Анна и Сергей Литвиновы - Вспомнить будущее
– Завтра на дачу съездим? У меня выходной.
– А у меня – нет, – отрезала я.
Он будто не услышал:
– Коньячку хорошего возьмем. Я шашлыков пожарю.
– Прости, милый. – Я покачала головой. – Не могу никак.
Безопасность – дороже всего. На дачу – к едва знакомому – я бы даже к священнику не поехала. Не то что к установщику стиральных машинок.
– Сложно с вами, девчонками, – обиделся мой Ромео. И неохотно предложил альтернативу: – Ну, давай тогда, что ли, в киношку?
– Я могу с тобой просто покататься. По городу, – со значением произнесла я.
Он явно обрадовался (то ли времени на кино пожалел, то ли денег), и мы договорились встретиться завтра. Я предложила – на Новом Арбате. (Проворковала загадочно: «Там вокруг полно милых, очень темненьких переулков!»)
А еще у меня был план – затащить моего слесаря в казино (игорных заведений в тех краях – на каждом шагу). Он явно не жлоб, пару фишек, хотя бы долларов на пятьдесят, даме сердца купит. Притвориться, что проиграла – пара пустяков. Припрячу, а обналичить зайду в другой день.
Вновь не ошиблась в человеке – когда заглянули в «Мираж», новый знакомый целых сто долларов мне протянул, напутствовал:
– Только обязательно проиграй – а то в любви не повезет!
И подмигнул сальненько.
Даже жаль, что сегодня, скорее всего, наш с ним последний день. (Больше двух раз я с мужчиной старалась не встречаться. Привязанности мне не нужны, да и щедрость моих кавалеров к третьему свиданию часто иссякала.)
Я сбежала к самой дальней рулетке. Изобразила, будто осыпаю игровое поле без счета фишками. (На самом деле поставила всего пару долларов – и что самое интересное, даже выиграла восемь на корнере[8].) Спутник мой похвастался, что в покере ему выпал стрит – «И не сыграл, сволочь. Крупье флэшем[9] перебил, вообще отпад!»
– Значит, у нас с тобой, уж точно, в любви сегодня все будет шикарно! – соблазнительно облизнула губы я.
– За это надо выпить. – Он протянул мне бокал.
– Что это?
– Коньяк. Французский. Я же обещал! Взял тебе сейчас, на баре.
– А ты?
– За рулем крепче пива не пью, – вздохнул мужчина.
Я с удовольствием выпила – и мы вышли в ночь.
В голове приятно шумело, Новый Арбат искрился огнями.
– Ищем миленький переулочек? – проворковала я.
Своими ногами дошла до машины. А дальше – не помнила ничего.
Что было потом – расписывать не буду. Неприятно и больно. Вкратце: мужчина все же привез меня на дачу. Одноэтажный дом в совершенно пустом, по раннему весеннему времени, дачном поселке. Там – в неотапливаемой комнате, а большей частью в погребе – я провела четыре бесконечных дня. Почти девяносто шесть часов – полных унижения, издевательств и боли.
В первый же вечер – когда я очнулась и напустилась на него со слабыми (язык еще слушался плохо) упреками – Ромео сломал мне челюсть. Он оказался действительно изобретателен. И неутомим. Просто перечислю: ушиб головного мозга, травматическая ампутация двух пальцев на левой стопе, потеря четырех зубов, ушибленные ссадины мягких тканей лица и кистей обеих рук, колото-резаные проникающие ранения грудной клетки…
Спасли меня чудом. Спасибо бабушке: убедила наших ко всему равнодушных ментов принять заявление. Те, как водится, пытались ее отфутболить: «Девица молодая, холостая, нагуляется – придет!» Но отвязаться от бабки моей не так просто. И дело завели, и искать стали. Даже (спасибо старухиным друзьям с телевидения) дали репортаж по Первому каналу. По всей столице были расклеены мои фотографии, однокурсники создали несколько волонтерских отрядов.
И – когда я уже потеряла всякую надежду – в милицию поступил сигнал. Что я – тремя днями ранее – садилась в «Шкоду» с госномером таким-то. Ромео мой был уверен, что искать меня не станут – номер на машине оказался подлинный. И дачка тоже была оформлена на него.
Далее последовал красивый – как в кино! – штурм. Когда увидела моего мучителя – в наручниках, потерянного, жалкого, – даже не обрадовалась.
Слишком раздавленной я была. И слишком уставшей.
Сочувствия от бабушки я не дождалась. Как и тогда, еще в школе – когда меня изуродовала собака. Опять старуха выполняла все необходимые действия – подавала в постель еду, приносила попить, помогала доковылять до ванной комнаты – но не жалела меня ни капельки. Крепко в ней сидело неискоренимое, обывательское: сама с ним пошла – значит, сама виновата. Но мало ли глупостей совершаем все мы! По бабкиной теории получается, и ребенок виноват, которого маньяк поманил игрушкой. И пешеход, что вышел на проезжую часть и попал под машину. И вообще все, кто осмеливается носить золото – а потом становится жертвой грабителей.
Да, я ошиблась. Но видит бог – и зеркало подтверждает! – я уже достаточно наказана. А тут еще бабуля продолжала испепелять меня презрением.
О том, что со мной случилось, в институте знали – спасибо бабушкиной пиар-кампании.
Я попробовала искать утешения у друзей. Однокурсница, с которой общались ближе всего, примчалась, стоило только позвонить. Сострадательно охала, утешала, с готовностью соглашалась: какие они все гады! А еще жадно разглядывала мои синяки со ссадинами и явно заранее составляла в уме цветистые фразы, коими она опишет мое жалкое состояние завтра в институте для всех желающих.
На следующий день телефон разрывался: ко мне теперь собиралась целая делегация, то ли сочувствующих, то ли просто любопытных. Но я разрешила приехать только Степашке. Неприятно, конечно, что мой безответно влюбленный увидит не роковую красотку, а жалкую развалину. Но хотя бы я могла быть уверена: ни с кем обсуждать, «как отделали Дорохову», парень не станет.
Степашка явился с полным больничным набором. Апельсины, букет цветов, любовные романы в ярких обложках. Бульону в термосе приволок, с гордостью сообщил: «Сам сварил!» Вообще смех. Я боялась: тоже станет винить, укорять – но нет, о том, что со мной случилось, даже не обмолвился.
Впрочем, силы свои я переоценила. Вести светскую беседу – с мужчиной, пусть даже совершенно безопасным и дружелюбным – у меня не получилось. Оборвала на полуслове его разглагольствования о новом альбоме группы «Алиса» и разревелась. А когда Степашка, чтоб утешить, попробовал приобнять меня за плечи, вообще впала в истерику. Швырнула в него крышкой от термоса.
Парень не обиделся. Назавтра явился снова. Я встретила его хмурым взглядом. Он пробормотал:
– Я буквально на минуту.
И бережно извлек из-под куртки взлохмаченного, тигрового окраса котенка. Выглядело создание жалко: шерсть свалялась, глаза слезились. Одна лапа неестественно вывернута.
Я никогда особо не любила животных. Отшатнулась, брезгливо пробормотала:
– Что это?
– Не повезло человеку. То есть коту, – пожал плечами Степан. – Машина сбила. А я себе взять не могу – куда с ним в общагу?
– Ну, отвези его в ветеринарную клинику, – посоветовала я. – Пусть усыпят, это недорого.
И отвернулась.
Подсознательно ждала: сейчас Степка психанет. Закричит на меня. Скажет, что я – сволочь и тварь.
– Я уже был в клинике, – спокойно отозвался он. – Внутренних повреждений у него нет, на лапе – просто сильный ушиб. Усыплять жаль. А еще сказали, он породистый. Называется «европейский короткошерстный». Можно будет, когда поправится, по выставкам возить.
– Ну и вози, что ты ко мне-то пришел?! – вспылила я.
– Ласкуша страшный. Мурлычет, когда пригреется, как паровоз, – продолжал искушать Степка. – А еще по-английски понимает. Не веришь? Вот послушай!
Отвел котенка от себя на вытянутой руке, произнес с выражением:
– Cat! Would you like to eat?[10]
– Мяу! – решительно отозвалось существо.
И я наконец улыбнулась.
Степан бесстрашно приблизился к моей постели, осторожно поместил котенка поверх одеяла. Животина взглянула на меня с недоверием – но замурлыкала. Неуверенно.
– За ухом ему почеши, – велел Степашка.
Я осторожно коснулась пушистого тельца. Котенок съежился – будто ожидал от меня удара. Беспомощный, худой, нескладный.
– Я после клиники поехал, его в приют попробовал пристроить, – вздохнул Степан. – Но они говорят: только на две недели. А дальше, если хозяин не найдется, будут усыплять.
Кот, видно, и по-русски понимал: понуро повесил голову, мявкнул трагическим тенорком.
А я не выдержала – рассмеялась.
Бабушка и не думала оберегать мою ранимую душу. Подначивала:
– Раньше от мужчин с ума сходила, теперь – от котов. Типичный случай антропоморфизма[11].
Тигрик-полосатик, которого принес Степашка, стал первым. Но не единственным. Месяца полтора спустя я подобрала на улице его собрата: тоже покалеченного, несчастного. Лежал на автобусной остановке, преданно заглядывал прохожим в глаза, скорбно мяучил. Вездесущие бабки (возле животины их собрался целый рой, ахать – ахали, но домой никто брать не хотел) просветили: звереныша мальчишки замучили. Начали с мелочи – привязали консервную банку к хвосту, а в итоге лапу сломали, внутренности все отбили.
