Светлана Алешина - Вниз тормашками
— Да, извини. Что тебе сказала Светлана?
— Вероника не врала. По крайней мере, Светкина сестра так думает. И еще, Глазова не выписали! — выпалила Настя.
— Откуда ты знаешь?
— Светка знает, — пожала плечами дочь. Было видно, что она сама не уверена в собственных словах.
Лариса поехала во Вторую городскую больницу, куда поместили несчастного Курочку, умудрившегося сломать ногу при падении с кровати. Котов был не так уж и далек от истины. Анатолий Евгеньевич слезно просил помочь ему, пострадавшему и травмированному, гуманитарными обедами из «Чайки», уповая на то, что старая подруга Лара Котова не бросит его на произвол судьбы и скудного больничного пропитания и привезет ему что-нибудь вкусненькое.
— Старая шельма, — усмехалась Лариса, везя на заднем сиденье котовской машины большую красиво упакованную корзину, полную всякой снеди.
Здесь был и сыр, и любимая Курочкиным сырокопченая колбаса, и фрукты-овощи в большом количестве, и выпечка. Сверху лежала еще дымящаяся пицца с кальмарами. Лариса сомневалась, что больному разрешат алкогольные напитки, даже если у него просто сломана нога, но все же захватила бутылочку виноградного вина, перелив его, на всякий пожарный случай, в пластиковую емкость из-под сока. На самом дне корзины лежала пара мужских журналов. Вообще-то Курочкину были по барабану глянцевые красотки, так как у него и живых куколок было навалом. Но, везя другу «Пентхауз» и «Медведь», Лариса преследовала иную цель. Ведь, помимо Курочкина, во Второй городской должен лежать еще и Глазов.
Должен лежать, а там — кто знает! По мнению Ларисы, обсуждение женских прелестей сблизит любых мужчин, даже если один из них будет слеп, другой нем, а третий понимает только по-ненецки.
В больнице ее заставили купить пластиковые шлепанцы гигантских размеров, дали белый халат и респираторную повязку, так как в том отделении, где лежал Курочкин, было предкарантинное положение. Корзину, к счастью, проверять не стали, как опасалась Лариса, и она бодро зашлепала практически босыми ногами по холодным ступеням лестницы, ведущей на третий этаж. При каждом шаге Лариса сжимала пальцы ног, чтобы так и норовящий слететь с ноги тапочек все же остался на своем законном месте. К концу лестницы пальцы ног уже сводило судорогой. Она с трудом отыскала палату и вошла.
* * *Курочкин лежал с загипсованной ногой возле задернутого шторами окна. То ли из-за недостатка света, с трудом проходящего сквозь зеленоватые занавески, то ли от общей своей субтильности, но психолог выглядел очень больным и несчастным.
— Боже мой, воплощенное страдание, — улыбаясь, Лариса присела на кровать, ставя корзинку рядом с кроватью.
Курочкин жалобно шевельнул усиками и с жадным любопытством взглянул на корзину.
В это время в палате находилась медсестра, колдующая над больным, лежавшим у стены. Курочкин покосился на нее, потом вопросительно вытаращил глаза.
— Привезла? — негромко спросил он.
— Что? — не поняла Лариса.
Курочкин в нетерпении щелкнул по кадыку пальцами.
— Вино, — шепотом ответила Лариса. — На самом дне.
Курочкин посмотрел на подругу увлажнившимися от счастья глазами и с чувством чмокнул ее руку.
— Спасибо, котик! А то, понимаешь, вчера тут одному мужику жена «сэм» привезла, день рождения у него был, мы отметили.
— Что привезла? — не поняла Лариса.
Медсестра вышла. Курочкин облегченно вздохнул и уже громче сказал:
— «Сэм»! Ты что, Лара Викторовна, не знаешь, что такое «сэм»?
— Понятия не имею.
— Самогон! — прохрипели с соседней койки. — «Сэм» сокращенно.
— Курочкин, — изображая презрение, протянула Лариса, — как ты опустился! Пить самогон…
— Да я и сам его не очень люблю, — словно оправдываясь, сказал Курочкин, — но этот был — просто как слеза! Да еще под сальце…
Он мечтательно зажмурился и тут же погрустнел.
— А теперь похмелье пришло, — правильно поняла его гримасу Лариса. — Понятно.
В ожидании, пока Курочкин, от нетерпения запустивший руку в недра корзины и вкусно шарящий там, достанет бутылку «сока» и вылечится, Лариса рассеянно осматривала палату.
Здесь стояли шесть кроватей, две из которых были пусты. На остальных в разных позах храпели, читали газету, слушали радио, наконец, просто тихо спали четыре мужика разного возраста. Тот, над кем колдовала медсестра, лежал с полностью забинтованной физиономией, безучастно взирая на потолок. За все то время, пока Лариса на него смотрела, он ни разу не пошевелился.
— Что с ним? — шепотом спросила Лариса, наклоняясь к жующему пиццу и жмурящемуся от удовольствия Курочкину. — С тем, который у стены?
— А, — махнул головой Анатолий Евгеньевич, — странный какой-то. Нелюдим. Даже не пил с нами вчера. Слышь, Михалыч!
Он кивнул обернувшемуся на зов мужику самой «бомжовой» внешности, с мешками под глазами и трехдневной небритостью. Курочкин приподнял из-под одеяла бутылку с вином. Глаза мужика заблестели. Не говоря ни слова, он кивнул. Бутылка перелетела на соседнюю кровать, после чего, наполовину опустошенная, пошла по палате, миновав лишь кровать со странным забинтованным типом. Отовсюду послышались вздохи облегчения и благодарственное бормотание.
— Когда меня сюда привезли, он был уже здесь, — шепотом сказал Курочкин. — Весь в бинтах, как мумия. Так ни разу и не видел его рожи. Говорят, что его избили какие-то бандюки на улице, а мне в это что-то слабо верится.
— Почему?
— Потому что я не верю в бандюков, которые калечат только рожу, — фыркнул тот.
— Так он же пластом лежит, — возразила Лариса.
Курочкин хмыкнул.
— Пластом! А вчера его в палате вообще не было. Привезли перед самым твоим приездом. Михалыч спрашивал — где он? Так нам сказали, что он на операции, а я сам слышал, как наш хирург, мой знакомый, кстати, вчера собирался уезжать. Какая операция, если он после реанимации должен как минимум три дня в реанимашке и лежать? Не будь у меня столько медицинских знакомых и не работай я сам одно время в этой сфере, я бы ничего не понял.
— Погоди, — Лариса наклонилась и тихо-тихо спросила, несмотря на то что и до этого их с Курочкиным было еле слышно: — Ты случайно не знаешь, как его зовут?
— Случайно знаю, — ответил Курочкин, — правда, он почему-то скрывает свое имя.
— Скрывает?
— Ага, я ни разу не слышал, чтобы медсестра назвала его по фамилии, когда приходит утром. Нас-то всех как солдат в строю — «Иванов, Петров, Курочкин!». Верно я говорю, Михалыч?
С соседней койки согласно захрипели.
— А вот его вообще никак не называют. Просто сестра придет, «опроцедурит» его — и все. Но у меня же здесь хирург знакомый есть, — снисходительно усмехнулся Курочкин, — сосед мой. Он мне по секрету и сказал, что здесь лежит брат телеведущего Глазова. Виталий. Да, в принципе, какое тебе до него дело? Лучше послушай, как я с кровати-то навернулся…
Курочкин начал рассказывать ей эпопею о своих несчастьях, но Лариса его уже не слушала. Все ее внимание было обращено на брата Глазова, ибо она не сомневалась, что это именно он.
«Надо же, какая удача, — неотрывно билось у нее в мозгу, — в одной палате с Курочкиным! Как по заказу! Только почему здесь лежит Виталий? Насколько я знаю, избили-то Алексея, так что в этой больнице должен лежать сам телеведущий. Но если здесь — Виталий, то где же Алексей?»
— Слушай, Анатолий, а ты не мог бы узнать побольше о нем и о его болезни? — перебила она Курочкина, который осекся на полуслове и замер, удивленно смотря на нее.
— Спасибо, что не слушала мою исповедь, — ни капельки, впрочем, не обидевшись, отреагировал он. — Могу, пожалуйста, а зачем это тебе? Все расследуешь? Кстати, как у тебя дела?
Лариса приложила палец к губам:
— Тс-с, тихо!
— Да я сам себя не слышу. А о его болезни и узнавать нечего. Симулянт чистой воды.
— К нему кто-нибудь приходил? — спросила Лариса.
— В гости? Да, как раз накануне якобы операции. Два молодых парня в классических костюмах, а по рожам — натуральные «братки». Знаешь, вообще-то они мне напомнили агентов из «Матрицы». Одинаковые, как братья-близнецы, в затемненных очках… Ты не смотрела «Матрицу»?
Лариса помотала головой.
— Эх ты, серость! А мне довелось. Ленусик очень любит эту гадость. Хотя, знаешь, мне даже понравилось. Поржать можно, особенно где этот придурок гимнастику под летящими мимо него пулями делает.
— Кстати, где твой Ленусик? Или Марусик? Я уже запуталась. Помню, что кто-то совершенно замечательно готовит борщ, — поддела приятеля Лариса.
— Но это, собственно, и все, что она умеет готовить. Я три дня лопал этот ее борщ, а теперь больше не могу.
— Поэтому и обо мне вспомнил, да? — усмехнулась Лариса.
— Да, вот такая я корыстная сволочь! — покаялся Курочкин, облизывая пальцы, испачканные пиццей. — Кстати, я обдумал тот наш разговор.
