Анатолий Безуглов - Прокурор
— А Глеб Артемьевич где?
— Принимает телевизионщиков из области. Ну, решай насчет обеда, попросила Вера.
— Еще спрашиваешь! Конечно здесь! — весело ответила Инга Казимировна.
Ее несколько подавляли хоромы Самсоновых. Торжественная гостиная с камином, отделанным мрамором, нарядная югославская мебель, дубовая лестница с резными перилами, ведущая на второй этаж…
Вера пошла в дом и прикатила на столике-тележке (тоже для Зорянска шик!) обед. Сама она почти не готовила, для этого к ним приходила женщина — что-то вроде домработницы, которая стряпала не особенно изысканно, но сытно. Впрочем, как заметила Гранская, в семье директора гурманов не было. Глеб Артемьевич любил икорку, копчености, но скорее потому, что это было трудно достать другим, а ему — запросто. Но Гранская обратила внимание, что какой-нибудь борщ он уминал, пожалуй, с большим удовольствием.
Кто-то заметил: если тебе с человеком приятно трапезничать, значит, он может быть твоим другом. Инге Казимировне всегда доставляло удовольствие есть с Верой. Особенно наедине. Вера изящно держала ложку, нож и вилку, умело резала мясо, отправляя его в рот маленькими кусочками. И при этом поддерживала беседу, которая не мешала, а, наоборот, как бы создавала нужную атмосферу за столом.
И вот теперь они мирно обедали, болтали, казалось бы, ни о чем, под тихий шелест вязов и гудение шмелей. Их было много в саду, разных золотисто-медных, замшевых, темно-коричневых с красным, сине-фиолетовых. Томми лениво следил за ними грустными глазами, лежа у входа в беседку.
«Обязательно надо будет завести домик под Москвой, когда я перееду к Кириллу, — вдруг подумалось Инге Казимировне. — Хорошо бы на берегу реки».
Последнее время она все чаще мечтала о том, что будет, когда они, наконец, поженятся с ее «непоседливым профессором», как она ласково называла Шебеко. Гранская на минуту представила себе, что не Вера, а он сидит сейчас с ней в этой беседке, и сердце томительно защемило: почему они вынуждены жить далеко друг от друга и их свидания так редки и скоротечны?
— Верочка, я тебе завидую, — не удержавшись, выдала свои чувства Инга Казимировна. — Век бы сидела тут и ничего не желала иного, ей-богу…
— С Кириллом, разумеется, — угадав ее мысли, произнесла с улыбкой Самсонова.
— Господи, конечно!
— А я вам завидую, — сказал Вера просто.
— Ну да, так я тебе и поверила…
Вера ничего не ответила. Взяла чайник мейсенского фарфора и налила гостье чаю. И Ингу Казимировну — в который раз! — поразила хрупкость ее белой руки с тонкими веточками голубых прожилок.
— Как у вас все-таки здорово! — воскликнула Гранская. — Воздух…
— Воздух… — повторила грустно Вера. — А знаешь, мне именно его часто не хватает. Сидишь одна. Все время одна, чего-то ждешь…
Инге Казимировне захотелось расшевелить, растормошить эту зачарованную каким-то недобрым колдуном женщину.
— Не сердись, Верочка, но мне кажется, ты сама придумала себе хандру. И лелеешь ее, как любимое дитя…
— Хочешь сказать — бешусь с жиру?
— Если бы бесилась…
Самсонова поправила косу, вздохнула.
— Может быть, ты права, — сказала она. — А что делать?
— Смотри глупые фильмы — комедии, боевики, читай детективы. И чем примитивнее, тем лучше, — полушутливо посоветовала Гранская. — Я ведь знаю, на тебя сильно действуют книги.
— Ты имеешь в виду это? — показала Вера на книгу стихов Марины Цветаевой.
— И это… Понимаешь, тебя буквально завораживает чужая ностальгия…
— Ингуша, у Цветаевой не только ностальгия.
— Но бабская истерика — это точно, — намеренно сгустила краски Гранская.
— Бабская истерика! — возмутилась Вера. И вдруг с горячностью и страстью, так не присущей ей, продекламировала:
— Все рядком лежат,
Не развесть межой.
Поглядеть — солдат!
Где свой, где чужой?
Белым был — красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был — белым стал:
Смерть побелила.
Вера некоторое время горящими глазами смотрела на подругу.
— Какой поэт-мужчина так сказал о трагедии гражданской войны? В прозе, пожалуй, только Шолохову удалось…
Инга Казимировна улыбалась, довольная, что хоть этим вывела Веру из какого-то столбняка. А та все допытывалась:
— Нет, приведи мне пару строк из того же Маяковского, равных цветаевским!
У них был давний спор о Маяковском. Инга Казимировна ставила его выше всех других поэтов за энергичность стиха и новаторство, как раз за то, что Вера в нем не любила.
— Я говорила о любовной лирике, — попыталась уйти от ответа Гранская.
— Пожалуйста, вот. — И Вера снова начала читать:
— Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла — нипочем!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди — не откажу!
У Веры на щеках выступил легкий румянец, она перевела дух и недовольно заключила:
— А ты говоришь, бабская истерика…
— Ну что ж, признаюсь: Цветаеву я знаю плохо, — ответила Гранская.
— Захвати с собой. Почитай. — Самсонова пододвинула к Инге Казимировне книгу. — И вообще, не о том мы… Тысячу лет не болтали. Что у тебя нового? Почему не в Абхазии?
Инга Казимировна рассказала, что отпуск расстроился и как огорчился Кирилл. Шебеко даже намеревался пойти к Измайлову и устроить ему скандал нельзя так эксплуатировать женщину…
— Захар Петрович, по-моему, не похож на эксплуататора, — сказала Вера. — Он мне нравится.
— Заставить вкалывать умеет. Правда, сам вкалывает… Но с другим прокурором, наверное, я бы уже работать не смогла… Между прочим, Кирилл заявил: если я на следующий год не перееду в Москву, то…
Гранская замолчала.
— Тогда что? — испуганно спросила Вера.
— Я задала ему тот же самый вопрос, — улыбнулась Инга Казимировна. Он ответил: «Ну что ж, будем встречаться у „Привала“…» А ты куда в отпуск?
— В отпуск… — покачала головой Вера. — В Москву не хочется. Там летом суетно, а я отвыкла от беготни… На юг — скучно. Да и жару не люблю…
Издали послышалось тарахтенье моторчика. Самсонова откинула косу за плечи, несколько раз провела ладонями по лицу, от подбородка к ушам, словно хотела расправить морщины, которых, как заметила вдруг Гранская, у нее за последнее время прибавилось изрядно.
— Это Катенька, — сказала Вера.
Дочь Самсоновых вкатила во двор на небольшом сверкающем никелем мопеде. Она была в брюках, блестящей курточке, кроссовках и мотоциклетном шлеме. Заглушив мотор и небрежно облокотив мопед на подножку, Катя солидно подошла к беседке.
— Здравствуйте, тетя Инга, — поздоровалась она вежливо.
Но степенности и выдержки хватило не надолго. Девочка оседлала поднявшегося навстречу ей ньюфаундленда, и тот покорно доставил ее в беседку.
— А вы шикарно устроились, — заявила Катя, стараясь выглядеть совсем взрослой: ей было четырнадцать.
— И ты так же шикарно устроишься, если пойдешь и вымоешь руки, сказала мягко Вера.
С появлением дочери лицо ее просветлело.
— Ты не боишься за нее? — Гранская кивнула на мопед. — Зорянск, конечно, не Москва, однако акселерация и в Зорянске сказывается.
— Волнуюсь, естественно. Уедет на своем мопеде, а я все время прислушиваюсь, не вернулась ли… А Самсонов потакает. Привез японский мопед. Говорит, их поколение скоро все будет на колесах. Готовит Катю. Ждет не дождется, когда можно будет давать ей машину.
— И Катя водит?
— Не так, как отец, но неплохо. Самсоновская порода, с железками на «ты»…
Последнее Вера произнесла без осуждения, наоборот — с уважением.
— Да, — засмеялась вдруг Вера, — ты ведь тоже у нас водитель.
— Только кручу баранку. А с железками на «вы»…
Вернулась Катя. Теперь уже в платье. Воспитанная. «Твоя порода тоже», — хотела сказать подруге Инга Казимировна, но при дочери не решилась.
Мать поинтересовалась, как идут у них дела в «Белом Биме».
— Володя Измайлов принес из дома журавля. У него ампутировали лапу…
— И как же он ходит, стоит? — поинтересовалась Вера.
— Не хуже здорового. Володя со своим отцом ему протез сделали — ну как в ортопедической мастерской…
«Смотри-ка, — удивилась про себя Гранская, — у Захара Петровича еще и такие таланты…» О его увлеченности лесными скульптурами Гранская знала.
— Значит, ходит ваш журавль, — сказала Вера.
— Курлыка, — подсказала дочь.
— Ходит ваш Курлыка, стук-постук…
— Не волнуйтесь, все четко — снизу протеза кусок резины…
Рассказ о делах кружка Катя почему-то все время сводила на Володю Измайлова. Это не прошло незамеченным для Гранской. Да и для матери, видимо, тоже.
