Игорь Афонский - Папская булла
Когда очнулся после сильного приступа, смотрит кругом, а он в сумасшедшем доме. Приняли его за свихнувшего, буйного, больного с белой горячкой. От яда вампира его уколами вылечили, отходили.
Так и закончилась эта трагическая история для населения. А Ника успели свои найти, не дали главврачу лекарствами сильными погубить его личность.
Глава восемнадцатая, в которой мы идем за поводырём и наблюдаем за его работой
Он шёл необутый, совершенно босиком, одетый в рваную хламиду за высоким человеком в шерстяном плаще — накидке с капюшоном. Поводырь держал конец верёвки в своих руках и не отпускал её ни на минуту. Он был молчаливым и имел привычку прятать своё лицо от полуденного зноя.
«Хотя, откуда я могу знать, что зной полуденный? Это совсем не так. Тут всё было не так, как в жизни, и была ли это ёще жизнь? Моя жизнь! Вот в чём вопрос».
Сивцов ещё раз оглянулся вокруг. Пустынный пейзаж, безлюдный и ужасно тоскливый.
«Сколько они шли?»
Сивцов боялся ошибиться.
«Наверное, целую вечность. Уж точно не один день. Казалось, что эта дорога была бесконечной. Даже не дорога, а некая мостовая, сложенная из огромных светлых голышей. Это точно не дорога, это некий тракт, совсем не предназначенный для ходьбы пешком или езды на любом транспорте».
Мысли крошились сухой пылью, забивали мозг, который следовало чем— то занять в пути. Ширина этой дороги порой достигала шести метров, а были места, где не было и трёх. В одном таком месте не хватало нескольких камней. Поводырь беспомощно оглянулся. Это случилось впервые, когда его что-то вывело из себя! Потом он показал рукой в сторону, там и лежали эти самые несколько камней, которых так, казалось, не хватало этому месту. Сивцов устало вытер лицо, выпрямился и пошёл за камнями. Его грудь болела, там что-то хлюпало, кровоточило, но, удивительно, совсем не мешало ему.
Он прошёл на расстояние вытянутой верёвки от поводыря, поднял камень и поволок его обратно. Третий камень был уже в крови. Сил у Сивцова не было. Он уже знал, что вырваться от поводыря почти невозможно. По крайней мере, сам ведущий веревку никогда не отпускал, а если бы Сивцов захотел бы скинуть петлю со своей шеи, то попытка сразу же закончилась бы неудачей.
Последние мгновения его жизни возвращались к нему и пугали своей яркостью, болью, безнадежностью. Казалось, что это шло постоянным потоком. Обрывки воспоминаний. Автомобиль босса, в котором Сивцов по воле рока оказался, был расстрелян из автоматического оружия. Два тупых удара в грудь. Люди в чёрных масках сменились людьми в белых масках. Он очнулся на миг в палате, а потом опять провалился, утонул в небытие. И это самое небытие было самым реальным для него кошмаром. Он шёл за поводырём уже не один день и не мог ничего с этим поделать. Странно, поводырь держал его, но делал это как-то нехотя, он даже не старался и казалось, что он вот-вот выпустит эту нетолстую верёвку из своих рук и Сивцов наконец-то будет свободен.
Обманчивая простота, поводырь даже если выпускал верёвку из одной руки, то она сама сразу оказывалась в другой его руке!
— Что тебе надо? — в который раз спрашивал его Сивцов.
— Тебе нужны деньги? Послушай, у меня есть деньги! Много денег! Отвечай! Не молчи!
А поводырь всё молчал, он никогда ничего не говорил Сивцову. И тот даже не слышал его голоса, но был бы рад получить любой, даже отрицательный ответ. Сил снять с себя петлю у него не было. Казалось, что это было равносильно снять с себя кожу или, скажем, вылезти из своего тела. А к такому повороту дел он пока не был готов. Вот камни легли на своё место, и остался последний из них. Сивцов вернулся на обочину.
«Но какой из них взять? Этот или тот? Какая разница, быстрее положу — быстрее пойдем! Стоп! Как быстрее пойдём? Куда он, собственно, идёт? Куда быстрее торопится? Куда собираемся идти?»
Он повернулся, сел на землю и запричитал:
— Что тебе от меня нужно? Я устал, я хочу есть. Я хочу обратно. Я хочу… — захлебнулся он в бессильных слезах. Поводырь смотрел на него безучастно.
— А жить хочешь? — проскрипел вдруг его голос. Сивцов с надеждой посмотрел на спутника.
— Жить хочешь?
Тот схватил вёрёвку в руки, закинул свою голову. Он стоял на коленях, умолял взглядом.
— Деньги? У меня много денег!
— Я старомоден, давно обхожусь без них, ладно, бери камень и пошли.
Сидоров с отчаянием взял камень и хотел уже раскроить спутнику голову, как увидел со своей стороны, что мостовая уложена черепами, ровными такими коробками.
— Где я? — с ужасом причитал Сивцов, камни стали давно обыкновенными булыжниками, а дорога — горбатой, бесконечной полосой в пустыне.
— Где я? — повторил Сивцов.
— Где я? — брезгливо повторил поводырь.
— Я в аду?
— В аду, — насмешливо вторил спутник, ему было явно скучно, хоть это оказалось таким обидным, но это уже не молчание.
— Встал. Пошёл.
— Ты обещал, что я буду жить!
— Я тебе ничего не обещал, я всего-навсего спросил, хочешь ли ты жить?
— Да, я хочу жить. Что нужно сделать?
— Пока ничего. Пошли.
— А если я никуда дальше не пойду? Что тогда?
Он сел с опаской на булыжник, теперь он знал, чем могут они быть на самом деле. Тут поводырь отвернулся от него, спрятал лицо в шерстяной свой кокон. Замер. Он явно никуда не торопился. Сивцов пытался понять, куда он попал, с чем можно сравнить его положение. Сон. Дорога.
«Что это, завершение, итог жизни?»
Грудь болела от несуществующей боли. Ничего на коже уже не было. Это были фантомные какие-то боли, ощущения. Он понял.
«Он спит! Да, он спит, и ему всё это снится. Вот придёт медсестра в палату, откроет шторы, и он проснётся! Уже, наверное, и пули вытащили, операция прошла. Осталось проснуться».
Он закрывал глаза. Открывал их, но ничего не менялось. Он оставался на своем месте, на шее свободно болтается петля, на теле — рвань, ноги разбиты, всё болит и ноет, хочется ссать, пить, есть.
Тут он отвернулся и освободил свой мочевой пузырь, стараясь не брызгаться. Но ничего не получилось, несколько капель оросили дорогу.
«Никакого уважения!»
Что за наваждение? На миг Сивцову показалось, что лицо спутника похоже на облик его школьного учителя. Тот имел привычку вечно всё высмеивать, обвинял молодое поколение в неуважении и непочтении.
«А как их можно уважать? До чего страну довели?»
И сам себе ответил:
«До ручки!».
Он сам не заметил, как встрял в этот разговор с учителем. А между тем спутник и рта не раскрыл.
Где-то в другом мире и в другом пространстве взрослый Сивцов и старый преподаватель по математике вели спор. Один яростно обвинял молодых в нежелании что-то делать, что-то совершать. Сидоров, наоборот, проклинал стариков за то, что те натворили, так сказать, «выше крыши!»
Вспомнил вдруг «крышу». Вспомнил, как Паша Северный вытащил его из очередной «дыры», дал работу. Как наконец-то появились деньги. Что— то вечно мешало ему, но он старался этого не замечать. Его работа заключалась в точной оценке вещей.
Ломбард. Сначала он оценивал предметы старины, имелось у него некоторое восприятие художественных изделий. Затем многое другое.
Осмотрев вещь, он выписывал чеки, по которым можно было получить клиенту деньги. Он никогда не ошибался, знал точно, сколько нужно предложить владельцу антиквариата, чтобы тот повёлся и отдал на хранение свою драгоценность или предмет искусства.
Преподаватель называл его ростовщиком, ехидно спрашивал, кто это его научил людей обманывать? Ведь в школе этому не учат?
— В жизни учат! — оборвал он.
За очень короткий срок он смог сколотить себе приличную «кубышку», так, по крайней мере, он сам считал. Нет, он не обманывал своего работодателя, как впрочем, и клиентов. Просто процентные ставки порой были огромны. Ведь приходилось оценивать и земельные участки, и имущество, и новые машины. Порой всё происходило чисто номинально. Предметы переходили в другие руки за долги, за услуги, и следовало сделать такую сделку «прозрачной» по отношению к закону. Тогда ему тоже «капали» деньги, и он был доволен.
«Жизнь научила!»
— Пошли!
Эти слова как бы вытащили Сивцова из ниоткуда в это самое никуда!
— Пошли!
Он вдруг рванул, скинул с шеи петлю и побежал обратно, потом опомнился и свернул с дороги, прочь. И заблудился. А ведь успел сделать только несколько шагов. Вокруг ещё было пусто, дальше шло некое подобие тумана. Ему стало вдруг не хватать воздуха в груди. Издалека послышался странный шум, пустое раньше место стало заполняться людьми. Сначала он даже обрадовался, стал прыгать на месте. Люди — это, наверное, хорошо, они помогут, они не могут не помочь ему. Пригляделся, и ужаснулся.
