Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
При всем том была Дарья женщиной богомольной. Быть может, молитвами надеялась искупить свои грехи. Но именно религиозность ее и сгубила. Построили на привокзальной площади, которая теперь носит имя Н. Г. Гарина-Михайловского, церковь. Уж тут-то Дарья отвела душеньку! Что ни воскресенье, а то и в будни отбивала поклоны в новой церкви. Находилась эта церковь по другую сторону железнодорожных путей, а переходной мост построен еще не был. Люди перебирались через пути на свой страх и риск под вагонами. Так и Дарья однажды перебиралась. Да зазевалась и отдала богу душу без покаяния, под колесами поезда…»
Дальше в заметке рассказывалось, как изменился теперь район бывшей Нахаловки. Антон дочитал заметку и с интересом спросил Степана Степановича:
— Кем шинкарка Дарья доводилась Васе Сипенятину?
— Бабушкой.
— А родители его кто?
— Отец в Отечественную погиб. Мать, Мария Анисимовна, кстати очень хорошая женщина, сейчас живет у Бугринской рощи, по улице Кожевникова.
— Какую связь имеют уголовные дела Сипенятина с его родословной?
Степан Степанович пригладил свой чубчик.
— С родословной связана последняя судимость Васи. Дело такое было. Один бесящийся с жиру почитатель старины купил на вещевом рынке за две тысячи старую икону с золоченым окладом и драгоценными камешками. Показал ее знающим людям — те определили подделку. Разумеется, «почитатель» обратился в уголовный розыск. Когда наши эксперты стали исследовать икону, обнаружили сведенную обесцвечивающим растворителем надпись: «Собственность Дарьи Сипенятиной…» Антон вдруг вспомнил книжный стеллаж на квартире Деменского, на нем — ряд старинных книг. Среди них — выделяющийся корешок Библии с иллюстрациями Доре и коричневые чернила на титульном листе…
— Степан Степанович, а книги Дарьи Сипенятиной уголовному розыску не попадались? — быстро спросил Антон.
— Нет, Антоша, не попадались. — Стуков чуть помолчал и продолжил: — Обнаружив на иконе такую надпись, мы, разумеется, вышли на своего старого знакомого. Вася, как всегда, стал запираться самым нахальным образом: мало ли, мол, в чьих руках побывали старые бабкины иконы; бабка, дескать, еще до революции померла. Провели опознание. Потерпевший не колеблясь узнал Васю. И тут вдруг произошло невероятное: Вася, изменив своей традиционной привычке, всю вину взял на себя, хотя, по заключению экспертов, подделка не обошлась без опытного художника.
— А что за традиционная привычка у Сипенятина?
— Путать следствие до конца и валить вину на кого угодно.
— Может быть, на этот раз соучастник его запугал?
— Вася сам кого хочешь запугает, — сказал Стуков. — Тут что-то другое…
— Что, Степан Степанович?
— Вероятно, у Сипенятина дальние планы были. В статьях Уголовного кодекса он разбирается досконально. Прикинул — за одну икону большой срок не дадут, а компаньон в будущем пригодится. Поэтому Вася и не стал его выдавать.
Бирюков передал Стукову пожелтевшую фотографию:
— Говорят, вот этот боцман обучал Сипенятина. Хотелось бы направление его «школы» узнать.
Степан Степанович, надев массивные роговые очки, с интересом посмотрел на снимок и, возвращая его Антону, задумчиво заговорил:
— Боцманская «школа» давно отжила. Старые новосибирцы, быть может, еще помнят этого калеку. В первые годы после Отечественной войны он обычно сидел на трамвайной остановке у фабрики «ЦК швейников» и сипло кричал: «Дорогие братья и сестры! Десять-пятнадцать копеек вас не устроят, а для инвалида, пострадавшего за Родину, это целое состояние. Не забудьте, граждане, черноморского боцмана!» И начинал петь:
Я шел впереди с автоматом в руках,
Когда в бой пошла наша рота…
— Говорят, он на войне не был.
— Да. В тридцать девятом году пьяный попал под трамвай, но об этом знали немногие. К вечеру «боцман» в ближайшей забегаловке напивался так, что сидеть на своей тележке не мог.
— Что ж милиция смотрела сквозь пальцы на его попрошайничество?
— Милиции, Антоша, работы хватало. В ту пору много всякой нечисти под видом инвалидов войны выползло на городские улицы. — Стуков снял очки. — Порядок, конечно, навели, и «боцман» исчез с горизонта. Жил он за Каменкой, рядом с Сипенятиными. Вот под его влияние и попал с малых лет Вася. Подобрал к нему ключик «боцман»: расписывая свои «подвиги» на войне, сочинил легенду, будто видел своими глазами, как Васин отец бросился с гранатой под фашистский танк…
— Выходит, татуировка на груди Сипенятина имеет основу?
— Татуировка — полбеды. Страшнее другое: «боцман», чтобы добыть себе на выпивку, стал приучать закаменских мальчишек к воровству. Многих удалось остановить, но Вася Сипенятин не выправился. Первую судимость получил в пятнадцать лет, попал в воспитательно-трудовую колонию, так все и пошло. — Степан Степанович постучал дужкой очков по папке с газетными вырезками. — Я вот фактики по крупицам собираю. Общественным лектором на наших опорных пунктах числюсь и Васину историю часто упоминаю. «Боцманов», конечно, давным-давно в помине нет, но дельцы и пьяницы, калечащие души подростков, к сожалению, еще не перевелись. — Стуков задумался, повертел очки. Внимательно посмотрев на Антона, спросил: — Говоришь, отпечатки Васиных пальцев имеются на месте происшествия?
— Да, Степан Степанович.
— Не характерно такое преступление для Сипенятина. Вася может украсть, смошенничать, пойти на любую авантюру, но что касается женщин… Не было у него преступлений, связанных с женщинами.
На кухне громко застучал крышкой вскипевший чайник.
Глава IV
На следующий день рано утром следом за Антоном и Голубевым в кабинет вошел высокий мужчина в полосатой рубашке, заправленной в брюки под широкий ремень с латунной пряжкой «Одра». Кудрявые волосы его были взлохмачены, а моложавое лицо казалось усталым.
— Вот… соседка вручила… — передав Бирюкову повестку, глухим голосом сказал он и, не дожидаясь приглашения, обессиленно сел на стул.
— Деменский Юрий Павлович? — уточнил Антон.
— Да.
— Где вы находились двое суток?
— Ключ от квартиры искал. Соседка отдала слесарю из домоуправления. Поехал к нему, его дома нет. Один знакомый подсказал, что Анатолий собирался на Обское море, на рыбалку. Я — туда. В районе Бердска все рыбные места обшарил…
— Юрий Павлович, — перебил Антон, — называйте не только имена, но и фамилии своих знакомых.
— Пожалуйста. Фамилия слесаря — Овчинников, зовут Анатолий, как я уже упоминал. Насчет его рыбалки подсказал Алик Зарванцев. Художник. У оперного театра живет. — Деменский назвал адрес.
— Знаете, из-за чего вас пригласили сюда?
— Что-то туманное соседка сегодня рассказывала, но толком я ничего не понял. Какая женщина, каким путем в мою квартиру попала?.. Наверное, Овчинников кого-то приводил.
— Кого он мог привести?
— Это невозможно угадать. По женской части Анатолий такой специалист, что… — Деменский брезгливо усмехнулся.
Бирюков достал из стола фотоснимки пострадавшей, сделанные экспертом-криминалистом на месте происшествия, и передал их Деменскому.
На лбу Юрия Павловича мигом выступила мелкая испарина.
— Узнаете? — спросил Антон.
— Бывшая моя жена.
— Фамилия, имя, отчество ее?
— Холодова Александра Федоровна.
— Где живет, работает?
— Я ничего не знаю! — почти закричал Деменский, но тут же взял себя в руки. — Могу рассказать лишь о прошлом. С Холодовой мы поженились в Омске. Я там работал на заводе, Саня заведовала книжным магазином. У нее был годовалый сын, Сережка, хотя до нашего брака она официально замуж не выходила. Из Омска меня перевели в Челябинск. Саня со мной туда приехала, опять завмагом в книжный устроилась… Можно, я закурю?
— Курите, — разрешил Антон, придвигая к Деменскому пепельницу.
Юрий Павлович нервно достал пачку сигарет и газовую зажигалку. Сделав несколько жадных затяжек, продолжил:
— В конце семьдесят четвертого меня на два месяца командировали в Новосибирск. Накануне новогоднего праздника я решил внезапно нагрянуть домой, так сказать, сюрприз жене преподнести… Самолетом от Новосибирска до Челябинска, как знаете, всего два часа. Тридцать первого декабря в восемь вечера я уже был дома. В квартире — ни души. На столе — две бутылки из-под шампанского, стаканы, ополовиненная коробка дорогих конфет. Постель не заправлена, измята… — Деменский глубоко затянулся. — Короче, новогоднюю ночь я метался по своей квартире, как тигр по клетке. Жена заявилась через сутки. Пришла с молодым летчиком, навеселе. Увидев меня, опешила. Наивно стала оправдываться, что встречала Новый год у друзей, а летчик — якобы муж подруги — всего-навсего проводил ее домой ввиду позднего времени… Не стану скрывать, я залепил жене пощечину и ушел из дому. После добился перевода в Новосибирск. Холодова осталась в Челябинске.
