Марина Серова - Волшебные чары
Все время, пока я говорила, Доронин лежал с закрытыми глазами и молчал, но по его невольной реакции я видела, что права – во всем. У него дрожали веки, расширялись ноздри, дрожали руки…
– Ну что ж, ты свой выбор сделал! – сказала я, сосчитав до ста. – Это Галина…
– …Ильинична Захарова, – быстро закончил он.
– Умница, – одобрительно сказала я. – Это гражданская жена – хотя я бы назвала ее содержанкой – банкира Константина Георгиевича Гурьянова.
– Откуда ты узнала? – все еще не открывая глаз, спросил он.
– Что же тут сложного? – притворно удивилась я, потому что выяснить все это мне стоило немалых сил и нервов. – Последний звонок на твой номер был с сотового телефона, зарегистрированного на его имя. Новенькая серебристая «Ауди», на которой ездит твоя любовница, – тоже на его имя куплена, а на фотографиях, которые я просмотрела вчера вечером, я увидела, что его гражданская жена, как ее деликатно назвали, рыжая и – левша! А получить такие ранения ты мог только в том случае, если бы в тебя стрелял именно левша! Кстати, можно предъявить ее фотографию – или ее лично, собственной персоной, – работникам клуба, и они ее мигом опознают. Да и потом, для кого бы ты еще стал так стараться, как не для своей давней любовницы? Тем более за ее же деньги! Конечно, можно было бы предположить, что Гурьянов, узнав о вашей связи, решил с тобой расправиться, но в этом случае он не стал бы действовать так грубо и примитивно. Я бы сказала, так по-дилетантски глупо. Потому что глупых банкиров, Доронин, в природе не бывает! Иначе это – не банкиры! Они привыкли все на несколько ходов вперед просчитывать! А о нем я слышала, что он очень жесткий делец, причем знаю это от людей, которые его хорошо изучили. Нет: Гурьянов нанял бы профессионала и уехал бы отдыхать за границу, в Ниццу например. И вернулся бы, когда от тебя уже и следа бы не осталось: ты бы просто исчез с концами – и все. Как будто тебя никогда и на свете не было. А вот для Галины обнародование этой истории стало бы полным крахом. Если бы он узнал о ее измене, просто вышиб бы ее из своего дома, а то и из города в чем мать родила. Но вот известие о том, что она на его деньги устроила травлю женщины из его круга – жены очень уважаемого и влиятельного в городе человека – отчего он сам перестал бы пользоваться уважением и стал бы изгоем в своем обществе, привело бы его в такое бешенство, что так легко она бы не отделалась. А мне говорили, что характер у него крутой! Очень крутой! Ну, а теперь у меня к тебе последний, но главный вопрос: зачем Галина все это затеяла? Какую цель она преследовала?
Доронин довольно долго молчал, а потом тусклым, безжизненным голосом спросил:
– Сказку послушать хочешь?
– Обожаю сказки! – выразительно сказала я.
– В некотором царстве, в некотором государстве жили-были две девушки: Галя и Лариса, – начал он.
– А фамилия у Ларисы есть? – спросила я.
– Серегина, – ответил он и продолжил: – Галя – рыжая, маленькая, хрупкая, верткая… Красавицей ее назвать было трудно, но было в ней что-то такое… Чертенок, одним словом. А Лариса – страшна, как смерть, эдакая лошадь, и ненавидела она весь белый свет. Но вот дружили они, хотя и были совершенно разными. Вокруг Гали всегда парней было много, а Лариса при ней «состояла»…
– И остатки с барского стола подбирала, – добавила я. – Так что ненавидела Лариса не только весь белый свет, но и свою ближайшую подругу.
– Вот именно, – подтвердил Степан. Он открыл глаза и уставился в окно. – А учились они в медучилище. Закончили его, и Галя медсестрой начала работать, а Лариса на вечернее в мединститут поступила. Хоть и развела их судьба, но они по-прежнему общались. Я познакомился с Галей, когда, в некотором роде, несвободен был.
– Я краем уха слышала, что ты жил с вдовой некоего криминального авторитета, постарше тебя, – вставила я.
– Да, – без всякого выражения подтвердил он. – Но разница в возрасте у нас была не такой уж большой. Любаша была нормальной бабой, очень любила меня. Хотя… Может быть, ей просто было лестно, что у нее – такой мужчина, было чем перед подругами похвалиться – я ведь тогда очень красивым был. Мы с ней хорошо ладили. А потом… Встретил я Галю и влюбился, как сопляк. Ну, а ей льстило, что я за ней на машине приезжал, подарки дорогие делал и все прочее. Только вдобавок к Галине получил я еще и Лариску, которая, как клещ, к нам прицепилась. Я еще тогда Гальке говорил, чтобы она гнала ее, добра от Ларки не будет, а она все смеялась. В общем, стали мы с Галей встречаться – у меня от бабушки квартира однокомнатная осталась, я там раньше жил. Родители мои развелись, когда я еще мальчишкой был, разъехались в разные стороны, а меня бабушке «подбросили». Впрочем, это неважно… Только Галька как-то легко к нашей связи относилась. Конечно, долго втайне наши встречи оставаться не могли и…
– Насколько мне известно, тебя не только избили, но еще и ноги сломали? – спросила я.
– Было! – подтвердил он. – Вот тут-то я удивился – когда меня из больницы выписали, Галька ко мне переехала и выходила меня. Вот с тех пор и стали мы с ней вместе жить, но я так и не уговорил ее зарегистрировать брак. Выступать мне уже трудно было, да и прикрыли наш клуб вскорости. Остался я без работы, и Галька одна весь воз тянула, хотя я не раз слышал, как Лариска накручивала ее, чтобы она меня, инвалида-нахлебника, бросила. Галя и уколы мне делала, и капельница ставила, и массаж… в общем, крутилась. Потом «Чертову мельницу» открыли, и меня пригласили туда управляющим, потому что я эту работу досконально знаю. Деньги пошли неплохие, и я предложил Гальке ее каторжную работу бросить. А она – ни в какую, говорила, что дома она скиснет. Хорошо хоть, калымить ей больше не надо было.
– А Лариса? – спросила я.
– А Лариса к тому времени уже институт закончила и врачом стала, но постоянно к нам шлялась. Надоела хуже горькой редьки! Шуганул бы я ее, но Галька не позволяла – это, мол, единственная подруга. А потом Лариска Гале работу устроила: сиделкой у одной больной богатой старухи, пациентки своей. Их там трое медсестер работало, сутки через двое. Как я ни отговаривал Галину, но она все равно пошла к ней работать – уж больно деньги были хорошие. Это мать Гурьянова была. Болячек у нее на Большую медицинскую энциклопедию хватало, да еще и крышу снесло – на любви к сыну она просто помешалась. Ну, где это видано, чтобы взрослый мужик каждый вечер перед матерью отчитывался – как он день провел, с кем встречался, с кем и о чем разговаривал? Она по сто раз на дню ему звонила, без всякого повода, просто, чтобы голос его услышать или попросить, чтобы он осторожен был, потому что на улице гололед или сосульки, или жарко, или холодно, чтобы он поесть не забыл и лекарство принять. Она его просто задушила своей любовью, жениться никогда так и не позволила, да и он любил ее без памяти и ни в чем ослушаться не мог. Три года Галина на этой каторге отпахала. Приходила после суток дежурства и замертво падала – эта старуха из нее все соки выпила! Ну, умерла она в конце концов. Хоть и плохо так говорить, но я обрадовался – наконец-то Галя к нормальной жизни вернется. Только недолго я радовался. Собрала она вскорости вещички и сказала мне, что к Гурьянову уходит, что надоела ей наша нищета, наша халупа однокомнатная и все такое прочее. Что хочет она нормальной жизни: отдыхать за границей, на дорогих машинах ездить и бриллианты носить. Посмотрел я ей в глаза, понял, что уговаривать, унижаться и что-то объяснять – бесполезно, и сам перед ней дверь открыл – лети, мол!
– История знакомая, – заметила я.
– Паршиво мне было. Так паршиво, что хоть волком вой, – продолжал Доронин. – Ничего! Переболел, перемучился и стал жить дальше. Я потом специально съездил посмотреть, что этот Гурьянов из себя представляет. Оказалось, что он маленький, толстый, лысый и с носовым платком не расстается, все пот им вытирает. Тут-то я и понял, что никакой любви там нет! Меня Галя не любила, жила со мной, потому что ей было так удобно, но и его не любит. Вот тогда-то мне и полегчало окончательно. А через полгода Галина ко мне в клуб приехала. Разодетая в пух и прах вся, в бриллиантах, как и мечтала когда-то, да вот только в глазах у нее – тоска смертная. Ну, поздравил я ее с обретением долгожданного благополучия и материального достатка, а она – в рев! Плачет, словами захлебывается и все никак остановиться не может – видно, накипело давно, а душу излить не перед кем.
– А Лариса? – удивилась я.
– Как я понял, Гурьянов послал эту приживалку куда подальше и запретил Гальке ее в свой дом приводить. Ну, Галина его ослушаться не посмела, но все равно время от времени с Ларой встречалась, вещи, те, что из моды вышли, ей отдавала и все такое прочее.
– А Ларису от злобы и зависти трясло и ненавидела она свою подруженьку пуще прежнего, – покачала головой я.
