился я.
– К-к-как они м-могут?.. – выдавила она сквозь слезы.
Я тронул Акимова за плечо:
– Поехали.
– Куда? – удивился он.
– Во двор. За «воронком».
– Нас же не пустят.
– Пустят! Давай… – и я вытащил из кармана пиджака свое красно-коричневое удостоверение с золотым тиснением «Прокуратура РФ». Эта «корочка» с моей фотографией и указанием «Общественный совет прокуратуры г. Москвы», которую я получил от друзей-сослуживцев своего отца за свой первый детективный роман, не раз открывала мне и не такие двери. Правда, там стояла дата выдачи: «2009 год», но кто будет разглядывать эту микроскопическую запись? Обычно достаточно было показать обложку этой «корочки», как охранники даже элитных ресторанов на Рублевке сами открывали мне двери…
Я не ошибся и на этот раз. Как только наша «Волга» подкатила к закрытым воротам, из железной калитки в этих воротах выглянул молодой мордатый сержант в милицейской форме, и я, не дав ему и секунды подойти к нам, вытянул в окно руку с «корочкой» и властно сказал:
– Прокуратура! На суд!
Начальственная «Волга» в сочетании с «корочкой» сработали – морда исчезла, ворота со скрипом открылись.
– Ну, ты даешь! – восхитился Акимов и вкатил во двор, встал возле «воронка» посреди большой снежно-дождевой лужи. Справа, у служебного входа в здание суда стояли, курили и смотрели на нашу машину человек двадцать ментов и штатских. Поставив на ручной тормоз, Акимов уже потянулся вынуть ключ зажигания, когда я сказал:
– Извини, Сережа, ты остаешься.
Он оторопел:
– В каком смысле?
– Ты мой шофер, тебя не пропустят.
– А тебя?
– Ты же видел. Я – прокурорский надзор, – и я повернулся к Алене: – Алена, вы со мной. Слезы убрать, не разговаривать. Вы помощник прокурора. Пошли!
Акимов еще хлопал глазами, когда мы с Аленой вышли из машины, и я, повернувшись к «водителю», громко сказал:
– Никуда не уезжай! Ждешь меня здесь!
После этого властно хлопнул дверцей и прямо по луже зашагал на ментов, стоявших у служебного входа. Алена, актриса от Бога, четко печатала шаг рядом со мной. Не знаю, кто из нас произвел большее впечатление на эту публику, но они расступились, мне даже не пришлось доставать «корочки».
8
– Богораз Лариса Иосифовна?
– Доставлена, – сообщила молодая секретарша суда.
– Литвинов Павел Михайлович?
– Доставлен, – сказала секретарь.
Глядя в пухлую папку судебного дела, судья, седая женщина в сером костюме, похожая на учительницу или директора школы, продолжала:
– Делоне Вадим Николаевич?
– Доставлен.
– Бабицкий Константин Иосифович?
– Доставлен.
– Дремлюга Владимир Александрович?
– Доставлен…
На втором этаже судебного здания, в небольшом зале на пятьдесят мест было не меньше семидесяти мужчин и женщин совершенно определенной или, как теперь говорят, однозначной наружности – переодетые в штатское менты, дружинники, гэбисты и кирпичнолицые представители рабочего класса, принявшие «за углом» свои полевые «двести грамм».
– 25 августа 1968 года Следственным управлением было возбуждено уголовное дело по факту учинения групповых действий на Красной площади, грубо нарушивших общественный порядок, – продолжала читать судья. – По делу арестованы и привлечены к уголовной ответственности Богораз, 1929 года рождения, замужняя, имеет сына 1951 года рождения; Делоне, 1947 года рождения, холост; Литвинов, 1940 года рождения, женат, имеет сына 1960 года рождения; Бабицкий, 1929 года рождения, женат, имеет троих детей; Дремлюга, 1940 года рождения, женат; и Файнберг Виктор Исаакович. Материалы в отношении Файнберга выделены в отдельное производство в связи с признанием его судебно-психиатрической экспертизой невменяемым. Активной участницей групповых действий на Красной площади была также Горбаневская Наталья Евгеньевна, 1936 года рождения, имеет двух детей, уголовное дело на нее прекращено в связи с признанием ее судебно-психиатрической экспертизой невменяемой…
Несмотря на специфическую публику, столь густо высаженную в зале, чтобы не допустить сюда друзей арестованных, а точнее, именно благодаря специфичности этой публики, мы с Аленой сели в самом начале второго ряда – я властным жестом поднял с мест двух молодых дружинников, и они, приняв нас за начальство, безропотно уступили нам свои стулья.
– Расследованием установлено, – сообщила судья, – Богораз, Делоне, Литвинов, Бабицкий, Дремлюга, Файнберг и Горбаневская, будучи несогласны с политикой КПСС и Советского правительства по оказанию братской помощи чехословацкому народу в защите его социалистических завоеваний, одобренной всеми трудящимися Советского Союза, вступили в преступный сговор с целью организации группового протеста против временного вступления на территорию ЧССР войск пяти социалистических стран. Для придания своим замыслам широкой гласности они заранее изготовили плакаты: «Руки прочь от ЧССР», «Долой оккупантов», «За вашу и нашу свободу», «Свободу Дубчеку», «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (последний на чешском языке), то есть содержащие заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй. Обвинительное заключение составлено 20 сентября 1968 года старшим следователем Прокуратуры Москвы советником юстиции Акимовой. Подсудимая Богораз, встаньте… – и с этими словами судья впервые подняла глаза на обвиняемых.
