Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера
— Эй, подруга! Иди сюда, утешь земляка! — продолжал орать Бритвин вслед испуганной проститутке. — Я жадничать не буду, заплачу, как за работу в ночную смену! И ещё командировочные выдам. Ты ведь здесь в командировке?
— Тише, земляк! Тише! — успокаивал его юноша, беспокойно оглядываясь по сторонам. — А то придётся нам с тобой коротать время в участке. Это тебе не Саратов, у них здесь с этим строго.
— Я в «ментовку» не хочу, — успокоился эмигрант и тяжело присел на скамейку.
— Вот и славно, — произнёс юноша внезапно охрипшим голосом и зачем-то зашёл за спину.
— Слышишь, друг! А как тебя зовут? — запоздало спохватился Валерий. — Я с тобой ведро пива выкушал, а имя так и не спросил.
— Это неважно, — хрипло произнёс знакомец.
— Для кого неважно?
— Для тебя, — скупо ответил юноша и натренированным движением свернул Бритвину шею.
Глава 19
09 часов 10 мин. 1 октября 20** года.
г. Москва, Лубянская площадь
Приглашение на свадьбу Кантемир получал не часто. школьный дружок Санька Скороспелов привёз из армии молоденькую связистку, у которой хорошенькая фигурка была слегка подпорчена оплывшей талией и наметившимся животиком.
— Не поверишь, но я её у начальника узла связи отбил, — гордо заявил подвыпивший жених.
— Отчего не поверить, верю! — заявил Каледин, хлопнув школьного дружка по плечу и машинально окинув взглядом его субтильную фигуру и конопатое расплывшееся в пьяной улыбке лицо.
«Скорее всего, начальник узла связи избавился от наскучившей и к тому же забеременевшей любовницы, умело подсунув её подчинённому, которого отправил на «дембель» с первой же партией «стариков»», — сделал вывод Кантемир, садясь за свадебный стол и косясь на симпатичное, но плутоватое личико невесты.
Свадебный вечер, как и положено на Руси, закончился дракой, инициатором которой выступил пьяный жених. Гости, озверев от такого гостеприимства, азартно стали пинать Саньку ногами и разбивать о его хмельную голову принесённые на свадьбу в качестве подарков хрустальные вазы и чайные сервизы. Кантемир попробовал заступиться за товарища, но русская драка — это не поединок восточных единоборств и благородства в ней мало, вернее, нет совсем. Кантемира на первой же минуте свадебного побоища кто-то огрел сзади чем-то тяжёлым по голове, и он присоединился к лежащему на полу Саньке, у которого лицо к этому времени было разбито в кровь.
Итог был плачевный: Каледину порвали новый костюм, залили кровью рубашку и поставили под глаз приличный синяк.
— Да пропадите вы пропадом с вашей свадьбой! — ругался Кантемир, сидя на постели в соседней хате, куда его отвела сердобольная свидетельница со стороны невесты. Свидетельница, как могла, утешала его, и подливала в стакан из прихваченной со свадебного стола бутылки.
— Выпей, сокол! Легче будет! — ворковала свидетельница, чокаясь с ним щербатой рюмкой. В результате такого утешения наутро он проснулся в чужой хате и без штанов. Слева лежала обнажённая свидетельница, а справа его ласкала невеста, которая, видимо, к ним присоединилась позже, и которой ранняя беременность в сексуальных утехах помехой не была. Как это произошло, Кантемир не помнил.
Окинув похмельным взглядом лежавшую рядом с ним без фаты и свадебного платья молодую, на которой из белья были одни белые чулочки, он с ужасом представил, как через минуту-другую в хату ворвётся молодой муж, который успел с утра выпить с гостями на мировую, и все вместе они c упоением начнут его лупцевать с применением оглобли и другого сельхозинвентаря.
С той памятной свадьбы Кантемир уходил, как командарм Котовский из села, внезапно захваченного белополяками — в одних кальсонах и огородами.
С тех самых пор к бракосочетанию Каледин относился более чем серьёзно и даже с опаской.
— Я думаю, что Вам, подполковник, есть смысл сходить на это мероприятие, — задумчиво произнёс Баринов, которому Кантемир передал полученное накануне тиснённое золотом приглашение. — Возможно, Вам уготована роль свадебного генерала…
— Но меня мало кто знает, — перебил начальника Каледин. — Да и брачующихся я знаю только заочно.
— Знают мало, — поморщился генерал-лейтенант, — но слышали о Вас многие. То, что Вы любимчик нашего Президента — ни для кого не секрет.
Теперь пришла очередь морщить нос Каледину. Ему не понравилось, как интерпретировал его положение начальник.
— А возможно, кто-то ищет с Вами возможности переговорить, — продолжил Баринов, проигнорировав недовольство подчинённого. — Свадебный приём — это очень удобно: много гостей, много выпивки, много незнакомых между собой людей, поэтому ваша встреча будет выглядеть естественно, и на Вас мало кто обратит внимания. Оцените обстановку, прощупайте тех, кто к Вам проявит интерес, может, из этой светской тусовки что-нибудь полезное и выудите, ведь не зря они потратились на приглашение. Интуиция подсказывает мне, что это продолжение пока непонятной нам игры, и центром внимания являетесь Вы, подполковник.
— Разрешите идти?
— Идите, подполковник, идите! Пейте в меру и постарайтесь обойтись без ваших экстравагантных выходок.
— Любимчик! — фыркнул Владимир Афанасьевич, после того, как за Калединым закрылась тяжёлая двухстворчатая дверь, и вновь углубился в чтение лежавших на столе документов.
* * *19 часов 50 мин. 2 октября 20** года.
Подмосковье. Государственный
историко-архитектурный
музей-заповедник «Царицыно»
Нет, что ни говорите, а купеческие замашки в русской душе неистребимы. Живёт в душе каждого россиянина этакий Тит Титыч, который только и ждёт момента, чтобы выйти из потаённых душевных закоулков наружу, и показать своё довольное мурло. Бороться с проявлением этого пережитка бесполезно, потому как пережиток этот — часть русской души, не самая лучшая часть, но что делать — чем бог наградил, с тем и живём. Поэтому с незапамятных времён и гуляют по белому свету байки о купеческих загулах, одна другой удивительней и неправдоподобней. И неважно, когда и где русская душа в загул пустилась — в веке осьмнадцатом на постоянном дворе или в веке двадцать первом в «Максиме» или «Метрополе». Тут главное широта, размах, так, чтобы у народа очи на лоб от удивления повылезли, челюсть до самого плинтуса отвисла и долго не закрывалась. Принцип здесь один: чтобы было всё, и всего этого было много. Если шампанского — так цельный фонтан, икры — так чтобы горкой, чтобы гости ей, проклятой, не только животы досыта набили, но и вместо дёгтя сапоги мазали, ну а если музыкальное сопровождение — так цельный цыганский табор, а то и два, и никак не меньше!
И над всем этим непотребством незримо висит хмельной и вечный купеческий рык: «Знай наших! Гуляй, православные, за всё заплачено! Пей, ешь, сколько душа пожелает! Что хочешь, твори, только не говори, что хозяин на угощенье поскупился, потому как на Руси это самая большая обида. За такие слова, гость дорогой, недолго и в грызло получить! Ну, а коли ты слов обидных ни по трезвой памяти, ни во хмелю не сказал, то ты есть для меня самый дорогой человек, хоть и вижу я тебя первый, и, скорее всего, последний раз в жизни».
Скажешь читатель: «Неправда»! Да нет — к сожалению, правда! Так было и так есть. И неважно, какой на дворе век, и не столь важно, кто на этот раз бражничает — купчишка тверской или высокооплачиваемый менеджер из «Газпрома», главное — знай наших! Гуляй душа, за всё заплачено!
В тот день на зелёных лужайках музея-заповедника гуляла если не вся московская элита, то её большая часть. Друзья и близкие (и не очень близкие) родственники отмечали бракосочетание примы Большого театра Дарьи Калининой и владельца сети торговых супермаркетов «Мир вкуса» Максима Опанасенко. Вообще-то в музее-заповеднике такие мероприятия проводить запрещено: во-первых, музей, хоть и под открытым небом, а во-вторых — заповедник! Но чего не сделаешь ради счастья молодых! — решило правительство Москвы, и вместе с министерством культуры Российской Федерации на такие мелочи синхронно закрыли глаза.
Странная была эта свадьба. Хоть и потрачен на устройство свадебного торжества не один миллион, и дизайнеры постарались на славу, и сама молодая была женщиной утончённых манер и дурновкусия не терпела, а всё равно сквозило от показной роскоши неистребимым купеческим душком.
По зелёному склону заповедника были разбросаны цветные шатры, внутри которых вдоль богато накрытых столов томились в ожидании гостей вышколенные официанты, число коих приближалось к численности армейского батальона, укомплектованного по штату военного времени.
Центральный шатёр — самый большой, расположенный в центре лужайки, был драпирован белым шёлком таким образом, чтобы стоящий на возвышении в центре шатра свадебный стол для молодых, был виден с четырёх сторон.
