Антон Леонтьев - Часовня погубленных душ
Катя заметила, как в комнату, где собирал вещи завхоз, вошла его супруга и что-то сказала ему, на что Захар Филиппович отреагировал более чем странно – схватив ее за плечи, буквально вытолкал несчастную женщину в коридор и закрыл за ней дверь. А затем снова принялся запихивать в сумку вещи.
Минуту спустя, подхватив сумку, он вышел из комнаты. Катя растерянно протянула:
– И что он сейчас будет делать?
Бинокль взял Леня и, наведя его на окно общего коридора, воскликнул в большом возбуждении:
– Он вышел из квартиры! Куда-то собрался на ночь глядя!
Солнце уже садилось, над Заволжском сгущалась тьма. Улицы давно опустели – жители предпочитали запираться по домам после того, как заканчивался световой день. Не было слышно ни детских голосов, ни заливистого смеха. Улицы походили на дорожки кладбища – тишина, покой. Жутковатая атмосфера! Катя знала, чего так боятся жители – дядю Крюка, ставшего в последние месяцы полновластным хозяином Заволжска.
– Скорее, мы не должны терять времени! – Леня выскочил из комнаты. – Он наверняка собрался уничтожить улики! Надо их перехватить и отнести в милицию, тогда его возьмут с поличным!
Оля боязливо взглянула на быстро черневшее за окнами небо, а Катя поддержала Леню, думая о том, что рядом с ним ей ничего не страшно.
– Оленька, ну что же ты! Если хочешь, оставайся здесь и веди наблюдение за квартирой Захара! Вдруг его жена в курсе происходящего?
Оля выбежала в коридор и заявила:
– Ну нет, конечно же, я пойду с вами! Наступил решающий момент – дядя Крюк поплатится за все свои многочисленные злодеяния. Вперед!
Когда они выскочили из подъезда, то увидели быстро удалявшуюся по улице фигуру Захара Филипповича, несшего большую сумку. На сей раз он не оглядывался, видимо, полагая, что в столь поздний час за ним никто не может следить. Но юные сыщики все равно соблюдали осторожность.
Через несколько минут стемнело окончательно. Ночь была на удивление теплая, на бархатном небе сияли мириады серебристых звезд. А на улицах не было ни души. Лишь изредка проезжали автомобили. Зато в окнах домов горели огни – жители Заволжска засели там, как в крепости. Или как в тюрьме, пытаясь спасти своих детей от рук безжалостного убийцы.
Захар Филиппович петлял по переулкам, пока наконец не оказался перед предназначенным на снос домом. А затем, воровато осмотревшись, пролез в дыру в заборе и исчез в здании.
Юные сыщики переглянулись, и Катя прошептала:
– Вот где его логово! И что нам теперь делать?
– Конечно, следовать за ним! – заявила убежденно Оля и первой шагнула к забору.
Леня же, взяв Катю за руку, произнес:
– Не бойся, я рядом. Если что, я тебя защищу. Я хотел сказать – вас защищу.
– Тоже мне, защитничек! – фыркнула Оля. – Ладно, хватит ворковать, надо делом заниматься!
Катя вырвала свою ладонь из руки Лени и направилась за подругой. Они подошли к заброшенному дому, на месте которого планировалось возведение новой девятиэтажки. Оля сунулась было в черную дыру подъезда, но Леня удержал ее за руку:
– Туда лучше не ходить! Здесь же его территория, это может быть опасно!
– Если боишься, то и не ходи! – ответила та зло. – Катенька, ты со мной?
Катя последовала за подругой, а за ними потянулся и Леонид.
В старом доме перегородки между квартирами были почти все снесены, с потолков свисали провода, а со стен – изодранные обои.
– И куда он делся? – шепотом спросила Катя.
Оля пожала плечами. И в тот момент до них донеслись приглушенные голоса. Леня молча указал налево, и девочки последовали за ним. По мере того как ребята проходили из комнаты в комнату, голоса становились все громче и громче.
Наконец они увидели две фигуры, стоявшие в центре одного из помещений. Леня прижал Катю к стене и приложил к губам палец. В стене было несколько отверстий, через которые можно было наблюдать за тем, что происходит в соседней комнате.
– Клянусь всем святым! – раздался дрожащий голос завхоза. – Я никому ничего не сказал: о том, что мне известно! И о том, что вы являетесь моим соседом…
– Тебе что-то известно? – перебил его другой голос – мужской, низкий, хриплый.
– Нет, нет, я не так выразился! – запричитал завхоз. – Конечно, мне ничего не известно! И менту, который ко мне приходил, я ничего не сказал, хотя он был настырным, как не знаю кто! Вот, я все принес… Вам не следует ни о чем беспокоиться…
Катя припала к дыре в стене и наблюдала за тем, что происходит в соседнем помещении. Завхоз беседовал с кем-то, однако второго мужчину было плохо видно: тот тип стоял к ней спиной. Да и свет был очень слабый.
– Проверьте, прошу вас! – захлебывался словами завхоз. – Но, должен признаться, здесь не все вещи. Потому что некоторые из них… я продал… на рынке…
– Что ты сделал? – зловеще прошипел его неведомый собеседник, и волосы на голове у Кати зашевелились.
Девочка судорожно вцепилась в руку стоявшего рядом с ней Лени, она узнала голос – это был голос дяди Крюка! Да, да, голос того человека, который преследовал ее на кладбище и едва не убил. Но как же так? Выходило, что маньяком был вовсе не школьный завхоз… Но откуда тогда у Захара Филипповича вещи жертв?
– Но вы же сами от вещей избавляетесь, – оправдывался завхоз. – Я увидел, что вы их в овраге за гаражами зарываете, – случайно, я за вами не следил, клянусь вам! – и решил посмотреть, что вы там прячете. Ну, и наткнулся на шмотки. Они же такие хорошие, многие импортные! Некоторые я для своих детишек оставил, а прочие решил продать. Но то, что еще не успел, вам принес. Вы уж не сердитесь на меня!
Катя окаменела. Неужели они ошиблись в своих предположениях? Прямо как Холмс, который в «Собаке Баскервилей», склонившись над телом, облаченным в костюм сэра Генри, не сомневался, что перед ним лежит очередной Баскервиль, ставший жертвой собаки-демона. А на самом деле костюм сэра Генри носил беглый каторжник Селдон, который, убегая от собаки, и упал с утеса, свернув себе шею!
– Я не сержусь, – прошипел субъект, склоняясь над сумкой. – Значит, говоришь, все принес?
– Все, все! Что осталось, конечно. Потому что вот в выходные сапожки детские продал. Желтые такие… Теперь мы в расчете? Если хотите, я вам деньгами потери компенсирую, я с собой принес. Тридцати пяти рублей хватит?
– И менту, стало быть, ты точно ничего не сказал? – спросил субъект. На что Захар Филиппович поспешно уверил:
– За кого вы меня принимаете? Конечно, ничего не сказал, хотя он намеки делал! И вел речь… – Завхоз запнулся и добавил: – Вел речь о дяде Крюке. Вот ведь жуть! У меня же у самого четыре сыночка, я и так боюсь, как бы этот ирод их к себе не забрал. А скажите, как сосед соседу, откуда у вас столько вещей? Дело в том, что на некоторых я следы крови заметил!
– Говоришь, про дядю Крюка мент спрашивал? – выдохнул его собеседник. – Думаю, тебе за своих детишек бояться нечего. Давай деньги!
Завхоз протянул ему что-то, а затем раздался его кудахтающий голос:
– Ой, рассыпались! Ничего я сейчас все соберу, и мы будем тогда в расчете. Не беспокойтесь, я никому ничего не скажу, вы точно можете на меня положиться, клянусь жизнью своих детишек… А почему вы думаете, что им ничего не угрожает?
Завхоз ползал на карачках, подбирая с пола рассыпавшиеся купюры. Его собеседник навис над ним и прошипел:
– Да, теперь ты никому ничего не скажешь! Даже если и захочешь, сосед! Что же до твоих детишек… Впрочем, может, я и ошибся – кто знает, не исключено, что дядя Крюк одного или даже двух из них все-таки к себе заберет. Причем в самом скором будущем.
– Типун вам на язык! – взвился завхоз. – Как вы только можете говорить такое? Маньяка надо бы прилюдно казнить, как в старину делали! И лучше не расстреливать, это слишком гуманно, а в чан с кипящей смолой бросить или что-то подобное устроить. Надо, чтобы он мучился, как и его жертвы мучаются. Ведь подумать только, он отрезает детишкам головы! И уносит их с собой! Зачем, спрашивается? Что он с ними делает? Где же еще одна десятка? А вы прямо на ней стоите! Ногу-то поднимите…
– Хочешь знать, что дядя Крюк с головами делает? – произнес странным тоном собеседник завхоза. – Думаю, я знаю, что он с ними делает. Глаза выковыривает – для коллекции. Языки отрезает – на ужин. Головы вываривает, обдирает мясцо, а череп покрывает лаком и ставит себе на полку.
– Вот ведь страсти-то вы рассказываете! – дрожащим голосом вскрикнул завхоз. – Так, вы ногу-то уберите, а то прямо на банкноте стоите… Но откуда вы все знаете?
– Откуда? – расхохотался странный тип, склоняясь над Захаром Филипповичем. – Оттуда! Ведь я и есть дядя Крюк!
Вслед за тем послышалось страшное хрипенье. Катя вжалась в стенку, до боли зажмурив глаза. Ее правую руку держал Леня, а левую Оля. Катя чувствовала, что подруга дрожит.
Хрипение, ребятам показалось, длилось очень долго, хотя в действительности прошло вряд ли больше двадцати секунд. Затем все стихло и послышался глухой удар – тело завхоза опустилось на грязный пол.
