Дональд Уэйстлейк - Вне закона
Она стояла рядом с телефоном — видно, на тот случай, если он вдруг зазвонит, — и размышляла, пыталась найти приемлемое объяснение. Пыталась сообразить. Все равно что пытаться удержать воду в руке с растопыренными пальцами…
Подружка! Да, точно, так оно и есть. Как же звать девочек из класса Марисы?..
Надо немедленно обзвонить всех! Пусть дрожат руки, пусть плохо соображается, но она обязательно обзвонит всех одноклассниц дочери, прежде чем обратиться в полицию. Леа не какая-нибудь мать-истеричка. Можно, к примеру, позвонить учительнице Марисы — ей известны ее имя и фамилия — и уже от нее узнать имена и телефоны других девочек. И она позвонит всем по очереди и обязательно найдет Марису, и все будет в порядке. И мать Марисиной подружки будет говорить извиняющимся голосом: «Но я думала, Мариса вас предупредила, спросила разрешения остаться у нас на ужин. Простите, мне страшно неудобно, что так получилось!» И она, Леа, испытывая огромное облегчение, рассмеется в ответ: «Вы же знаете, какие они, наши девочки! Даже самые хорошие и послушные».
Все верно. За исключением одного: у Марисы совсем мало друзей в школе.
Это стало главной проблемой, когда девочка перешла в новую частную школу. В обычной у нее было много подружек, а здесь, в Скэтскил-Дей, где учились дети из привилегированных и обеспеченных семей, обзавестись друзьями было нелегко. Очень привилегированных, очень хорошо обеспеченных. А бедная Мариса, она такая милая, доверчивая и ранимая, так тянется к людям, и обидеть ее ничего не стоит.
А началось все в пятом классе, тогда Мариса впервые узнала, какие подлые бывают девчонки.
В шестом стало еще хуже.
«За что они меня так не любят, мама? Почему они смеются надо мной, мамочка?»
Да потому, что если живешь в Скэтскил у подножия холма, ниже Хайгейт-авеню и (или) к востоку от Саммит-стрит, значит, принадлежишь к рабочему классу. Мариса спрашивала, что это означает. Разве не все люди работают? И что такое «класс»… класс в школе? А может, классная комната?
Надо смотреть правде в глаза. Даже если Марису и пригласила к себе какая-то неизвестная школьная подружка, она бы так надолго у нее не задержалась. Максимум до пяти. Не стала бы засиживаться до темноты. Тем более не позвонив матери. Она не из тех детей, которые…
Леа снова заглянула в кухню. Раковина пуста. Не видно упаковки от размороженных куриных котлет.
По вторникам и четвергам Мариса сама начинала готовить ужин. Ей нравилось готовить. Особенно вместе с мамой. Сегодня на ужин намечалась джамбалайя с курицей — это блюдо мама и дочка особенно любили готовить вместе.
Томаты, лук, сладкий перец, специи. Рис…
Леа спохватилась, что говорит вслух. Эта тишина просто сводит ее с ума.
«Если б я поехала прямо домой. Сегодня…»
Но на пути, как назло, попался «Севн-илевн», что у самой автомагистрали. Там она и задержалась по пути домой.
За стойкой сидел кассир, пожилой индиец с мудрыми печальными глазами. Леа была постоянной покупательницей. По имени он ее не знал, но явно симпатизировал.
Так, молочные продукты. Упаковка салфеток. Консервированные томаты. Две упаковки пива — по шесть банок каждая, пиво холодное. Пусть думает, что у Леа есть муж. Для него и предназначается пиво. Для мужа.
Леа заметила, как дрожат руки. Нет, просто необходимо выпить, чтобы унять эту дрожь.
— Мариса!
Ей тридцать четыре. Дочери одиннадцать. Всем членам семьи Леа, в том числе и родителям, было известно — они с мужем вот уже семь лет как разошлись, «по-хорошему». Бывший муж, окончивший медицинский колледж, пропал где-то в Северной Калифорнии. Жили они вместе в Беркли, а познакомились в университете.
Невозможно разыскать бывшего мужа и отца, тем более что фамилия у него вовсе не Бэнтри.
Она знала: ее непременно спросят о муже. Ее будут много о чем спрашивать.
И она начнет объяснять: одиннадцать лет — вполне самостоятельный возраст. Одиннадцатилетний ребенок вполне способен сам прийти из школы домой… Когда человеку одиннадцать, он вполне способен отвечать за…
Она остановилась у холодильника. Открыла дверцу, достала банку пива, жадно отпила несколько глотков. Ледяное. Тут же начала мерзнуть голова, не вся — переносицу между бровей ожгло холодом, точно к ней прижали монету.
«Да как ты можешь! В такой момент!» Нет, нельзя звонить в 911 до тех пор, пока как следует все не обдумаешь. Леа словно ощущала на себе взгляд чьих-то испытующих глаз.
Обезумевшая от горя мать-одиночка. Скромная квартирка.
Пропала одиннадцатилетняя девочка.
Ступая медленно и неуклюже, Леа опять начала обходить все комнаты. В надежде найти… Открывала двери и дверцы пошире. В порыве рвения даже опустилась на колени перед кроватью Марисы, заглянула под нее.
И что нашла? Да ничего. Один носок.
Можно подумать, Мариса будет прятаться под кроватью!
Это Мариса-то, которая любила свою маму, не хотела огорчать или волновать ее, причинять лишние хлопоты и боль. Мариса, которая слишком инфантильна для своего возраста, такая милая, спокойная, послушная девочка. Мариса, считавшая страшным грехом не застеленную по утрам кровать. Или зеркало в ванной, забрызганное водой после умывания.
Это Мариса, которая иногда спрашивала маму: «Скажи, у меня есть где-то папа, как у других девочек? Знает ли он обо мне?..»
Мариса, которая, глотая слезы, спрашивала: «Почему они надо мной смеются, мамочка? Неужели я и правда тупая?..»
В обычной школе классы были переполнены, учительница не успевала уделить должное внимание Марисе. И Леа перевела дочку в частную школу Скэтскил-Дей, где в каждом классе не больше пятнадцати учеников. И тем не менее у Марисы были проблемы с арифметикой, ее дразнили, обзывали тупицей… Смеялись над ней, даже девочки, которых Мариса считала своими подружками.
— Может, она убежала?..
Мариса убежала из Скэтскила. Убежала от той жизни, которую, выбиваясь из сил, стремилась создать для нее мать.
— Нет, быть того не может! Никогда! Ни за что!
Леа глотнула еще пива. Для успокоения. Однако сердце продолжало стучать как бешеное, а потом вдруг болезненно замирало, и это было особенно страшно. Господи, не хватало еще сознание потерять!..
— Где? Куда могла убежать Мариса? Да никогда!..
Нет, это просто безумие какое-то, думать, что Мариса могла убежать из дома.
Слишком уж застенчивая и пассивная она девочка. Совсем не уверенная в себе. А другие дети, особенно те, кто постарше, дразнили ее, унижали. А все потому, что она красавица. Прелестное дитя с шелковистыми светлыми волосами до плеч. Мать так любила расчесывать их до тех пор, пока не засияют. А иногда заплетала в аккуратные косички. Мариса часто привлекала к себе внимание именно благодаря внешности. И одновременно была скромна, не обращала внимания на восторженные взгляды посторонних.
Никогда не ездила в автобусе одна. Никогда не ходила в кино одна. Крайне редко заходила в магазин без матери.
Все так, но первое, что заподозрит полиция: а уж не убежала ли девочка из дома?
— Да может, она где-то поблизости. Заглянула к соседям?..
Леа знала — и это маловероятно. С соседями они с Марисой держались на дружеской ноге, но в гости друг к другу никогда не ходили. Да и не к кому особенно ходить, и детей в соседних домах немного.
И все же стоит проверить. Так должна вести себя мать, хватившаяся дочери. Обязательно спросить у соседей.
Минут десять-пятнадцать она обходила дома и квартиры на Брайарклиф. Стучала в дверь, затем нервно улыбалась в ответ на удивленные взгляды соседей. Изо всех сил старалась подавить отчаяние в голосе.
— Извините за беспокойство…
В памяти всплыло кошмарное видение из прошлого. Точно такая же отчаявшаяся молодая мать постучала в дверь их дома в Беркли, куда Леа недавно переехала вместе с любовником, ставшим вскоре отцом Марисы. Они как раз ужинали. Послышался стук в дверь, и любовник Леа пошел открыть. В голосе его слышалось крайнее раздражение, и тогда Леа тоже поднялась из-за стола и вышла в прихожую. Она была тогда совсем молоденькая симпатичная девушка с очень светлыми волосами и держалась с достоинством. С удивлением смотрела она на застывшую на пороге филиппинку. Та, смахивая слезы, жалобно спрашивала:
— Вы, случайно, не видели мою дочурку?
Больше Леа ничего не помнила.
И вот теперь настал ее черед стучать в двери. Отрывать незнакомых людей от ужина. Извиняться за беспокойство, жалобным дрожащим голоском задавать один и тот же вопрос: «Вы, случайно, не видели мою дочь…»
В этот жилой комплекс барачного типа Леа Бэнтри переехала из экономии два года назад. Дверь каждой квартиры открывалась здесь прямо на автостоянку. Место ярко освещенное, чисто функциональное и уродливое. В самих же многоквартирных блоках не было холлов. Не имелось внутренних лестниц, а стало быть, и площадок. Здесь просто негде было встретиться, чтобы обменяться приветствием или парой дружеских слов. Не было ничего привлекательного в этом кондоминиуме, расположенном неподалеку от реки Гудзон, в жилом микрорайоне Брайарклиф в южной части Скэтскила.
