Дик Фрэнсис - Миллионы Стрэттон-парка
— Точно.
Ребята моментально позакрывали окошки, и не успели мы оглянуться, как они уже стояли на дороге в предвкушении огромного удовольствия. Роджер беспомощно махнул им рукой в сторону джипа, и ребятня набилась на заднее сиденье, толкаясь и дерясь за любимые места.
— Сидеть или вылезайте! — рявкнул Роджер, как будто на полковом плацу, и они испуганно расселись на узком сиденье.
— Меняю вам мальчишек на Марджори, — предложил я.
— Идет.
Он мигом домчал нас до частной дороги, по-боевому, с полного хода свернул на нее и, лихо притормозив, как вкопанный остановился перед своей конторой, где предупредил мое потомство, что при первых же признаках неповиновения последует немедленная отправка в автобус до конца дня. Это произвело на команду глубочайшее впечатление, все выслушали его слова очень внимательно, но тут же с радостными воплями, как будто вырвавшись из школьных стен, рванули поздороваться с Генри.
Рядом с Генри, мужчиной гигантского роста с огромной окладистой бородой, я всегда чувствовал себя коротышкой. Без малейшего видимого усилия он поднял Нила и усадил к себе на плечи, с веселым интересом разглядывая меня, мои костыли и все такое.
— Значит, чуть было не расквасило напрочь, а? — проговорил он.
— Ага. От беспечности.
Он показал своей могучей лапой на тяжело нагруженных монстров, в этот момент въезжавших один за другим на асфальтированную площадку.
— Я притащил с собой всю эту музыку, — с явным удовлетворением проговорил он.
— Да, вижу, но послушайте… — начал было Роджер.
Генри добродушно посмотрел на него с высоты своего роста.
— Доверьтесь Ли, — сказал гигант. — Он хорошо разбирается в людях. Этот Ли у нас настоящий колдун. Дайте ему со мной развернуться здесь для завтрашних скачек, и через шесть недель, когда у вас будут такие же скачки, как завтра, а я специально справился, так что знаю, о чем говорю, у вас не хватит места на стоянке для автомобилей. Разнесется молва, понимаете? Так что, вы хотите собрать здесь хорошую толпу или не хотите?
— Тогда молчите.
Роджер в отчаянии повернулся ко мне:
— Марджори…
— Она будет в диком восторге. Для нее процветание бегов превыше всего.
— Вы уверены?
— На сто процентов. Уверяю вас, она придет в себя от шока за пять секунд и тут же о нем забудет.
— Будем надеяться, что пройдет еще много времени, прежде чем она окочурится от сердечного приступа.
— Вы проследили, чтобы проложили те электрические кабели? — деловито поинтересовался Генри. — Повышенной прочности?
— Как вы сказали, — подтвердил Роджер.
— Ладно. Теперь… планы участка?
— В конторе.
Большую часть дня Роджер направлял своих рабочих помогать Генри и его команде, с удивлением взирая на то, как на его глазах они создавали совершенно новую конструкцию трибун, предоставляющих зрителям больше удобства, чем старые.
Сначала они соорудили похожие на пилоны башни в поднятых кранами секциях, башни, достаточно прочные, чтобы, как сказал Генри Роджеру, выдержать раскачивание трапеций для воздушных гимнастов, затем с помощью толстых металлических канатов и тяжелых электрических лебедок подняли и широко расправили тонны надежной белой парусины. Высота и площадь получившегося шатра соответствовали размерам старых трибун, и он во многом выигрывал по сравнению с ними с точки зрения производимого впечатления — он был по-настоящему величествен и великолепен.
Мы с Генри обсудили направления, по которым будут проходить потоки зрителей, особенности поведения людей на ипподроме во время скачек, меры на случай дождя. Мы предусмотрели все самое существенное, отработали все узкие места, главным для нас были удобства и удовлетворение зрителей от посещения бегов в Стрэттон-Парке, подумали о хозяевах лошадей, отвели Стрэттонам самое лучшее место, а вместе с ними и для стюардов ипподрома, определили, где расположить бары для тренеров. По всей площади большого шатра мы решили сделать кажущийся сплошным настил с широким проходом по центру, жесткие перегородки для разделения всей площади на сектора, установить в каждой «комнате» натяжные потолки-тенты из бледно-персикового шелковистого материала в складку.
— Я покупаю его милями, — заверил Генри смотревшего с недоверием Роджера. — Ли сказал мне, что солнечный свет намного выгоднее для лиц пожилых людей, когда он проходит через парусину, все окрашивается в теплые персиковые тона, а счета оплачивают по преимуществу люди в летах. Я всегда раньше пользовался желтыми тентами. Теперь никогда этого больше не делаю. Ли говорит, что верно выбранный цвет важнее даже еды.
— А то, что говорит Ли, непререкаемо, это Евангелие?
— А вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь превратил развалюху-паб, в который уже никого не заманить, в человеческий улей? Он это сделал дважды и у меня на глазах, не считая того, что было раньше, мне об этом говорили. Понимаете, он знает, что привлекает людей. Они иногда и сами не понимают, что их привлекает. Привлекает, и все. Ну а Ли знает, можете мне поверить.
— Так что же привлекает людей? — с любопытством в голосе поинтересовался Роджер.
— Долго рассказывать.
— Но откуда вы знаете?
— Многие годы я расспрашивал сотни, буквально сотни людей, почему они купили старые дома, в которых живут. И какое обстоятельство, пусть оно даже покажется неразумным, заставило их выбрать этот, а не другой дом? Иногда мне называли шпалеры для кустарников, иногда потайные винтовые лестницы, иногда котсуолдский каменный камин, а еще мельничные колеса или вдруг совмещенные уровни и галереи. Я спрашивал и о том, что им не нравится и что бы они переделали. Я просто постепенно приходил к мысли о том, как перестраивать почти полностью разрушенные дома, чтобы люди с ума сходили, только бы в них жить.
Роджер медленно проговорил:
— Вроде вашего дома.
— Совершенно верно.
— А пабы?
— Я как-нибудь покажу вам один. Но что касается пабов, то дело там не в одной только реконструкции. Это и хорошая еда, и хорошие цены, и быстрое обслуживание, и приветливый прием. Важно запомнить лица посетителей и обращаться к ним, как к друзьям.
— Но вы все время переезжаете?
— Как только завершаем строительство и запускаем в действие, — кивнул я. — Я строитель, а не ресторатор.
Для людей Генри, многие из которых сами были циркачами и привыкли за ночь на пустом месте создавать волшебные замки, сутки до открытия были настоящей роскошью. Они тянули канаты, размахивали тяжелыми кувалдами, работали в поте лица. Своим «хорошим ребятам» Генри купил в Мейфлауере бочку пива.
Генри привез с собой не только большой шатер, но и большое количество металлических труб и досок, которые обычно скрепляются болтами, образуя ряды сидений вокруг арены цирка.
— Я подумал, что они могут пригодиться, — объяснил он.
— Трибуны! — выдохнул я. — Ну и молодец же ты!
Генри расплылся в улыбке.
Роджер глазам своим не верил. Его собственные рабочие под руководством циркачей Генри соорудили ступени не вокруг арены, а на открытом воздухе параллельно ограде скакового круга, оставив зеленую полосу для прохода между нижней ступенью и оградой.
— Можно было бы сделать лучше, будь у нас больше времени, — сказал Генри, — но теперь по крайней мере часть посетителей сможет следить за скачками отсюда, а не из букмекерской.
— Наверное, нам нужно разрешение на такую перепланировку, — нерешительно произнес Роджер. — Инспекторов по безопасности. И вообще Бог знает кого.
Генри помахал перед его носом пачкой лицензий.
— Я лицензированный подрядчик. Это временное сооружение. Можете приглашать кого угодно. Пригласите их во вторник. Все, что я делаю, отвечает правилам безопасности и полностью соответствует закону. Я вам покажу.
Он снова заулыбался и замахал могучей рукой целому взводу пожарных, вывалившемуся из одного из грузовиков.
— Полегчало? — спросил он Роджера.
— Слов нет.
Улучив момент, Генри отозвал меня в сторону.
— Что это за придурки мешаются у ворот? Мы чуть было не переехали одного из них, когда возвращались с пивом. Он прямо бросился на машину. Какой-то полоумный.
Я рассказал ему о Гарольде Квесте, его последователях и о том, как они стараются добиться запрещения.
— Были они там, когда вы приехали в первый раз? — спросил я.
— Нет, не были. Хочешь, прогоним их?
— Ты имеешь в виду силой?
— А есть другой способ?
— Убеждение.
— Не смеши.
— Если наступить на одну осу, на похороны прилетят пятьдесят.
Он кивнул:
— Я понимаю, что ты хочешь сказать. — Он потеребил бороду. — Что же тогда делать?
— Ничего. Сделать вид, что так оно и надо.
— Очень трогательно.
