Ольга Володарская - Две половинки темной души
– Не знал, что вырастил такого наглого похотливого говнюка! – Он встал и, чуть пошатываясь, побрел в свою комнату. – Еще раз позволишь себе такое – я тебя выпорю.
Вот тогда-то мир Дэна рухнул. Его не только отвергают – его не понимают. Считают похотливым говнюком, тогда как он влюблен и готов на все ради своего избранника.
На следующий день Дэн зашел в кабинет школьного психолога и рассказал ему о том, что к нему пристает приемный отец. Просил совета, как поступить. Говорил, что любит папу и не хочет его обижать, но терпеть ощупывания и поцелуи нет больше сил.
– Как он тебя трогает? – нахмурился врач.
– По-разному. Когда просто обнимает, когда гладит по груди, спине, попе.
– А целует?
– В губы и…
– И?
– Член.
Глаза психолога стали огромными.
– Ты рассказывал об этом кому-то, кроме меня?
– Нет.
– Даже матери?
– Даже сестре, она мне ближе всех. Мне стыдно за папу.
– И давно он себя так ведет?
– Не очень. Чуть больше месяца. Мы с ним на рыбалку поехали, и именно там он сделал это впервые.
– Потрогал тебя?
– И поцеловал. Попросил, чтоб и я его… Но я не захотел. Мы поругались. Он не подходил ко мне какое-то время. Щупал, да. Но не целовал. А вчера пришел домой пьяный и снова сделал это. А потом положил меня на живот и велел расслабиться. Но я не мог. Заплакал и убежал. И вот теперь я у вас. Прошу совета.
– Ты должен будешь рассказать все еще кое-кому.
– Сестре?
– Нет, людям из органов опеки. Над тобой совершалось сексуальное насилие, этого нельзя оставлять ненаказанным.
Дэн понимал, какую кашу заваривает. Примерно представлял последствия своего «акта мщения». Знал, что пострадает не только отец, но и мама, и сестра, и он сам. Но жажда крови была в нем сильнее всего остального, даже инстинкта самосохранения. Поэтому он ответил доктору:
– Раз вы считаете, что так нужно, я расскажу.
Вечером к ним домой нагрянули полицейские и государственные служащие, занимающиеся защитой детских прав. Отца заключили под стражу и увезли в участок. Маму и сестру подвергли допросу. Дэна, естественно, тоже. И он повторил все, что рассказывал психологу. Только добавил еще, что видел, как папа занимался сексом со своим лучшим другом Биллом. Чтоб и тому досталась порция позора!
Дэн был очень убедителен. Он справился с ролью жертвы сексуальных домогательств так великолепно, что ему поверили все! Не только полицейские и соцработники, но и сестра с матерью. Обе встали на сторону Дэна. Поддерживали его, а не отца и мужа, чем нанесли тому глубочайшую травму. От нервного напряжения он захворал и отправился в тюрьму (ему дали два года) больным человеком. Там же и умер. Но Дэн и Мэри не узнали об этом, потому что тогда уже жили в семье новых опекунов. Их мать наложила на себя руки сразу после завершения процесса. Не смогла пережить позора. Детей отдали в другую семью.
В том, что он оболгал отца и свел тем самым в могилу его и мать, Дэн сестре так и не признался. Это была его единственная тайна. И далеко не единственный грех. Вот только за этот ему было не совестно. Отец получил по заслугам. А мать… Что ж, сама виновата. Нечего связываться с геем и служить ему ширмой. И тем более накладывать на себя руки, когда этот факт стал всем известен.
Когда мать умерла, Дэн понял, что совсем не любил ее.
Никого, кроме Мэри… Его половинки.
Глава 16
Ночь опустилась на бывшую турбазу, а ныне загородный клуб. Фонари горели только над воротами и рестораном – хозяева экономили на электричестве. Все равно все гости клуба спят, так зачем впустую переводить деньги?
Но спали не все…
Илья сидел на земле, привалившись спиной к стволу сосны, и смотрел на луну. Хотелось задрать голову, выгнуть шею и завыть по-волчьи.
Он не только не поспал, даже не прилег. Слонялся по той части территории, которая была заброшена. Во времена его детства здесь располагались футбольное поле и открытый кинотеатр. Последний уже тогда не работал, и экран был весь истыкан и исписан неприличными словами, а по полю мальчишки каждый день гоняли мяч (не Никитины – другие). Сейчас же это был просто вытоптанный пятачок среди леса, частично засыпанный пожелтевшей хвоей и шишками. От просмотрового зала остались лишь пеньки, иначе говоря, ножки от лавочек. На них Илья когда-то тоже вырезал свое имя. При нем всегда был перочинный ножик. Его ему отец подарил, когда был еще человеком, а не существом, полным дерьма и денатурата. Илья обожал свой нож. Но потерял его… Именно на этой турбазе.
Стоило вспомнить об этом, как что-то хрустнуло под ногами. Илья думал, ветка треснула, но все же наклонился, чтобы посмотреть…
Нож! Его нож, потерянный много лет назад. Илья хотел поднять его, но брезгливо отдернул руку, едва коснувшись залитой цветной органикой рукоятки.
Нет! Хватит с него ножей. Именно они принесли ему столько несчастий.
Он сел на землю, привалился спиной к стволу сосны и стал смотреть на луну. Он пристрастился к этому в тюрьме. Когда-то Илья много читал. Был любимцем заведующей городской детской библиотекой. Она его даже в святая святых пускала – в хранилище. И вот в одной из книг (название забыл за давностью лет, но, кажется, ее написал Карнеги) Илья наткнулся на замечательную фразу. Смысл ее сводился к тому, что, даже глядя сквозь тюремную решетку на улицу, можно видеть ее, решетку, а можно – бескрайнее звездное небо и луну…
Когда Илья оказался на зоне, вспомнил ее и стал вечерами смотреть в окно, стараясь не замечать решетки, а только бескрайнее небо и луну…
На четвертый год заключения ему стало это удаваться.
– Дядя Илья! Дядя Илья, ты где? – услышал он голос племянника. Мальчишка стоял на лавке беседки и смотрел по сторонам. Конечно же, он не видел дядю – было темно. А вот Илья его – видел. На беседку падал свет из ресторана. – Не убегай… Пожалуйста!
Его не удивило то, что Валя узнал о его побеге. Ясно, что подслушал разговор взрослых. Но какой? Он мог убежать от Кости и стать свидетелем откровений Ильи, а мог просто уловить обрывки беседы кого-то из родственников, наверняка они обсуждали то, что Илья рассказал.
– Дядя Илья! – В голосе мальчика слышалась мольба. – Ты же обещал не бросать меня!
Илья зажмурился, чтобы не видеть племянника, которого сильно полюбил за эти три дня. Пожалуй, Илья хотел бы иметь такого сына…
И он мог иметь почти такого же…
По крайней мере, по возрасту.
Маша была беременна, когда убивала своего бывшего парня Артема и хоронила его. Когда отказывалась от Ильи и ждала приговора суда. Когда отбивалась от нападок тети Марины и слушала шушуканье за спиной…
Маша была беременна, но сделала аборт. Ей не нужен был ребенок от человека, которого все считают убийцей. Да и каким бы он родился после всех нервотрепок?
Маша рассказала о своей прерванной беременности Илье за пятнадцать минут до смерти. Как будто чувствовала ее приближение… вот и исповедалась.
– Дядя Илья! – отчаянно крикнул Валя, заставляя его вынырнуть из омута воспоминаний.
– Валентин! – послышался строгий голос Тани. – Немедленно иди спать!
– Не пойду, – сердито ответил Валя.
– Я кому сказала? – И, прошагав к беседке, Таня взяла сына за руку. Валя не сразу, но все же дал ей себя увести.
Илья выдохнул с облегчением. Он ненавидел прощания. Поэтому и прятался от родных. Пожалуй, ему надо идти. До первой электрички еще много времени. Но в противоположном от станции направлении и в тех же трех километрах от турбазы проходит федеральная трасса. Илья поймает попутку и доберется до областного центра. Там живет его кореш. Три года вместе срок мотали. Кореш обещал паспорт подогнать – Илья звонил ему. Да не со своего сотового (отследят же), а из автомата, что висит на ресепшен.
Он поднялся на ноги, размял их. Путь предстоял не то чтобы дальний, но и не близкий. Илья разучился долго ходить – по тюремному двору много не находишь. А ведь были времена, когда он с легкостью и удовольствием наматывал километры. Маша (с мягким «ш») любила гулять, а он любил то, что любила Маша…
Опять он вспомнил о ней!
Впрочем, Илья о ней и не забывал. Никогда. Ни при ее жизни, ни после ее смерти…
Он тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. Не думай о Маше хотя бы сейчас, приказал он себе.
Илья решительно зашагал к воротам. Фонарь, висящий над ними, светил, как путеводная звезда. И вдруг…
Илья увидел ее!
Машу…
Она стояла у заброшенных умывальников (маленький Илья чистил зубы и ополаскивал лицо именно там, теперь воду провели в корпуса) и манила его. Илья замер. Маша умерла! Он убил ее, закопал труп в лесу, а теперь его нашли…
Это не Маша!
И дурман рассеялся. У умывальников он увидел другого человека. Реального, а не призрачного. И тот звал его, энергично махая.
Илья ненавидел прощания, но все же подошел.
И тут же…
Боль! Адская боль! Она вгрызлась в его тело, и оно как будто распалось на десятки частей.
