Ольга Володарская - Седьмая казнь
Дарья не стала отказываться.
– Я хотел спросить тебя… – начал Сергей. – Но если ты сочтешь мой вопрос некорректным, сразу скажи. Я пойму и не буду настаивать на ответе.
– Договорились.
– Что у тебя с Марком?
– Ничего, – выдавила из себя Даша. – Уже ничего.
– То есть было?
– Да. Было. Давно. Мы встречались.
– А сегодня… вы… – Мужчина замолчал, стушевавшись.
– Просто поговорили, вспомнили былое, – легко соврала Даша. И удивилась самой себе – так гладко лгать у нее обычно не получалось.
– Он хочет все вернуть?
– С чего ты взял?
– Я видел, как Марк на тебя смотрел.
– По-моему, Марк на всех смотрит одинаково бесстрастно, – заметила Даша, и в ее памяти тут же всплыл тот эпизод в клубе с целующимися на стойке бара девушками. Потом спохватилась: – Сереж, а тебе не кажется, что пора прекратить бомбардировку вопросами?
– Задам последний, хорошо?
– Ладно, – недовольно буркнула Даша.
– Если Марк захочет все вернуть, ты позволишь ему это?
– Нет, – не раздумывая ни секунды, ответила Дарья. Ответила честно. По совести. И пусть сердце при мысли о воссоединении с Марком сладко ноет, это не имеет значения, в принятии жизненно важных решений оно больше участия не принимает.
– Вот и славно.
– А если бы ты услышал другой ответ?
– Было бы плохо, – криво улыбнулся Сергей.
– И он повлиял бы на твое желание за мной ухаживать? Ведь ты именно это делаешь, ухаживаешь. Или я ошибаюсь?
– Нисколько. Я именно это и делаю. Но если бы между нами встал Марк, я бы отошел в сторону.
– Ты так не уверен в себе?
– Дело не в том.
– Ага. Значит, я тебе не настолько нравлюсь, чтобы ты стал за меня бороться.
– Ты мне очень нравишься, но… Бороться за тебя я точно не стану. А уж тем более с Марком. И дело не в том, что я в себе не уверен, просто я разумен. «Война» за женщину с некогда любимыми ими мужчинами отнимает слишком много сил. Эмоциональных. А я не готов тратить их почем зря.
Даша вдруг испытала острую неприязнь к Сергею. При этом отдавая себе отчет в том, что не на него надо злиться, а на всех современных мужчин в целом. Таких пугливых, таких ленивых, таких предсказуемых. «Раньше турниры устраивали, на дуэлях сражались, чтобы добиться женщины, – шипела она про себя, – а сейчас что? Не хотят даже малое усилие сделать…»
– У тебя так мало сил? – резко спросила Дарья. – Эмоциональных, я имею в виду.
– Да. Истратил в свое время почти весь лимит. Когда родители погибли, а сестра стала инвалидом.
Даша знала его историю – Клавдия поведала. И едва сейчас Сергей сказал про родителей и сестру, вспомнила ее. Стало стыдно. Строит трагедию из того, что мужчина не спешит за нее бороться. Как будто это так важно!
– Я понимаю, – продолжил он, – это слабость. Сильный человек не боится обжигаться и страдать, но в данном смысле я и правда слабак.
– Просто ты никогда не любил. – И добавила поспешно: – То есть женщину, а не мать с отцом или сестру.
– Почему же? Любил до головокружения. Но до трагедии. После – нет. – Сергей посмотрел ей прямо в глаза. – А ты? Ты испытывала это чувство?
О, сколько она могла рассказать ему о своем чувстве! Но Даша коротко ответила:
– Да.
– К Марку?
И опять не захотелось кривить душой:
– Да. Причем, как ты сказал, до головокружения. Но сейчас выбрала твою позицию. Потому что тоже подрастратила душевные силы.
Даша собиралась поведать о том, что потеряла ребенка от Марка, но что-то внутри кольнуло, и передумала. Никто, даже Клава, не знала, сколько слез было пролито по ее так и не родившемуся малышу. Она видела его как живого. Сначала крохотного, завернутого в простынку с кружевным уголком, затем ползающего и бегающего, потом – отправляющегося в первый класс. Дальше она в своих грезах не заходила, потому что, представив сына в новенькой школьной форме и с букетом, долговязого, как отец, и с такими же удлиненными волосами, начинала рыдать навзрыд. Теперь, про прошествии двух лет, Даша с горечью понимала, насколько неправильно себя вела. Нужно было перенести всю свою любовь на росшего в ее чреве ребенка, а не страдать по Марку, порой забывая о том, что его продолжение находится у нее под сердцем…
Что, если кто-то на небесах наказал ее именно за это?
– Даша, а почему, когда ты вернулась, на тебе не было колготок? – услышала она и отбросила все посторонние мысли.
– Когда поднималась на крыльцо, оступилась, упала и порвала их, – придумала она на ходу. – С дырой на людях показываться неприлично. Уж лучше с голыми ногами.
– А Марк к тебе не приставал?
Дарья покачала головой. Затем глотнула вина и сказала:
– Давай больше не будем о Марке?
– Давай…
Сергей поднес свой бокал к ее, и они чокнулись. Даша через силу выпила чуть-чуть и поставила фужер на тумбочку. Больше не хотелось.
– У тебя есть на чем музыку послушать? – спросил Сережа.
– Нет. А зачем тебе?
– Как это? Не ты ли еще час назад предлагала мне потанцевать под блюзы?
– Прошел только час? – поразилась Даша.
– Немного больше, но двух еще нет.
– Подумать только, – пробормотала она.
Да, и двух часов не прошло, а все так кардинально поменялось! Она больше не хотела ни танцевать с Сережей, ни флиртовать, ни даже находиться с ним рядом. А очень жаль. Оставалось только надеяться, что это пройдет. Потому что с Марком она совершенно точно дел иметь не будет, а сердечный друг ей бы не помешал. Сергей мог бы стать им. Ведь еще два часа назад мужчина ей нравился!
– Я так понимаю, танцы отменяются? – спросил он.
– Переносятся на другой день. Прости, но я ужасно хочу спать.
– А я совершенно не хочу. Но не буду настаивать. Спокойной ночи.
– Спокойной…
Гость потянулся к ней, желая поцеловать. Даша думала – как обычно, в щеку. Сергей любил на европейский манер чмокаться, здороваясь и прощаясь. Но на сей раз он припал к ее губам. Именно припал, а не коснулся их.
Это был самый настоящий чувственный поцелуй. Который продлился недолго, но ведь и двадцати секунд достаточно, чтобы понять.
Сергей отлично целовался. У него почти такие же полные губы, как у Марка. И нежности ему было не занимать. И умения. Вот только, целуясь с ним, Дарья оставалась бесстрастной. Ей даже не было приятно. А было – никак. Хотя она отметила, что мужчина все делает, как надо. И выбрит гладко, так что щетина не царапает губы. И дыхание свежее. Сергей оказался столь же хорош в поцелуях, как и Марк…
Но был не Марк!
И это все меняло.
– Иди, – сказала Даша, отстранив Сергея. – До завтра…
Он не хотел уходить, но не стал навязываться. Еще раз коротко чмокнул ее в губы, пожелал спокойной ночи и удалился.
Когда за ним закрылась дверь, Даша упала на кровать, зажмурилась и… тихонько заплакала. Неужели она уже не сможет быть счастливой ни с одним мужчиной?
Глава 4
Дом спал. В нем царила абсолютная тишина. Даже неутомимая Райка, чьи вопли разносились по этажу еще полчаса назад, угомонилась.
Артур встал с кровати и прошел к шкафу-пеналу. Убрал туда бутылку коньяка, из которой наливал себе понемногу в течение всего вечера. Выпив граммов двести, он задремал, но его разбудили охи-вздохи Райки (комната, где она теперь обосновалась, располагалась неподалеку), и больше не смог уснуть.
Снова сходив к шкафу, Артур налил себе еще коньяка и вернулся в кровать. Действие выпитых до этого двухсот граммов прошло, о них напоминала лишь неприятная отрыжка. Пить не хотелось совершенно. А запах коньяка, обычно приятно щекотавший ноздри, раздражал и казался тошнотворным. Артур чувствовал себя алкоголиком, поднося спиртное ко рту. Только последние пьяницы вливают в себя спиртное, от которого их мутит.
В поликлинике работал один такой, Евлампий Водянович. Когда-то он был хирургом, что называется, от бога. Но спился. И теперь милостью главного врача трудился в поликлинике сторожем. Звали его все Водярычем, хотя как раз водку Евлампий не пил. На нее у него денег не хватало. Употреблял стеклоочиститель и прочую подобную гадость. Зажмуривался, зажимал нос пальцами и вливал в себя стакан мерзкой бурды, годной в лучшем случае на компрессы. Да еще и приговаривал: «Вот у меня сила воли – не хочу, а пью!»
Артур сейчас поступил почти так же, как Водярыч. Разве что нос не зажал, а просто постарался не вдыхать. Когда коньяк перетек в желудок, съел две дольки шоколадки и стал ждать, когда его наконец отпустит.
Все то время, что он находился в комнате, горел свет. Артур его не выключил. Ему было страшно оставаться в темноте. Хотя страшно ему было и при свете. Поэтому и пил.
То фото, что Артур нашел у себя в спальне, он сжег. Но получил такое же на следующий день. На нем тоже был запечатлен шарф и имелась такая же надпись – «УБИЙЦА». Артур не являлся поклонником фильмов в жанре «хоррор», откуда был взят этот прием, но понимал: тот, кто подкладывает ему фотографии, желает вселить в него чувство тревоги и неопределенности. Однако это не основная цель. Жизнь ведь не ужастик, созданный для того, чтобы щекотать зрителю нервы. Да и в кино за «пугалками» что-то следовало. Обычно расправа. Но такого развития событий Артур не допускал. К тому же смерти он не боялся. Он боялся неизвестности.
