Ольга Богуславская - Боль
Это было не прозрение. Это была вдруг открывшаяся рана, о существовании которой её носитель не подозревал. Ему вдруг стало невмоготу.
Он сказал об этом жене и предупредил, что, если она сегодня уйдет, он сделает что-то ужасное. Она ушла.
Ушла сегодня, потом завтра, и все хохоча и точно зная, что ничего он с этим поделать не сможет.
Самое, может быть, непереносимое, как уж потом понял Николай Иванович, было то, что она, прямо глядя ему в глаза, говорила что-нибудь в таком роде: иду на блины. Или на крестины. В его сознании возможность такого откровенного вранья просто не могла найти себе никакого места.
Он полагал, что вначале она действительно шла на блины или куда там ещё она говорила, а уж потом, по ходу дела, случалось что-то другое. И полагал он так не потому, что был дурак - просто он был не такой, как другие люди. Другие признавали вранье как способ жить, а он - нет. Он никак не мог уразуметь, что женщина, которая сказала ему однажды: "Колька, везде я была, а под венцом не стояла...", женщина, которую он не преследовал, а только провожал глазами, женщина, которой он ничего не обещал, потому что не мог он ничего обещать, - эта женщина вдруг начнет топтать его. Зачем? Вот чего на самом деле он не мог уразуметь.
Зачем ей нужно было это замужество? Зачем дочка, которую она и на руки-то ни разу не взяла? Зачем она добровольно стала женой, хотя могла до конца своего бабьего века гулять и никто бы ей слова не сказал - потому что не замужем. А охотники были всегда. Такая это была женщина.
Вот однажды утром она взяла корзину и, глядя ему прямо в глаза, сказала, что идет за ягодами. В туфлях на каблуке и в новой кофте. Он молча вышел за ней на крыльцо и взял за руку. Дочка, которой в ту пору было шесть лет, сидела возле калитки на лавочке. Бабушка учила её вязать.
Валентина брезгливо отдернула руку и направилась было к калитке, но он сказал:
- Ты, Валя, больше не уйдешь.
- Уйду, - рассмеялась та.
Была суббота, все соседи были дома, все видели, как он бросился в сарай и схватил топор. Пока он ходил за топором, она могла бы выскочить на улицу, но она стояла и ждала, чтобы уж он раз и навсегда понял, что она его не боится и будет делать, как ей больше нравится. Какое там боится...
Он сказал ей что-то еще. Что - не помнит, а помнит только последнее: как она смеялась и медленно шла туда, за ягодами... Она не убегала. Это он то ли побежал, то ли прыгнул. Сказал, что, когда замахнулся, топор вспыхнул на солнце, как золотой.
Она рухнула, и через мгновение вокруг возникло огромное вишневое пятно. Он оглянулся и увидел глаза своей дочки.
В день, когда Николай Иванович рассказал мне свою историю, от дочки пришло письмо: "Папа, бабушка купила мне новый фартук. Она ездила в Курск и ещё куртку купила. Теперь вся форма красивая, сфотографируюсь, посмотришь. Ты меня, папа, ругал за тройки, я уже все исправила, одна только осталась. Приезжай скорей, мы с бабушкой говорим про тебя только хорошее. У нас родился теленок. Бабушка говорит, как тебе возвращаться, купим поросят. Папа, а ты знаешь, я все время плачу..."
Он ждал, пока я перепишу письмо, и смотрел на меня с укором, что же я ничего не спрашиваю, а он все говорит сам.
Я спросила:
- Нет ли у вас Люсиной фотографии?
Люсина фотография хранилась у него там же, где фотография жены, в мешочке, который он сшил из носового платка и носил в кармане. Ребенок смотрел на меня без улыбки и очень тихо спрашивал, как быть - папы нет уже шесть лет и не будет ещё четыре года.
- В шестой класс перешла, - сказал он. - Она меня...
Я знаю, какое слово он хотел сказать, но не сказал. А сказал совсем другое.
- Вы про меня ведь что напишете? Дело мое, очень оно, так сказать, деревенское, и про него кино не снимешь. Неинтересное очень дело. Вот у нас в отряде человек один есть, так его три года искали, убийство тоже.
За эти шесть лет он ни с кем не свел дружбы, по вечерам мастерит полочки, скамейки - что нужно в отряд. С одним только человеком разговаривает изредка. Фамилия его Мешалкин. Мешалкин ехал в поезде из Москвы в Тбилиси и сел играть в карты с попутчиками. Ему повезло. Он выиграл сто рублей и лег спать. Утром его, сонного, взяли под стражу: играли всю ночь, а в пятом часу утра кто-то оставил нож в сердце у рыжего грузина, сорвавшего весь банк, около двух тысяч рублей. Деньги исчезли, труп грузина остался. Мешалкина посадили за убийство. Ни один человек в отряде не верил в то, что убил Мешалкин. Вот с ним время от времени Николай Иванович и разговаривал.
Ему было жалко, что я столько времени потратила напрасно, и он сказал на прощание, чтобы был мне толк от этого дела:
- Если даст бог и вернусь домой, напишу вам.
И написал.
"Вы меня помните? - А почерк, как у старика. - Вернулся я, дочка дождалась меня. У нас все хорошо. Был у меня инфаркт, а теща жива и здравствует, сидит в огороде, от старости прячется".
Люся окончила училище и работает воспитательницей в детском саду. Кино про это точно не снимешь, потому что уж очень чудной должен быть сценарий: живет на свете негромкий человек. И чтобы люди его за это простили, он...
Дважды убитая
Один из них рассказал - когда Иру вывели из машины и она все поняла, она закричала: "Делайте со мной что хотите, только не убивайте!" Они и сделали. Они хотели её убить, а свои желания привыкли удовлетворять.
А лица обыкновенные, человеческие.
Галкин даже симпатичный, Бурмус - как все, Васильев какой-то бесцветный, линялый. А Котов, самый старший и уже отсидевший 9 лет за убийство, вообще никакой.
Вглядываясь в них, я вспоминаю Бориса Стругацкого: "Только не надо о лицах! Когда мне по телевизору показывают бандита, рэкетира, убийцу, я сплошь и рядом смотрю на него и думаю: "Господи, какое славное, приятное молодое лицо!" Мне не кажется, что молодежь за последний десяток лет сильно изменилась... Это не хорошо и не плохо. Это - ТАК. Не станете же вы спорить: хорошо или плохо, что ускорение силы тяжести равно 9,8 метра за секунду. Это - ТАК. Вечно мы ищем нравственные критерии, говоря о законах природы и общества! Законы надобно изучать, изучив - использовать, а оценивать их в рамках морали - пустое занятие".
Да, пустое. Мы их клеймим, увещеваем, а они продолжают убивать. Какой же закон мы не успели изучить?
Закон всеобщего отталкивания?
Котов Александр Николаевич родился 1 мая 1953 года в городе Ногинске, образование среднее; Васильев Александр Петрович родился в 1964 году по соседству, а проживал тут же в Ногинске, как и Алексей Анатольевич Бурмус, 1967 года рождения. Миляга Галкин Валерий Викторович, самый молодой из них, 1969 года рождения, и тоже свой, ногинский.
Чтобы представить их себе, не нужно делать никаких сверхъ-естественных усилий. Обыкновенные. Васильев работал на станционном складе, Бурмус водителем у матери в кооперативе, а остальные нигде не работали. Но ели и пили каждый день, особенно пили.
Восьмого сентября 1990 года Котов и Васильев с утра решили выпить. Дело было в квартире Котова - Васильев жил у него, поскольку разругался со своей возлюбленной.
Ну и вот, сидят, выпивают. И стало им грустно. Вон как за окном машины вжикают одна за другой. У всех есть, а у них нету.
Где взять?
Да там же, на улице.
А хозяина убить.
В седьмом часу вечера они с другом Гордеевым появились на площади автовокзала. Ногинский автовокзал похож на все автовокзалы маленьких российских городов, как брат-близнец. Маленький, заплеванный, в колдобинах и кучах шелухи от семечек. Они повертелись там некоторое время, а потом, выбрав машину, попросили сидевшего за рулем Ю.М. Дворяшина отвезти их в деревню Боровково.
Едут.
Неподалеку от пионерского лагеря "Орленок", на остановке "Луковое озеро", Васильев попросил остановить машину. Гордеев схватил Дворяшина за руки, а Васильев сзади несколько раз ударил его по голове молотком. Казалось бы, все просто и быстро, план ясен и, главное, легко выполним. Да вот нет же. Дворяшин-то имел совсем другой план. Несмотря на удары, он смог выскочить из машины и начал кричать. На них обратили внимание. Пришлось Васильеву, Котову и Гордееву на берегу Лукового озера принять из рук судьбы поражение, то есть скрыться - а Дворяшин, придя в себя, поехал в отделение милиции.
Само собой разумеется, в милиции сия история никого не взволновала. Дворяшин подробно описал нападавших, вручил стражам порядка молоток. Жители маленьких провинциальных городков хорошо знают, что "лучшие люди" города и его окрестностей известны милиции наперечет и, потратив день-другой на проверку известных адресов, всех участников пикника у Лукового озера вычислили бы. И тогда не было бы 12 сентября.
А 12 сентября, выпивая у того же Котова, друзья сделали работу над ошибками. Они, в отличие от милиции, проанализировали ситуацию и отправились на улицу Советской Конституции, уже твердо зная, что действовать надо наверняка.
И все было точно так же. Они подошли к машине и попросили водителя довезти их все до той же деревни Боровково. По дороге именно Васильев снова попросил водителя на минутку остановиться, вот только дальше все было по-другому. Васильев схватил его за волосы, Гордеев начал душить веревкой, а Котов ударил его ножом в шею.
