Артур Апфилд - Из собрания детективов «Радуги». Том 1.
Кимберли облегченно улыбнулась и простодушно подхватила:
— Правда, правда, это просто ужас, как наше правительство дерет с нас за все на свете. — Улыбка ее мигом пропала, в голосе послышалось негодование. — Вы только посмотрите на военные налоги! Война-то уж сколько лет как кончилась, а люди по-прежнему от них стонут: налог на одежду, налог на грузовики, налог на бензин — что ни возьми, на все налог.
— Да, при таких поборах трудно свести концы с концами, — согласился Бони.
— Еще бы! Бедняки еле перебиваются, а правительство только и знает, что само себе жалованье повышает… Чаю еще хотите?
— Благодарю.
— Угощайтесь тортом.
— Ну, у вас, фермеров, все же есть возможность кое-что приберечь, — пробормотал он, отрезая себе торта. — А вот у меня налоги вычитают из жалованья еще до того, как я его получаю.
— Да какие там возможности. Скотобойня с нами чеками расплачивается, а они сначала через банк в Дерби проходят. А ваша жена настоящая леди?
— Ну, не такая уж она важная леди, — серьезно ответил он. — Но она читает лучшие книги и недурно играет на фортепьяно. У нас с ней трое сыновей. Старший, Чарлз, учится в университете — хочет стать врачом-миссионером. Я уверен, что моя жена, так же как и я, будет очень рада вам, если вы когда-нибудь приедете в Брисбен.
— Правда? — по-детски обрадовалась она. — Ой, я так хотела бы съездить в Брисбен и поболтать с ней о всякой всячине. А по магазинам меня поводить она не откажется?
— Откажется? Она?! Да ей дай волю, она из них целыми днями вылезать не будет.
Кимберли взяла сигарету и зажгла спичку, прежде чем Бони успел предложить ей огня.
— А ваша жена сможет… ей не будет трудно… она покажет мне, где можно сделать хорошую прическу?
— Ну конечно! И еще она сводит вас в театр, в кино. Вы когда-нибудь были в кино?
Кимберли покачала головой. Перед глазами ее проносились видения, одно прекраснее другого.
— У этих актрис в журналах… — промолвила она почти шепотом. — У них такие чудесные платья… и прически. А меня Джаспер стриг ножницами, как мальчишку. Когда я выросла, Эзра сказал, что так дальше не пойдет, и они велели мне носить длинные волосы, но они мешали работать, и мне надоело вечно их подбирать. Потом Эзра показал мне фотографию в журнале и сказал, что мне надо стричься так, и я разрешила ему попробовать. Сначала он ужас что наделал, а потом ничего, наловчился. Только мне все-таки хочется завивку…
— А по-моему, она вам не нужна. У вас и так изумительные волосы, — заверил ее Бони, и Кимберли зарделась.
— Но с завивкой будет лучше, — упрямо сказала она. — А мне можно будет немного погостить у вашей жены? Я не хотела бы оказаться совсем одна в городе.
— Разумеется. Она будет просто счастлива. У нас ведь нет дочери. Я скажу ей, чтобы она прислала вам письмо с приглашением.
Улыбка стерла остатки тревоги с ее лица. Кимберли встала из-за стола и подошла к комоду, на котором лежала стопка журналов. С минуту или чуть больше она искала нужный номер, потом вернулась к столу и, положив перед Бони журнал, указала пальцем с обломанным ногтем на фотографию знаменитой киноактрисы.
— Вот какую я хочу прическу, — объявила она, и Бони серьезно кивнул. — У нее много денег? — спросила Кимберли.
— Наверное, да, очень много. Вообще-то я мало что понимаю в женских прическах, но, полагаю, настоящие мастера внимательно изучают лицо, форму головы, цвет волос и только потом рекомендуют самый подходящий стиль. Так или иначе…
Его прервал взрыв собачьего лая — словно добрая тысяча псов взъярилась, как по команде. Безмолвный мир за стенами дома раскололся вдребезги от адского концерта. Бони вскочил на ноги, их с Кимберли взгляды встретились — кто там, друг или враг? Нет, в неистовой какофонии не было угрозы, и лай постепенно стих где-то за домом, куда бросилась стая собак.
— Это Ирвин, — решил Бони. Они прислушались и за нарастающим в соседней комнате взволнованным гомоном аборигенов различили шум приближающейся машины.
— Это едет полицейский, не бойтесь! — громко крикнула Кимберли и выбежала за дверь, чтобы успокоить аборигенов.
Бони выждал и, когда голос ее донесся откуда-то с боковой веранды, быстро опустился на колени перед диваном и вытащил из-под него одну из двух шляпных коробок. Ключ был в замке. Инспектор поднял тяжелую коробку и снял крышку. На оберточной бумаге, которой было выстлано дно коробки, валялись засохшие крошки торта. Поверхность бумаги отставала от донышка коробки примерно на одну пятую ее высоты. Бони поднял бумагу. Свет от висевшей под потолком лампы упал внутрь коробки.
Бони смотрел в темную дымку, через которую проглядывало окутанное маревом закатное солнце, погружающееся в зеленоватые глубины, знакомые взору ныряльщиков за жемчугом… Опалы! Черные опалы, не распиленные и не ограненные. Он взял один. Неправильной круглой формы камень был величиной с ладонь, на которой он лежал. Его можно было распилить на три великолепных черных опала. Ладонь Бони дрогнула, и у правого ее края вспыхнули и заиграли кроваво-красные блики, а по пальцам заструилось голубовато-зеленое сияние.
Он бережно положил камень обратно вместе с остальными, быстро вернул на место оберточную бумагу, закрыл крышку и поставил коробку под диван. Киноактрисы из журнала с радостью обменяли бы свои доллары на опалы Кимберли из шляпной коробки.
24
Роковая ошибка
Солнце взобралось на гребень Черного хребта и раскинуло свой золотистый плащ над долиной. Никто не обратил внимания на светило, ибо Ирвин и его трекеры смазывали пикап, а Бони расхаживал по двору фермы, погруженный в раздумья. Аборигенки хлопотали на кухне, готовя завтрак, а Кимберли сама объехала верхом пастбища, собирая рабочих лошадей, и нигде не заметила следов масгрейвских аборигенов.
С фермы Эльверстона Ирвин связался по радио со своим непосредственным начальником в Уиндеме, наутро сержант сообщил, что Брины передали свое стадо гуртовщикам из Уиндема для доставки на скотобойню и должны уже быть на подходе к своей ферме.
Ирвин довольно обстоятельно расспросил Ларри обо всем, что произошло во время их с Бони перехода через Черный хребет, и хотя ему не терпелось узнать подробнее о шахте и о смерти Патрика О'Грейди, он воздержался от дальнейших вопросов, когда Бони велел ему поспать хотя бы остаток ночи. Джека Уоллеса Ирвин по дороге не встретил.
Собаки все еще разгуливали на свободе. Некоторые проявляли живой интерес к запаху съестного, доносившемуся с кухни. Трое увязались за Бони, когда он решил пройтись к куче валунов неподалеку, и вместе с ним забрались на самую верхушку, никак не показав своим поведением, что чуют притаившегося поблизости врага.
Стоя на небольшой возвышенности, Бони видел пространство за пригорком позади фермы и длинную цепочку холмов, по которым он прошел вчера вечером. На севере высилась громада хребта, чьи красноватые и дымчато-пурпурные склоны приглушали коричнево-зеленую пестроту долины. На западе виднелся белый частокол с калиткой, за которым, вероятно, находилось семейное кладбище Бринов.
До кладбища было не меньше полумили, и Бони достиг его извилистым окольным путем, будто набрел случайно. Участок, огороженный столбиками с натянутой между ними металлической сеткой и колючей проволокой, занимал около акра. Густо поросшее травой и кустарником, место это резко выделялось среди вытоптанной и объеденной козами и лошадьми земли, точно затерянной в пустыне.
Подойдя к калитке, Бони отметил, что через нее недавно вошло и вышло несколько человек. Он поднял щеколду, уверенный, что его ожидает подтверждение еще одной догадки, на которой строилась его версия преступления.
Его удивило количество могил. Их было семнадцать по одну сторону прохода, и в них, без сомнения, лежали останки аборигенов, ибо в изголовье каждой стояли лишь вогнанные в землю железные полосы с номерами. В центре кладбища возвышались два массивных деревянных креста, вделанных в цементные основания, чтобы их не подточили термиты. Оба креста были вырублены из целого дерева, потом обтесаны и отполированы. Они поднимались над землей на семь футов и были не меньше трех футов в размахе. В середине крестов были вырезаны имена усопших и даты смерти.
Здесь покоился прах мужчины и женщины, прибывших из Ирландии, Шотландии и Англии, чтобы освоить новые земли. Они были добры друг к другу и непокорны короне. Они хранили добытое, а теряя, добывали вновь. Они были настоящими людьми и передали детям все, что имели: свое имущество и свою стойкость духа, явив пример смелости и независимости, не знаемых либо презираемых сегодня теми, кто предпочитает с рождения и до смерти жить милостями государства.
По другую сторону от могилы Норы Брин виднелась третья могила. Она была совсем свежая и без креста. В отличие от старых захоронений ее еще не обложили кусками белого кварца. Не было даже обычного могильного холмика. Собственно говоря, могло показаться, что все признаки погребения тщательно уничтожены, и лишь человек, который, подобно Бони, специально искал такую могилу, мог заметить ее по отсутствию травы и кустов на этом месте.
