Андрей Константинов - Дело об императорском пингвине
— Так, дальше.
— Второй Имант Борис Рудольфович. Сорок два года. Крупный бизнесмен. Дела давно идут удачно.
Но последнее время почувствовал, что партнеры (соучредители) стали что-то «мудрить». В общем, Имант забеспокоился, перестал всем доверять. Ему кажется, что его пытаются «вывести из игры», отобрать бизнес. Стал нервничать, допускать глупейшие ошибки в бизнесе. Приходил за разрешением конфликтного вопроса. Приятный, красивый мужчина.
— Все у тебя — «приятные», «симпатичные», — передразнила я Ваську. — Одно имя Борис чего стоит! — С некоторых пор я была убеждена, что все Борисы — лжецы.
— Да хватит тебе, — отмахнулась Василиса. — Будь беспристрастной. Ведь, этому вас в Агентстве учат?…
— Ладно, продолжай.
— Соловейчик Нина Александровна. Двадцать восемь лет. Лаборант в поликлинике. Не замужем. И в этом — ее проблема.
— Вот уж проблема! фыркнула я.
— Да ты научишься когда-нибудь слушать? — недовольно оторвалась от своих записей Васька.
— Ладно-ладно, не злись.
— Дело в том, что Нина боится мужчин. Потому что в детстве ее насиловал сводный брат.
— Фу, какая гадость!
— Согласна, гадость. И она, к сожалению, с воспоминаниями об этой гадости живет до сих пор.
— Все никак забыть не может? — удивилась я.
— Видишь ли, инцест не всегда приводит к психическим травмам.
Маленькие дети сексуальные домогательства со стороны окружающих, в том числе родственников (а сводный брат — родственник, только — не кровный), могут воспринимать как игру. В раннем возрасте дети мало что понимают, а потом и вообще могут все благополучно забыть. Другое дело, когда ребенку больше пяти-шести лет (а Нине было девять). Тут от подобных действий можно получить серьезную психотравму.
— И что, самому с ней не справиться?
— Бывает. Мы это называем «переработанной» травмой. Но вот Нина сама не может…
— Васька, какая ты у меня умная, — обняла я подругу. — Ты непременно станешь профессором.
— Свет, мы сюда зачем пришли?
— Все, все, все! Кто там у нас следующий потенциальный вор?
— Четвертый — тоже очень симпатичный человек: Полярников Олег Александрович. Тридцать пять лет.
Женат. Муниципальный депутат. Хочет баллотироваться в Думу. Приходил кое-что уточнить по поводу отрицательного и положительного внешнего имиджа.
— Уточнил?
— Да, думаю, некоторые мои советы ему помогут. Хотя у него и без того хороший имидж. И вообще симпатичный харизматический лидер.
— Итак, — подвела я черту, — каждый из этих четырех симпатичных людей мог спереть у тебя кассеты, да еще и Императора в придачу.
При воспоминании о чучеле пингвина Васька надолго замолчала. Но снова взяла себя в руки:
— Света, но ведь это мог сделать кто-то «пятый».
— Зачем?
— Ну… Чтобы скомпрометировать, например. Может, думал вор, у меня бесценные исповеди встревоженных людей, которые можно как-то использовать.
— Даже если вор — неизвестный «пятый», то его почему-то интересовали именно эти четыре кассеты.
— Или одна конкретная, а остальные взяты для отвода глаз, — додумалась Васька.
— Правильно. Значит, вне зависимости от того, кто вор, нам сейчас нужно выяснить, чья исповедь представляла интерес (либо кто-то испугался за компромат на самого себя, либо кто-то искал компромат на одного из этих четырех).
— Завгородняя, ты гений!
— Ну должна же я соответствовать подруге-профессорше!
Васька суеверно постучала по столу.
— Ну а дальше что? — Она с надеждой посмотрела на меня.
— Предположим, что вор — один из них… — Я надолго задумалась, принимаясь за вторую чашку кофе, которую услужливо принес старый знакомый бармен Слава. — Как ни крути, надо сужать круг подозреваемых.
— Правильно! — обрадовалась Вася. — Тем более что в моей квартире были только трое из них.
— И, стало быть, только трое могли подсмотреть твой — любезно выставленный на всеобщее обозрение — шифр, — подколола я в очередной раз вспыхнувшую Ваську. Кто эти трое?
— Воропаев, Имант и Соловейчик, — с готовностью ответила подруга.
Так. Старик Воропаев? Вряд ли.
Ты сама сказала, что он искренне убивается по сыну. Соловейчик? Не то.
Во— первых, женщина, во-вторых, ей бы сейчас со своими инцестными проблемами разобраться. Остался Имант. Похоже… Во-первых, бизнесмен. -Это, сама знаешь, люди особенные, отчаянные. Может, он испугался, что пленка окажется в руках партнеров? Да, скорее всего, это — Имант.
К тому же — Борис…
— Све-та!…
— В общем, надо с этим Имантом поближе познакомиться.
В это время Васька листала свою записную книжку и на стол выпала фотография: Васька сидит в комнате рядом с чучелом Императора и с Жужой на руках. Я тут же вспомнила свой конфуз с собачкой во дворе Васькиного дома и на всякий случай спросила:
— Слушай, а у вас Жужа никогда не убегала? В смысле — не пропадала?
— Жужа? Ну она — девочка своенравная. Мы же ее без привязи держим: иногда убежит на день по своим «собачьим делам», а потом обязательно возвращается. А сейчас она с мамой в Петровке, там ей раздолье. Тут на днях — я как раз в Москве была — убежала как-то очень надолго, мама даже забеспокоилась. Но все равно вернулась.
Василиса взяла фотографию, собираясь положить ее в книжку, и в последний момент еще раз перед моими глазами мелькнула гордая голова императорского пингвина. И тогда меня осенило.
— Вась-ка! Я знаю, кто это!
— Кто? — обалдела подруга.
— Это — Полярников! Как же я сразу не догадалась?
— Почему именно он?
— Потому что он — Полярников!
А у тебя украдена кассета с его исповедью и… пингвин.
— Да?… — недоуменно прошептала Вася. — Они что, всегда воруя, указывают каким-то образом на свою фамилию?
Действительно, неувязочка получилась.
— Жаль, а такое совпадение, — огорчилась я искренне.
— К тому же он не был в моей квартире. И вряд ли на такое дело пойдет будущий депутат Думы.
— Да, я об этом не подумала… Но тогда… — снова озарило меня, — это — Имант. Точно — Имант!
— Потому что он — Борис! съязвила Васька.
— Потому что ему нужна была кассета с компроматом на Полярникова!
Он бывал у тебя дома, подсмотрел шифр. А пингвина украл специально, чтобы мы подумали на Полярникова.
Он на него специально стрелки перевел, паразит!
Я с торжествующим видом откинулась на спинку стула. Васька смотрела на меня восторженными глазами. Смотрела так, словно я уже представила на суд вора в наручниках. Поэтому я слегка сбавила обороты.
— Самого Полярникова тоже исключать окончательно не будем (все-таки — какая фамилия! Полное совпадение!), будем держать его на подозрении. Как вора — на доверии.
— За такую работу мысли и выпить не мешает, — решила Васька.
И заказала по мартини: себе — красного, мне белого.
***
Художника каждый обидеть может.
Смысл этой фразы впервые дошел до меня с утра в Агентстве.
— Что это такое? — сунул мне в лицо Обнорский мой же текст.
— Новелла, — не моргнула я.
— Новелла? Нет, Светлана Аристарховна, это не новелла. Этот жанр по-другому называется.
— Неужели на роман тянет? — ахнула я.
— На роман? — опешил Андрей от такой наглости. — Да ты когда последний раз книгу в руках держала?
— Вчера, — соврала я.
— И о чем же роман? — хитро прищурился Обнорский.
— Ну… Там один тип ужас какой ужасный… — на ходу сочиняла я, — влюбляется в красавицу. И по сюжету нужно, чтобы она его поцеловала…
— Ты мне «Аленький цветочек» не пересказывай, — прервал мои воспоминания шеф. -
Забирай свою исповедь сексуальной психопатки и иди работай. «Над городом вставала кровавая заря!» — фыркнул Обнорский мне в спину. — И где люди только такой пошлости набираются?
***
— Свет, ты какой маской пользуешься? — Нонка заговорщицки тащила меня в угол.
— Из косточек персика. А что?
— Эффективная?
— Утром наложишь, подходишь к зеркалу… Это кто же такой пупсик розовый? Это что за девочка с атласными щечками? Неужели это я — Нонночка Железняк?
— Ой, Света, купи, а? Надо очень.
— Да ладно, куплю. А — что?
— Потом… Но никому — ни слова.
И Нонна помчалась в буфет, куда только что, по-военному чеканя шаг, прошел Георгий Михайлович.
А я, как всегда, заглянула к Агеевой. Марина Борисовна жаловалась Скрипке на обманувшую ее с утра продавщицу.
— Лешенька, я ведь никогда сдачу не пересчитываю! А таких они сразу засекают. В общем — ста рублей как не бывало.
— Это что, — поддакнул Лешка. — Со мной история еще смешнее произошла… Собрался я за бумагой для факса, беру машину, а тут Каширин с Шаховским: купи, мол, пива заодно, все равно на машине едешь.
В принципе Андрюха таких дел не поощряет, но июль стоял — пекло!
В общем, захожу в алкогольный отдел, прошу шесть бутылок. А пиво, что важно подчеркнуть, в тот период по шесть рублей было. Даю продавщице полтинник, она мне — шесть бутылок и… четыре рубля сдачи. А я во время покупки тоже за деньгами не слежу…
